оставалась сидеть и думать о том, что ждет ее в этой гостеприимной стране,
когда она останется здесь жить.
время, и улыбнулась. Через шесть часов в Калифорнии будет десять утра, и эти
уроды обнаружат вместо нее бабушкину куколку, подарившую ей три дня свободы,
за которые она успела встретиться с Геной, забрать из нескольких фондов
дедушкины акции и открыть привилегированный номерной счет в Люксембурге, --
пусть теперь ищут ее по всей единой Европе!
тахтой, в том месте, куда он затолкал медный кувшин, никакого кувшина не
оказалось. Вместо этого Гена напоролся на выброшенный в порыве отчаянья
хоттабычевский драгоценный булыжник, который почему-то не исчез вместе со
всеми сокровищами. Гена не стал искать кувшин; даже булыжник, несмотря на
свою вероятную ценность, показался Гене совершенно лишним в его жизни
нынешней, нормальной и объяснимой, в отличие от той, волшебной, предыдущей.
Он сначала хотел его даже выбросить, но потом решил взять с собой. На
память. Он подумать не подумал о возможных неприятностях на таможенных
воротах Российской Федерации -- наличие булыжника и отсутствие кувшина
настраивали его на совершенно другие мысли: был ли Хоттабыч сам по себе или
плодом его компьютерных галлюцинаций.
Хоттабыч-сайт. -- И укажите язык для перевода.
казалось, что вот сейчас он должен изречь какую-то очень важную фразу,
которая могла бы поставить аккордную точку этой невероятной истории, но
точка никак не выходила. То ли потому, что для точки было еще рано, то ли
потому, что точка эта не была в компетенции Гены. Так никакой точки и не
поставив, Гена выключил компьютер и решил, что в следующий раз он посетит в
сети Хоттабыча, когда ему будет что сказать. Сказать просто "спасибо"
почему-то даже не пришло ему в голову.
(немногочисленные крупные стационарные предметы не в счет), легко нашлось
удобное место для булыжника, и Гена проверил паспорт, билет, оставшиеся
деньги, газ-свет, одиноко посидел на дорожку и, окинув недолгим прощальным
взглядом свою бабушкину квартиру, набросил на плечи рюкзак и оставил дом
прочь.
булыжник-жемчужину, оставшийся от Хоттабыча, и берет ее собой. Он посещает
Хоттабыча в Интернете, но не знает, что ему сказать, и, главное, -- как.
Глава 00,
является как бы последней и потому номера лишена, что ее номер лишен смысла.
Гене добраться до писателя гораздо проще, чем писателю до Гены, -- две
минуты от метро. Тем более, что он -- писатель -- все время дома:
Шереметьева-2 -- пять долларов на любой тачке.
Гена набрал на панели домофона номер квартиры писателя, и ему сразу открыли,
не используя переговорные возможности устройства. Он поднялся на лифте на
тринадцатый этаж и, войдя в открытую дверь квартиры, обнаружил писателя в
немеблированной гостиной сидящим на полу перед телевизором.
происходило вот что:
маленькой Наташи Гусевой.
знаменитым художником.
из Пастернака на фоне общего восхищенного гур-гура и панорамы, закончившейся
на улыбающемся пионере.
только на Земле, но и на Марсе. И на Венере. -- Она сделала паузу, переводя
взгляд как бы на следующего собеседника. -- Мила... станет детским врачом...
к ней будут прилетать со всей Галактики. Катя Михайлова... выиграет
Уимблдонский турнир. А поможет ей в этом Марта Эрастовна. Садовский станет
обыкновенным инженером. И изобретет самую обыкновенную машину времени: Лена
Домбазова... станет... киноактрисой. О ней будут писать стихи. А стихи будет
писать...
картонную коробку из-под видеокассет с разноцветными кадрами из фильма, и
еще увидел, что счетчик видеомагнитофона отсчитывает секунды ленты, и
спросил писателя:
барахлит?
меня не было цветного телевизора! Ты можешь потерпеть две минуты? Вот!
Ключевой момент!
экрана, чтобы уходить назад, в будущее.
забыла ?
путешествиях будут ошибки, от желания...-- она как бы подбирала слова, --
приукрасить.
попадете к нам.
указывая на закрытую в будущее дверь.
маленькая девочка в черно-белом коричневом школьном платье с пионерским
значком на черном фартуке и с черно-белым красным галстуком вокруг
кружевного воротника повернулась, чтобы навсегда уйти из прошлого писателя в
свое гостеприимное будущее, но вдруг остановилась и улыбнулась, как бы уже
издалека. Пропал, силой вещего кинематографического наезда, и пионерский
галстук, и школьная форма, и только ее улыбка и глаза остались недолгим
зовом, пока их не разделила со зрителем кирпичная стена, закрывшаяся дверь и
титры.
лица дослушал песню до конца и даже, как показалось Гене, скрытно вздохнул,
выключая видик и телевизор.
банку "Тэйстер'с Чойс".
Вот это коричневое -- сахар. Чайник горячий. Молока нет. Чашка. Ложка. Яйцо
-- это человек. Такой -- человек-яйцо...
Пушкину на одноименной московской площади и продекламировал: