удаются.
портвейн! - с раздражением бросил Лайонел.
всегда считал это дурным знаком, - вино-то оставалось не потому, что оно
было плохим.
Но, Меритон, неужели никто из друзей и знакомых не справлялся о моем
здоровье?
слугу; и лорд Перси оставлял свою карточку не реже...
Бостоне.., мисс Дайнвор, - разве она не в городе?
расставлять пузырьки на ночном столике. - Где уж мисс Сесилии куда-нибудь
ехать!
когда я слышу, что вы опять так быстро и громко говорите! Нет, не скажу,
чтоб она была по-настоящему больна, но нет в ней такой живости и ловкости,
как у ее кузины, мисс Агнесы.
как другие. Усядется в кресло, в котором вы сейчас сидите, и сидит так
часами не двигаясь, разве только вздрогнет, если ваша милость застонет, или
изволит громко дышать через нос. Я так думаю, сударь, что она стихи
сочиняет. Во всяком случае, она любит, что называется, предаваться
"меланфолии".
более наблюдательного собеседника. - А почему ты думаешь, что мисс Дайнвор
слагает стихи?
как она читала и перечитывала то же самое столько раз, что уж должна бы
давно все запомнить наизусть, а стихотворцы всегда так поступают с тем, что
сами напишут.
Меритон выронил склянку, которую вытирал, к большому ущербу для ее
содержимого.
стихосложения, Меритон.
могу сказать, чтобы я много упражнялся по этой части. Правда, однажды я
сочинил "эпистафию" поросенку, который подох у нас в Равенсклифе, когда мы
там были в последний раз; потом имел немалый успех со стихами о разбитой
вазе, которую уронила горничная леди Бэб; дуреха уверяла, что это случилось
из-за меня, - будто я хотел ее поцеловать, хотя всем, кто меня знает,
понятно, что мне незачем бить вазы, чтобы добиться поцелуя у такой
деревенщины!
сил, я, охотно послушаю твои опусы, а теперь, Меритон, ступай в кладовую и
посмотри, нет ли там чего-нибудь: я ощущаю симптомы возвращающегося
здоровья.
его мыслями.
подбородок, и поднял голову, только когда вдруг услышал чьи-то легкие шаги.
Он не ошибся: Сесилия Дайнвор стояла в нескольких шагах от его кресла;
высокая спинка и подлокотники почти скрывали от ее взора сидевшего в нем
молодого человека. По тому, как она осторожно ступала, стараясь не шуметь,
ясно было, что она думала найти больного там, где видела его в последний,
раз и где он столько месяцев пролежал в забытьи, безразличный ко всему.
Лайонел следил за каждым ее движением, и, когда воздушная лента ее утреннего
чепца откинулась в сторону, он поразился ее бледности. Но вот она отдернула
полог кровати и, не найдя там больного, в мгновение ока обернулась к креслу.
Тут она встретилась взглядом с молодым человеком; он смотрел на нее с
восторгом, и в глазах его светились огонь и мысль, которых они так долго
были лишены. В порыве чувств и радостного изумления Сесилия бросилась на
колени рядом с креслом и, сжимая руку Лайонела в своих маленьких ручках,
воскликнула:
себя!
пальчиков и развернул вчетверо сложенный лист, который она бессознательно
вверила ему.
собственное письмо! Я написал его, когда не знал, останусь ли жив, и выразил
в нем самые чистые свои сердечные помыслы, - так скажите, смею ли я
надеяться, что вы его хранили, дорожа им?
справиться с обуревавшим ее волнением, разрыдалась, как сделала бы всякая
девушка на ее месте. Не к чему подробно повторять все нежные увещевания,
молодого человека, скажем только, что ему удалось не только остановить слезы
Сесилии, но и побороть ее смущение: она подняла прелестное личико, и он
прочел в ее ясном и доверчивом взгляде все, о чем только мог мечтать.
гордость девушки не могла быть уязвлена, и она столько раз его читала, что
каждая фраза врезалась ей в память. К тому же Сесилия долго и любовно
ухаживала за больным, и теперь ей и в голову не могло прийти прибегнуть к
невинному кокетству, нередкому при подобных объяснениях. Она сказала все,
что может в таких случаях сказать любящая, великодушная и скромная девушка,
и надо признать, что, если Лайонел проснулся почти здоровым, немногое
сказанное ею совсем его исцелило.
склоняясь к девушке, все еще стоявшей на коленях у его кресла.
месяца никто не чаял, что вы останетесь живы. Ах, если бы вы знали, что это
был за страшный месяц!
счастлив!
слезы. - Ни за какие блага на свете я не согласилась бы вновь пережить
подобное!
соприкосновения с грубым миром, как сделал бы ваш отец, будь он жив, я могу
надеяться отплатить вам за всю вашу доброту и причиненные вам страдания.
тут послышался шум: кто-то поднимался по лестнице. Девушка вскочила, и не
успел восхищенный Лайонел полюбоваться пунцовым румянцем на ее щеках, как
она бросилась вон из комнаты с быстротой и легкостью лани.
Глава 18
сцены, как непрошеный гость, оповестивший о себе необычно тяжелым и гулким
топотом, словно он передвигался на костылях, вошел в дверь, противоположную
той, за которой скрылась Сесилия, и мгновение спустя раздался веселый,
раскатистый голос посетителя:
защите! Меритон сказал мне, что у тебя наконец появился первый признак
истинного здоровья - хороший аппетит. Я готов был кинуться к тебе наверх с
риском сломать себе шею, чтобы выразить свою радость, но потихоньку от
миссис Лечмир заглянул на кухню показать повару, как надо жарить бифштексы,
которые они тебе готовят. Превосходная штука после долгого сна, и чертовски
питательная! Слава богу, мой бедный Лео! Твои веселые глаза так же
благотворно действуют на мое настроение, как кайеннский перец на желудок.
своего воскресшего друга, поспешно отвернулся, якобы затем, чтобы
пододвинуть стул, а сам смахнул слезу и громко откашлялся и только после
этого сел. Во время всех этих маневров у Лайонела было время заметить, как
сильно изменился капитан. Его фигура, хотя все еще полная, утратила былую
округлость, а одну из нижних конечностей, которыми природа наделила
человеческий род, заменяла топорно сделанная, подбитая железом деревянная
нога. Эта печальная перемена особенно поразила майора Линкольна, который
продолжал глядеть на деревяшку подозрительно увлажнившимися глазами даже
после того, как Полуорт удобно расположился на своем мягком стуле.
равнодушием, поднимая искусственную конечность и похлопывая по ней тростью.
- Конечно, она вырезана не столь изящно, как сделал бы ее, скажем, Фидий, но
в таком месте, как Бостон, она неоценима, хотя бы потому, что
нечувствительна ни к голоду, ни к холоду.
переменить разговор. - Город все еще в осаде?
Семенова Мария
Конан-Дойль Артур
Маккарти Кормак
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман