Чтение 44–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

причальные тумбы.

Я стоял на палубе, у борта, и мысленно прощался с городом, с Соломбалой, с
домом. Третий раз в эту навигацию отправлялся "Октябрь" в рейс, и третий
раз я переживал радость и в то же время непонятную, остро ощутимую грусть.

"О, если бы меня пришла провожать Оля! - подумал я. - Или появился бы
Костя! "Канин" вчера еще пришел с моря".

Только я успел об этом подумать, как из-за угла склада показались три
человека. Среди них был и Костя Чижов.

- Смотри, Илько, - крикнул я. - Костя пришел нас провожать.

Вместе с Костей к "Октябрю" шли механик Николай Иванович и незнакомый нам
человек.

Пробили склянки. Двенадцать часов - смена вахт. "Октябрь" оглушительно
загудел. На полубаке раздался пронзительный свисток старпома.

Костя поспешно вслед за Николаем Ивановичем взошел по трапу на палубу
"Октября". Матросы ловко убрали трап и приняли швартовы.

- Беги назад, останешься! - крикнул я идущему к нам Косте. - Уже отходим!

А Костя улыбался, спокойно шел к нам и даже приветственно помахивал над
головой кепкой. В другой руке он держал маленький деревянный чемоданчик.

- Получил на "Октябрь" назначение, - пожимая нам руки, громко и возбужденно
сказал Костя. - Иду с вами в рейс! Ух и набегался же я...

- С нами в рейс? Да ты вре... шутишь, Костя.

- Ну вот еще, врешь! Иду, и знаете кем? Ма-ши-ни-стом! Машинистом второго
класса!

Поверить в это было невозможно. Но машина уже работала, и расстояние между
бортом и причалом все увеличивалось. Самый лучший прыгун мира уже не смог
бы одолеть это расстояние. А Костя все еще был с нами, на "Октябре".
Значит, он действительно идет в рейс.

- Но как, как ты сумел? - спросил я, радуясь и все еще не веря
происшедшему. - Как?

- Очень просто, - ответил Костя, вытирая со лба пот. - Правда, не так уж
просто. Встретил я утром у пароходства Николая Ивановича. "Взяли бы вы, -
говорю, - меня к себе на "Октябрь" учеником!" - "А ты где сейчас?" -
спрашивает Николай Иванович. "На "Канине", - отвечаю. - Только мне бы лучше
у вас плавать. Там все-таки мои дружки, Димка и Илько. Вместе веселее. Нас
было бы трое, как раз на все три вахты". - "А сколько тебе лет?" - опять
спрашивает Николай Иванович. "Шестнадцать", - говорю. "А машинистом второго
класса пошел бы ко мне?" Я даже испугался сначала и отвечаю: "Не знаю".
Тогда он повел меня в отдел кадров и там сказал: "Если у вас нет людей, то
вот я нашел машиниста. Оформляйте! Мы больше ждать не можем. У нас в
двенадцать отход".

Костя замолчал, снова вытер со лба пот и продолжал:

- Ну, я и набегался, пока оформляли. Механик на "Канине" не отпускает, в
отделе кадров тоже чего-то ворчат, мол, справлюсь ли. Только пять минут
назад направление выдали. Я и сам не верю, все так быстро получилось. И
дома не знают, что я на "Октябре", да еще машинистом, и в море иду. Ну,
ничего, как-нибудь! Мы-то не пропадем, правда, Илько?!

Пока Костя рассказывал, "Октябрь" вышел на середину фарватера и ускорил
ход. Мы были опять вместе.

...Мы плывем далеко на север, к Новой Земле.

Там пропала без вести "Ольга", там почти десять лет назад погиб мой отец.
Если бы найти какие-нибудь следы, хотя бы обломок весла, хотя бы кусочек
парусины! Но "Ольга" была у северной оконечности Новой Земли, а "Октябрь"
туда подниматься не будет.

- Костя, - сказал я, - вот ты и машинистом стал. А через год-два, пожалуй,
и механиком будешь!

Мы втроем сидели на крышке трюма. Илько мечтательно смотрел вдаль, на
горизонт, в сторону клонящегося к морю солнца. Костя тихонько насвистывал.
Он уже отстоял одну вахту.

- А ведь это совсем нетрудно - быть машинистом второго класса, - отозвался
Костя. - Я на "Канине" учеником то же самое делал, проверял и смазывал
машину. Только машинистом меня на один рейс взяли. Потом, наверное,
заменят. А с "Октября" я все равно не уйду. Учеником, но останусь!

- Может быть, мы так всю жизнь вместе проплаваем. Вместе веселее!

- Я еще учиться буду, - сказал Костя.

- И изобретешь машину, которая и по земле будет ходить, и по воде плавать,
и по воздуху летать. Помнишь, ты обещал?

Костя почувствовал, что я над ним подшучиваю.

- Может быть, изобрету. - Он помолчал, потом повернулся к Илько:

- Ты чего такой скучный?

- Я не скучный, - ответил Илько. - Так, задумался. На Печору хочется, в
тундру.

- В тундру, - повторил Костя и хлопнул друга по плечу. - Не скучай! В
тундру ты еще успеешь. Еще много рейсов будет и на Печору. Спой-ка нам
что-нибудь о твоей тундре!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Я - КОМСОМОЛЕЦ

На другой день на "Октябре" было назначено комсомольское собрание. Меня,
Илько и матроса Зайкова принимали в комсомол.

Вася Зайков, паренек лет восемнадцати, в прошлом году приехал из деревни и
плавал вторую навигацию. Он был застенчив и неуклюж. Работал неторопливо.
Другие матросы подтрунивали над ним:

- Ишь ты, Вася-то у нас комсомольцем будет. Теперь, брат, поторапливайся,
показывай нам пример. А уж мать в деревне узнает, задаст тебе перцу. Такой
комсомол покажет - тошно будет!

- Ничего, Васька, давай, давай, скорее в начальство вылезешь!

Комсомольская ячейка на "Октябре" была маленькая - всего четыре человека,
считая Костю Чижова, только что пришедшего на пароход.

Я очень волновался, ожидая часа собрания. Мне хотелось после рейса
встретиться с Олей. Она увидела бы на моей груди комсомольский значок.

В эти дни я часто думал об Оле. Хотелось поговорить о ней с кем-нибудь. Но
Илько ее не знал, а Костю я стеснялся и даже немного побаивался. Он мог
посмеяться надо мной.

Я рисовал в своем воображении, как мы пойдем Олей в кино. Если она
согласится, я уже ничего не буду бояться. Я даже буду гордиться. Или мы
поедем на лодке. Я стану грести, а Оля сядет на корму за руль. Отлогие
волны от пароходов будут раскачивать нашу шлюпку. Может быть, Оля запоет,
или я расскажу ей о море, об "Октябре", о первых рейсах.

Я вышел из кубрика в надежде найти Илько.

На палубе у борта стояли новый кочегар второго класса Бобин и матросы
Зайков и Веретенников. Бобин только вчера вместе с Костей поступил на
"Октябрь" Мы знали, что раньше он плавал кочегаром первого класса на
"Коршуне", но его списали за пьянку и опоздание в рейс.

Сейчас Бобин был тоже подозрительно весел. Он что-то говорил Зайкову и
громко смеялся. Веретенников, ухмыляясь, молчал.

- Говорю тебе, иди и возьми заявление обратно, - услышал я. - Наплачешься
ты с этим комсомолом!

Я подошел ближе.

- Вот заставят тебя "Капитал" учить наизусть, как "Отче наш", - продолжал
Бобин, явно издеваясь над Зайковым. - А книжища эта во какая!

Он потряс руками перед лицом Зайкова. Зайков оглядывался по сторонам и
кулаком тер глаза.

- А ты в этом "Капитале" ни одного слова не поймешь. И спросят тебя: "А
ну-ка скажи, кто такой Карл Маркс!"

- Я знаю, - неуверенно произнес Зайков.

- А что ты будешь делать, когда белые опять в Архангельск придут? Тебя как
комсомольца первого за ушко и к стенке. - Бобин снова захохотал.

Я не выдержал и бросился к нему.

- Врешь ты, Бобин, врешь! Не слушай его, Зайков! Бобин открыл рот и с
недоумением и любопытством посмотрел на меня.

- А это еще что за сморчок? Ты на кого гавкаешь, гальюнная инфузория?!

Он схватил меня за воротник, прижал к себе и поднял над палубой.

- Оставь его, - сказал Веретенников тихо. - Шум будет. Чего ты связался с
мальцом...

- Я его оставлю, - кричал Бобин, сжимая мне шею. - Я ему покажу, где они
зимуют! Ну как, сладко? Будешь еще, поганец, свой нос показывать?! Вот мы
его немного уменьшим!

Двумя пальцами он ухватил мой нос и сдавил. Кажется, еще никогда я не
ощущал такой резкой боли.

Пытаясь вывернуться, я освободил правую руку и с силой кулаком ударил
Бобина в лицо. Он отпустил меня и разозленный хотел ударить ногой, но
подбежавшие матросы удержали его.

Вид у кочегара был страшный. Волосы разлохматились. Из губы на грудь, на
сетку каплями стекала кровь. Все еще не придя в себя от дикой боли, я снова
бросился на него.

Опомнился я уже крепко схваченный Костей и Павликом Жаворонковым. Нас
окружила команда. Зайкова и Веретенникова не было. С мостика спускался
вахтенный штурман.

* * *

На собрании в красном уголке было восемь человек. Четыре комсомольца, трое
нас - вновь принимаемых - и от партячейки старший механик Николай Иванович.

Я сидел и мучительно думал о происшедшем, о ссоре с Бобиным. Перед
собранием я слышал, как секретарь комсомольской ячейки Павлик Жаворонков
спрашивал у Николая Ивановича:

- Проводить ли сегодня после всей этой истории? Может быть, день-два
переждать?

- Нет, ожидать нечего, - возразил Николай Иванович. - Именно сегодня и
нужно провести.

Первым разбирали заявление Василия Зайкова. Он рассказал свою биографию.
Родился в деревне, в семье середняка. Окончил три класса. Потом работал