Чтение 44–й страницы книги ~Кондуит и Швамбрания~

Мы побрели назад в Тратрчок.

Красноармейцы встретили маму злым шумом. Они сгрудились вокруг пианино.
Они напирали. Они кричали, что мама нарочно испортила народное достояние,
что это саботаж, а за это - на мушку.

Командир успокаивал их.

- Сознательнее, сознательнее, ребята, - говорил он, но сам, видимо, тоже
был очень взволнован.

Мама уверенно подошла к пианино. Красноармейцы затихли.

Мама взяла широкий аккорд. Но пианино не отозвалось с прежней звонкостью.
Звук получился глухой, чуть слышный. Он пронесся и замер, как очень далекий
гром.

Мама убито и растерянно взглянула на меня. Она ударила по клавишам что
есть силы, но пианино опять ответило шепотом. Зато загремели красноармейцы.

- Испортила! - кричали они. - В Чека ее за такое дело... в Особый
отдел!.. Ведь ото что ж такое?..

- Мама, - сказал я, вдруг догадавшись, - модератор!..

Когда командир вытаскивал из пианино сверток, он нечаянно потянул
модератор - заглушитель, - и тот опустился на струны. Мама рванула
модератор, и пианино сразу загремело так громко, что всем показалось, будто
из ушей вынули вату, которая там словно все время была.

У красноармейцев просветлели лица. Для проверки они попросили привесить
сверточек обратно. Мы привесили. Но пианино громче не заиграло. Тогда нам
позволили взять сверток. Потом смущенные парни попросили маму сыграть
что-нибудь такое, этакое...

- Я, товарищи, польки не играю, - строго сказала мама, - это вы уж сына
попросите.

Красноармейцы попросили, и я влез на ящик. Меня окружали белозубые
улыбки. Так как с высокого ящика достать педали я не мог, то нажимать педаль
вызвался один из красноармейцев.

Он старательно наступил на педаль и не отпускал ее уже до конца. А я
гулко играл что есть силы подряд все марши, танцы и частушки, которые я
только знал. Кое-кто уже начал пристукивать каблуками, и вдруг один молодой
красноармеец сорвался с места. Он развел руками, словно объятия раскрыл, и
осторожно ударил ногой, будто пробуя пол. Потом он подбоченился - и
пошел-пошел по раздавшемуся разом кругу, закинув голову и притопывая.
Высоким голосом он запел:

Что за стыд, что за срам,

Что за безобразия,

Поналезла нынче к нам

Всяка буржуазия.

Командир резко остановил его. Он сказал маме вежливо и просительно:

- Мадам, то есть теперь гражданка! От бойцов и от себя лично прошу...
исполните персонально что-нибудь более сознательное... скажем, из
какой-нибудь оперы увертюрочку...

Мама села на ящик. Она вытерла клавиши платком. Мой специалист по педалям
опять с готовностью предложил свою помощь и ногу. Но мама сказала, что
как-нибудь сама обойдется.

Мама играла увертюру из клавира оперы "Князь Игорь". Серьезно и хорошо
играла мама.

Тихие красноармейцы окружили пианино. Навалившись друг на друга, они
внимательно смотрели на мамины пальцы. Потом мама медленно и бережно отняла
от клавишей руки... За подымающимися ее кистями, как паутинка, потянулся,
затихая, финальный аккорд.

Все откинулись вместе с мамиными руками, но несколько секунд еще молчали,
как бы вслушиваясь в угасание последних нот... И только после отчаянно
захлопали.

Они аплодировали вытянутыми руками, поднося свои хлопки близко к маминому
лицу. Они хотели, чтобы мама не только слышала, а и видела их аплодисменты.

- Ярко вырожденный талант, - сказал маме, вздыхая, командир. - Выше не
может быть никакой критики.

Мы были уже на середине площади, а с крыльца Тратрчока все доносились
аплодисменты. Мама скромно прислушивалась к ним.

- Удивительно, как облагораживает людей искусство! - говорила потом мама
теткам.

- Таких рюдей не обрагородишь, - отвечала тетка Сэра. - Есри бы
обрагородирись, роярь бы вернури.

Через месяц, когда пианино давно уже стояло на месте (оно было возвращено
стараниями вставшего с тифозной койки Чубарькова), в "Известиях", в отделе
"Ответы читателю", было написано:

Врачу из Покровска

Пианино конфисковано незаконно, как у лица, для которого оно служит
орудием производства.

Папа торжествовал. Он показал газету всем знакомым. Он вырезал ото место
и хранил вырезку в бумажнике, а Степка Атлантида сказал по этому поводу:

- Это о вашей пианине в "Известиях" напечатано... Ну-ну-ну, на всю
Ресефесере размузыканили! Эх вы, частная собственность!

КОМИССАР И ДАМКИ

Секретный сверток был положен теперь в маленький ящик маминого
письменного стола, а стол попал в комнату одного из квартирантов. Нас
уплотнили. У нас мобилизовали три комнаты, одну за другой. В первую поселили
выздоровевшего Чубарькова. Я очень обрадовался ему. Комиссар тоже.

- Вот мы теперь с тобой и туземцы будем, - сказал комиссар, снимая пояс с
кобурой и кладя его на стол. - Дашь книжку почитать?

- А то! - сказал я, рассматривая наган. - Заряженный?

- А то! - отвечал комиссар. - Не трожь. Тетки глянули в дверь. Они
критически осмотрели широко покачивающиеся плечи комиссара, его вздернутый
нос и ушли, прошептав: "Распоясался солдафон!"

Комиссар подмигнул нам в сторону отбывших теток:

- Не ко двору, видно, показался.

- Они всегда против, - утешил его я.

- А зато мы - за вас, - сказал Оська.

- Точка! Раз такие за меня, не пропаду, - ласково усмехнулся комиссар.

Он подхватил одной рукой Оську и посадил его к себе на колено, обтянутое
синим сукном тугих, узких галифе.

- А в шашки кто играет? - спросил он неожиданно.

- Ну, в шашки это что! - отвечал я. - Вот в шахматы если... Вы в шахматы
умеете?

- Нет, еще не выучился.

- Леля вас сразу научит, - пообещал Оська. - Он уже все ходики знает, и
черненькими и беленькими, и взад и вперед. А я знаю только, как конь ходит.

Оська соскочил с колен, стал на одну ногу и запрыгал по квадратам,
вычерченным на линолеуме пола. Потом он вдруг остановился, замер на одной
ноге и доверительно сказал комиссару:

- А у нас одна королева в тюрьму арестована. Мы ее уже давно в собачий
ящик посадили, когда еще войны не было, а царь зато был - вот когда!

Я свирепо посмотрел на Оську. И он замолк.

А я, чтобы прекратить ненужный и опасный разговор, предложил комиссару
сыграть в шашки.

Комиссар вынул из вещевого мешка картонную складную доску, потом высыпал
из маленького специального кисета шашки. Он расставил их на доске, и мы
склонились над картонкой - лоб ко лбу.

- Ходи, - сказал комиссар.

Не прошло и минуты, как я убедился, что имею дело с опытным игроком.
Легким, отрывистым тычком среднего пальца комиссар посылал свои шашки в
самые неожиданные квадраты поля. Он делал мне каверзные подставки, ловко
забирал по две-три мои шашки, прихватывая их неуловимым движением в ладонь и
приговаривая:

- В шахматы пока не обучены, а в шашечки кое-что соображаем... Куда
пошел? А это что? Бить надо. А то фук возьму, и ша... Вот это другой
разговор. Четыре сбоку, ваших нет. А мы в дамки. И точка.

Через пять минут у меня не осталось ни одной шашки. Впрочем, одна-то
осталась на доске. Но осталась она в том позорном положении, при котором
выигравший обычно насмешливо зажимает нос...

Я сейчас же расставил шашки снова и предложил комиссару сразиться еще
раз. Минут через десять на доске были заперты в угол две мои последние
уцелевшие шашки, а комиссар, успевший к этому времени свернуть собачью
ножку, весело окуривал позорный угол доски густым махорочным дымом...

"ЛАПКИ-ТЯПКИ"

Оська был сражен моим позором. Оська решил сам помериться силами с
непобедимым комиссаром.

- А в "лапки-тяпки" вы умеете играть? - спросил Оська.

- Это как же - в "лапки-тяпки"? - у дивился комиссар.

- А вот так, - проговорил Оська, снова устраиваясь на колени к
Чубарькову. - Вот вы положите сюда вашу руку, а я буду вас ударять. А вы
должны руку убирать, чтобы я не попал. Как не попаду, тогда вы будете бить.
У нас в классе все так играют.

- А ну давай, давай, - охотно заинтересовался комиссар и положил на
ломберный столик свою широкую пятерню - руку грузчика.

Оська прицелился. Он замахнулся левой рукой, но коварно ударил правой.
Тяп! Комиссар не успел от-дернуть руку.

- Смотри ты! - удивился комиссар. - Подловил, подловил... А ну-ка еще!
Понял я вас. На, бей!

Оська проделал тот же маневр. Но ладонь его громко шлепнулась о стол.
Комиссар на этот раз ловко убрал руку в последний миг.

- То-то, - сказал Чубарьков, чрезвычайно довольный. - Ну, а теперь клади
свою пятишку.