неправильно истолковать ваши слова.
невероятный деист. Надеюсь, я кстати употребил это слово.
завтрака, который, кстати, уже на подходе. Я вижу, господа, что вы успели
покурить свои сигары.
накормите. Как обычно, курицей с канцелярским клеем, не так ли? В
следующем году перемените меню, Артур, тогда и мы пощедрее будем.
Феррис. - А теперь идите, Моррис, прошу вас. Мне надо поговорить с
мистером Локвудом.
наедине? - И Моррис Хомстед, искренне озадаченный, отошел от них.
чем: у вашей жены произошла ссора с миссис Даунс. Моя сестра, миссис
Хэддон, выполняющая сегодня обязанности хозяйки, находилась поблизости и
все слышала. Ссора произошла наверху, в жилой части дома. Сестра не
пожелала сказать, что они там наговорили друг другу, но, видимо, разговор
был неприятный. Собственно, даже не разговор, а перепалка. Я рассказываю
вам об этом сейчас, чтобы вы не удивлялись, почему мы переменили ваши
места за столом. Предполагалось, что Джордж и Стерлинг Даунс и,
соответственно, их родители будут сидеть рядом, но теперь мы вас
разъединяем. Я очень сожалею о случившемся, особенно в такой день, как
сегодня, но судя по тому, что говорит моя сестра, рано или поздно это
должно было выйти наружу. Так вот, я счел нужным предупредить вас.
Мальчики думают, что их посадят вместе, но это не получится, и вы теперь
знаете почему.
сочла нужным разговаривать с ней, потому что часа за два до этого мы уже
здоровались, а болтать с ней впустую не доставляет мне никакого
удовольствия. С этой потаскухой. Но она обозлилась за то, что я не хочу
говорить с ней, и сказала нечто вульгарное, неподобающее леди. Возможно,
она думала, что я не услышу, но я услышала. Если тебя интересует, какие
это были слова, я скажу. Она сказала, что рада, что сходила в туалет до
меня, а не после меня. Я пропустила эти слова мимо ушей. Не подала вида,
что слышала. Я просто зашла в кабинку, а когда вышла, она все еще стояла в
туалетной комнате, дожидаясь меня. Я хотела пройти мимо, но она преградила
мне путь. "Дайте мне пройти, пожалуйста", - сказала я. - "Не раньше, чем я
выскажу все, что о тебе думаю", - говорит она. Возможно, это и не совсем
точные ее слова, но что-то в этом роде. "Не раньше, чем я выскажу все, что
о тебе думаю. Не раньше, чем скажу то, что должна сказать". Что-то вроде
этого. Я не очень внимательно ее слушала, я только хотела выбраться
оттуда, лишь бы не быть с ней вместе, хотела на сто миль удалиться от нее
и от всех остальных здешних, если уж на то пошло. Мне здесь не место. Я
пенсильванская немка из Рихтервилла, штаг Пенсильвания, где меня любят и
уважают и вежливы со мной. Там, где я родилась, моих родных уважают. Пусть
эти янки из Новой Англии или филадельфийские квакеры приедут к нам в
Рихтервилл и поинтересуются, что о нас думают люди. Они сразу узнают, что
есть на свете место, где имя Аделаиды Хоффнер что-то значит. Вот как меня
воспитали. Меня не приучали думать, что я хуже других. И что бы ни
случилось со мной в жизни, я не привыкла считать себя хуже других.
смотрят на тебя свысока. Ты делаешь вид, что они твои друзья, некоторые из
них тоже притворяются твоими друзьями, но на самом деле ты не принадлежишь
к их кругу. Все эти годы я думала о тебе и могла бы уже давным-давно
сказать кое-что о тебе, но надеялась, что ты переменишься. Но ты не
переменился. Когда я с тобой впервые познакомилась на свадьбе моей сестры,
ты был такой красивый и такой самодовольный человек. Но мне следовало
спросить себя: "Кто же он такой?" Авраам Локвуд из Шведской Гавани, только
и всего. Не лучше, чем молодые люди Барбары Шелленберг. Разве что старше
их...
спрашивает. - Проходишь мимо и никакого внимания?" - "Я с вами
здоровалась, и этого достаточно, - говорю я. - Разговариваете, как
деревенская баба. Да вы и есть деревенская баба". - "Откуда ты знаешь, кто
я? От своего мужа?" - "Муж мой ничего мне не рассказывал, - отвечаю. - Да
и не надо было ничего говорить. Всякая жена знает, когда ее муж проводит
время с такими, как ты". Мы говорили друг другу кое-что и похлеще, и долго
еще длилась наши перебранка, пока она наконец не сказала: "А я вот возьму
да и снова отобью его у тебя". - "Снова? - сказала я. - Да я и не брила
его обратно. То, что было твоим, мне не нужно". В это самое время пришла
эта миссис Хэддон и сказала: "Леди? Леди!" А я ей в ответ: "В единственном
числе, пожалуйста. Не желаю называться с ней одинаково". С этими словами я
вернулась сюда.
пойду найму извозчика и сяду в ближайший бостонский поезд. А ты делай что
хочешь. Джордж едет со мной. Я спрашивала его, и он поедет со мной.
Оставайся, если хочешь, только это поставит тебя в глупое положение. Этих
людей я достаточно хорошо знаю, Авраам Локвуд. Твои друзья будут не
очень-то высокого мнения о тебе, если ты отправишь свою жену и сына домой,
а сам останешься. Мне-то все равно, по мне, хоть навсегда оставайся. Я
только знаю, что ты глупец".
лет без наименования. Этим и объясняется тот факт, что Джордж Бингхем
Локвуд не мог точно сказать, когда он начал осознавать существование Дела.
Сначала смутно, а потом определенно он стал догадываться, что у отца есть
какие-то планы насчет него, что в основе его воспитания заложена
руководящая идея; и если других мальчиков приучали, уговаривали,
принуждали думать о будущей юридической, медицинской или другой карьере,
развивать те или иные физические качества для успеха в спортивных играх,
укреплять дружеские отношения со сверстниками из определенных семей, то
Джорджа Бингхема Локвуда и его младшего брата Пенроуза, насколько Джордж
мог судить, старались приучить лишь к мысли о том, что их дом - это
Шведская Гавань, а Шведская Гавань - это их дом. Это желание отца
проявлялось часто и в столь разных вариантах, что Джордж в конце концов
понял: все планы отца в отношении будущего его семьи связывались с
довольно скромной надеждой на возвращение детей на жительство в Шведскую
Гавань. Понять это было нетрудно, ибо едва ли не каждый питомец школы
св.Варфоломея в разговорах уже сейчас либо признавал, либо отвергал
необходимость возвращения в то место, откуда он родом: в город, в
поместье, на плантацию. Для них родной дом значил больше, чем для выходцев
из мелкобуржуазной среды. Чем бы ни было это место - большим населенным
пунктом или уединенным загородным поместьем, - оно ассоциировалось с
фамильной преемственностью и престижем, так что даже дети, активно не
желавшие возвращаться, самим фактом своего бунтарства доказывали, что
понимают, какую ожесточенную борьбу им предстоит выдержать. Это касалось и
прибывших из Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, Балтимора и тех, кто
числился в школьном реестре жителями Прайдс Кроссинг, штат Массачусетс,
Таусон, штат Мэриленд и Перчис, штат Нью-Йорк. Когда мальчики из больших
городов упоминали о своих поместьях или называли номера загородных
почтовых отделений, то преисполнялись большей важности, чем когда сообщали
свои городские адреса. Им вовсе не казалось странным, что Джордж Локвуд
происходит из городка под названием Шведская Гавань - столь же необычные
названия носили их собственные городки. (Мальчики из Чикаго и Буффало
находились в этом отношении в менее выгодном положении; мальчика из Чикаго
прозвали "Чикаго", а мальчика из Буффало - "Буффало". Оба прозвища
считались в приготовительной школе достаточно презрительными.)
пребывания Джорджа в школе св.Варфоломея и в первые годы его в Принстоне
она не расходилась с его собственными планами. В те годы он был еще молод
и весьма охотно ездил домой на рождественские каникулы: навестить дедушку
в Рихтервилле, получить подарки у рихтервиллских родственников, побывать
на молодежной вечеринке в Гиббсвилле (его "акции" в гиббсвиллском обществе
поднялись в цене сразу же, как только он поступил в школу св.Варфоломея,
куда ни один уроженец Гиббсвилла и не пытался устроить своего сына),
поесть жирных сластей, приготовленных по немецким рецептам, жареной
курятины с вафлями, покататься на лошадях, запряженных в сани. На
вечеринках в Филадельфии ему бывало приятно и весело, но не так, как в
родных местах. Филадельфийские вечеринки бывали приятны, поскольку он
видел, что нравится местным девушкам. Вечеринки в округе Лантененго бывали
приятны не только потому, что Джордж Локвуд нравился девушкам, но и
потому, что мог не бояться оказывать кому-то из них предпочтение. В
Гиббсвилле все без исключения знали, кто он. Это не означало, что он
пользовался всеобщей любовью: некоторые мальчики и их отцы относились к
нему враждебно, некоторые - безразлично. Но они знали его, и это главное.
Он был молод, но не настолько, чтобы не ценить признание.
хвастовство не поощрялось. Джордж Локвуд, как и его товарищи, мог назвать
мальчиков, родители которых владели яхтами, приспособленными для плавания
в открытом море, и табунами скаковых лошадей; но были и такие, кто, имея
средства и на яхты и на лошадей, предпочитали обходиться без них. Поэтому
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Орлов Алекс