племянник. Он с силой толкнул кресло, и слабые пальцы Граффа соскользнули с
рукава фрау Шмитт.
Кощунственное предложение больного так поразило ее, что слезы высохли, порыв
горя сменился праведным негодованием - и несколько минут спустя она уже
беседовала с Баумгартнерами, которые унылым семейным кружком сидели в
главном салоне. Сам Баумгартнер, как и каждый день, безнадежно пытался хоть
ненадолго побороть желание еще до обеда выпить коньяку, а жена с каменным
лицом ждала минуты, когда он признает себя побежденным. Ганс стоял на
коленях на стуле у окна, глядел на море и ждал, когда ему дадут стакан
малинового сока. А потом мать сядет между ними, подперев голову рукой, и уж
постарается ни его, ни отца ни на минуту не выпустить из виду. А вот Рик и
Рэк залезли на перила, совсем за борт перегнулись, что-то кричат друг другу,
озорные, свободные... Ганс ерзал на месте и только вздыхал, глядя на них.
Они его заметили, и каждый, дразнясь, высунул язык. А потом Рэк еще и
повернулась спиной и, задрав юбчонку, показала ему штанишки. Он слегка
отшатнулся, съежился за спинкой стула, очень удивленный, но и не без
удовольствия. Никогда еще он не видел, чтобы девочки так поступали.
фрау Шмитт.
людей, которые сами были слабого здоровья, однако же обладали даром исцелять
других. Могло даже показаться, что они отдают другим частицу собственного
здоровья, вот им и не остается ничего для себя.
только душу, но и тело.
святым?
сказала:
чью-либо веру... я никогда бы себе этого не позволила, по-моему, это
непростительно! Просто я не очень ясно выразилась...
Баумгартнер. - У каждой церкви свои святые. Но вы, католики, наверно,
полагаете, что только вы одни близки Господу... вы, наверно, полагаете, что
я не такая же христианка...
казалось, она вот-вот упадет в обморок. - Все мы христиане, все мы чада
Господни, у меня и в мыслях ничего дурного не было. Это я просто по
невежеству сказала, что у вас, лютеран, нет святых, я просто не знала, что
есть, мне никто никогда не говорил! Я думала, святые есть только у
католической церкви... простите меня, пожалуйста! - Она умоляюще стиснула
руки. - Скажите, кто они?
- по его лицу ясно было, что сейчас он потребует коньяку.
прекратить нелепую сцену. - Я никогда и ни с кем не говорю о религии.
Пойдем, Ганс, - окликнула она сына, - нам пора пить малиновый сок.
осталась, чувствуя себя глубоко, несправедливо обиженной. В тысячный раз она
почувствовала: будь ты исполнена самой доброй воли, обладай самым что ни на
есть отзывчивым сердцем, ужасно трудно быть хорошим, чистым, дружелюбным и
простым человеком в этом мире, где, кажется, никто никого не понимает и
никто никому не сочувствует; и часто, очень часто кажется - никто не желает
хотя бы попытаться проявить хоть чуточку милосердия и участия.
упомянул о стычке, случившейся утром на нижней палубе. Небрежным тоном
человека, обладающего непререкаемой властью, он заметил, что, если среди
этого сброда опять начнется какой бы то ни было беспорядок, он, капитан, до
конца плаванья будет держать зачинщиков в цепях. Арестантское помещение на
корабле невелико, но сейчас оно пустует, а ему, капитану, куда приятней,
когда это помещение занято. Доктор Шуман вскользь упомянул: ему сказали, что
у одного из участников драки сломан нос, у другого разбит подбородок. Он
пошел посмотреть сам и убедился, что оба чувствуют себя совсем не плохо; он
только залепил куском пластыря сломанный нос и наложил два шва на
раскроенный подбородок. Профессор Гуттен был глубоко огорчен тем, что драка
вышла на религиозной почве.
понимают?
эта тема, и он счел нужным рассказать о случившемся жене и фрау Риттерсдорф.
Потом фрау Риттерсдорф встретила на палубе Арне Хансена и решилась спросить,
не слыхал ли он подробностей про бунт в третьем классе. Хансен только что
проснулся и ничего не слыхал, но тут же спросил проходящего матроса, и тот
ответил - да, драка была что надо, но очень быстро кончилась. Сам-то он ее
прозевал, но, говорят, в ход пошли ножи.
пересказала им все, что слышала от мужа и что ей послышалось, и Лутцы с ее
слов поняли, будто опасные преступники, скрывающиеся среди пассажиров
третьего класса, затеяли там жестокую кровопролитную схватку.
Глокен, Лутц спросил, слышал ли он о побоище внизу, и вслух понадеялся, что
судовое начальство сумеет как-то успокоить этих людей.
наверно, внизу бунтуют оттого, что голодны.
ничего не известно.
ни словом не обмолвился ни о каких волнениях. - Впрочем, эта новость
Фрейтага ничуть не огорчила. - Стало быть, внизу уже дерутся? Хорошо, очень
хорошо. А из-за чего?
баре. Здесь гремел гневный голос Арне Хансена:
скотине куда больше заботятся - и представляете, из-за чего они там
сцепились? Из-за религии! - сердито говорил он по-английски посетителям,
рассевшимся на высоких табуретах перед стойкой. - Это ж надо! В кровь
разбивают друг другу носы из-за того, что один молится Богу, стоя на
коленях, а другой нет!
сказала миссис Тредуэл, осторожно вертя свою кружку, чтобы на пиве вновь
поднялась пена.
казначей. - Ваше пиво потеряет всякий вкус!
насупленных бровей.
понимают? Там один толстяк со взглядами, и капитан говорит, его надо
заковать в кандалы... эти люди не имеют права ни на какие свои взгляды.
если этот толстый опять доставит неприятности, тогда...
же стесненно, словно разговаривал с помешанным.
вмешался Дэвид, и Дженни с досадой заметила, что опять он говорит с
испанским акцентом (одна из самых несносных его привычек, чистейшее
притворство, хоть он всегда яростно это отрицает, уверяет, будто это
естественно, раз он восемь лет постоянно говорил по-испански). - Все
религиозные споры - просто столкновение предрассудков, бессмысленное
стремление над всеми одержать верх, разум тут ни при чем... Людям очень
приятно иметь священное и высоконравственное право ненавидеть друг друга. А
подлинная основа религиозных споров - политика...
другом. Не будь религия частью политики, всем было бы наплевать, кто во что
верит. Кто в этой истории попадет за решетку? Тот, кто против религии. А
почему? Не потому, что ему не нравится католическая церковь, а потому, что
его поступки мешают правительству. Церковь и правительство - заодно, вот
так! - Он поднял руку, плотно сжав средний и указательный пальцы. - Этот
малый мог бы с утра до ночи ходить и опрокидывать алтари, ну и что? Никого
бы это не трогало, если б суть была только в религии. - Хансен, сдвинув
брови, обернулся к Фрейтагу, спросил, как старого знакомого: - Верно я
говорю?
потому, что оскорбили его веру, - спокойно, рассудительно заговорил Фрейтаг.
- Может быть, его действия идут на пользу какой-то политической партии, но