read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



частые сеансы в той самой мастерской, куда мы заходим только в эти времена,
мастерской нашей души! Это время -- образ нашей жизни с различными ее горестями.
Ибо горести тоже состоят из многих, и только успеешь подумать, что скорбь
улеглась, как придет новая. Новая в полном смысле этого слова: может быть
потому, что непредвиденные ситуации теснее вводят нас в соприкосновение с собою,
и скорбные дилеммы, возникающие в любви ежеминутно, наставляют нас и
последовательно открывают материю, из которой мы созданы. Так что когда
Франсуаза видела, что Альбертина входит в мою комнату всеми дверьми, как собака,
наводит везде беспорядок, опустошает меня и огорчает, и говорила мне ( к этому
времени я уже написал несколько статей и сделал несколько переводов ): << Вот
вместо этой девицы, на которую он всг время угробил, барин взял бы себе что ли
секретаря какого-нибудь воспитанного, а тот бы разобрал все его бумажища! >> --
я, быть может, ошибался, находя, что она говорит разумно. Переводя мой досуг и
принося мне горе Альбертина, быть может, принесла мне больше пользы, даже с
литературной точки зрения, чем секретарь, который навел бы порядок в моих
"бумажищах". Однако если и существовало бы такое нелепое существо ( может быть,
в природе это место принадлежит человеку ), которое не может любить, не страдая,
и ему нужны горести, чтобы познавать истины, рано или поздно его жизнь
становится очень скучна. Счастливые года суть потерянные года, чтобы работать,
мы ждем страданий. Идея предваряющего страдания ассоциируется с идеей работы, мы
боимся каждого нового произведения, думая о скорбях, которые необходимо будет
прежде вынести, чтобы его придумать. И поскольку мы понимаем, что страдание --
это лучшее, что можно встретить в жизни, мы без ужаса, почти как об освобождении
думаем о смерти.
Тем не менее, если всг это было мне несколько не по нраву, следовало еще принять
во внимание, что гораздо чаще не мы играем с жизнью, подыскивая людей для книг,
но всг совершается наоборот. Столь благородный пример Вертера не был, увы, моим.
Ни на секунду не веря, что Альбертина любит меня, я двадцать раз из-за нее хотел
покончить с собою, я разрушался, из-за нее я погубил здоровье. Когда дело
доходит до работы, мы скрупулезны, мы вникаем в мельчайшие детали, мы
отбрасываем всг, что не является истиной. Но когда речь идет лишь о жизни, мы
терзаем себя, расходуем здоровье, изводимся домыслами. Но воистину, только из
жилы этих измышлений ( если прошли года быть поэтом ) можно извлечь какую-то
истину. Горести -- это мрачные, ненавистные слуги, с которыми мы сражаемся, под
гнетом которых всг больше и больше изнемогаем, ужасные слуги, не подлежащие
замене, они ведут нас подземными дорогами к истине и смерти. Блажен тот, кто
встретил первую раньше второй, для кого, сколь бы близки они ни были одна от
другой, час истины пробил прежде смертного часа.
И касательно истекшего времени жизни я понял также, что даже самые
незначительные эпизоды наставляли меня в идеализме; сегодня я намеревался эти
уроки использовать. В частности, мои встречи с г-ном де Шарлю, еще до того, как
его германофильство преподало мне тот же урок, намного определеннее, чем любовь
к г-же де Германт, Альбертине, чем любовь Сен-Лу к Рашели, -- позволили мне
убедиться, что сама по себе материя безразлична, что она полностью может быть
заполнена мыслью; истину эту феномен сексуальной инверсии278 -- столь плохо
понятый, столь напрасно порицаемый, -- проясняет еще лучше, чем уже -- сам по
себе поучительный -- феномен любви. Любовь показывает нам ускользающую красоту
женщины, которая больше не любит нас, красоту, водворившуюся в лице, которое
другим кажется совершенно некрасивым, которое и нам самим могло бы разонравиться
когда-нибудь; но намного сильнее поражает вид красоты, приводящей в восторг
знатного барина, покидающего тотчас прекрасную принцессу, ибо красота
переместилась под фуражку контролера омнибуса. Не свидетельствует ли мое
удивление, -- всякий раз, как я видел снова на Елисейских полях, на улице, на
пляже лицо Жильберты, г-жи де Германт, Альбертины, -- о том, что память
расходится с первоначальным впечатлением, удаляясь от него всг дальше и дальше?
Нет часа моей жизни, который не учил бы меня тому, что грубое и ошибочное
восприятие помещает воспринятое в предмет, тогда как всг содержится в духе; час,
когда я впервые оплакал смерть моей бабушки, наступил только тогда, когда ее
смерть вошла в мою мысль, то есть много лет спустя после ее смертного часа.
Писателя не должно оскорблять то, что инвертит придает его героиням мужское
лицо. Только эта слегка отклоняющаяся особенность и позволяет инвертиту выявить,
наконец, в том, что он читает, общий характер. Сообщив античной Федре черты
янсенистки, Расин придал ей универсальную ценность; равно, если бы г-н де Шарлю
не приписывал чертам "неверной", о которой Мюссе плачет в "Октябрьской ночи" или
в "Воспоминании", черт Мореля, он не смог бы ни плакать, ни понимать, поскольку
только этой узкой и кривой дорогой он мог дойти до истин любви. Только от
привычки, перенятой из неискреннего языка предисловий и посвящений, писатель
говорит: "мой читатель". В реальности каждый читатель во время чтения читает в
самом себе. Сочинение писателя -- это только своего рода оптический инструмент,
предоставленный им читателю, чтобы последний распознал предметы, которых без
этой книги, быть может, он не отыскал бы в своей душе. И если читатель узнает в
себе то, о чем говорит книга, то это является доказательством истинности
последней -- и vice versa279: в определенной мере отличие между этими двумя
текстами часто может быть отнесено не на счет автора, но на счет читателя.
Впрочем, книга может быть и слишком учена, слишком темна для простодушного
читателя, то есть, предоставлять ему лишь мутное стекло, через которое он не
видит букв. Но некоторые другие частности ( типа инверсии ) могут привести к
тому, что читатель захочет читать как-то иначе, чтобы продолжать чтение; автор
не должен оскорбляться этим, но напротив, -- надо предоставлять читателю полную
свободу, говоря ему: << Смотрите сами, с каким стеклом вы видите лучше -- с
этим, тем или третьим >>.





Если меня всегда так интересовали грезы, приходящие к нам в легком сне, то не
потому ли, что, возмещая длительность силой, они помогают лучше понять что-то
субъективное, -- например, любовь, потому что благодаря им мы с безмерной
скоростью можем, как говорит народ, "засадить бабу в душу", -- потому что они
нас заставляют на время недолгого сна страстно влюбиться в дурнушку ( на что в
реальной жизни потребовались бы года привычки и связи ), -- словно их изобрел
какой-то чудодейственный доктор и они были внутривенными инъекциями любви; в той
же мере они способствуют пониманию страдания; и так же быстро засаженное ими в
голову внушение рассеивается, и иногда не только ночная любовница опять
предстает нам знакомой дурнушкой, но рассеивается также и что-то более ценное,
восхитительная картина грустных, сладострастных чувств, неопределенно-туманных
сожалений, целое паломничество на Киферу280 страсти, из которой мы хотели бы
оставить для яви оттенки драгоценной истины, -- но она рассеивается, словно
слишком блеклое полотно, не подлежащее восстановленью. Может быть, Мечта сильнее
зачаровывала меня также и своей вольной игрой со Временем. Не видел ли я
зачастую, как за одну ночь, если не за одну ночную минуту, глухие времена,
удаленные на безмерные расстояния, где нам уже неразличимы испытанные тогда
чувства, обрушиваются на нас с молниеносной скоростью, ослепляя ясностью, словно
бы они были гигантскими самолетами, а не бледными звездами, как мы считали, как
они являют нам всг, что они для нас хранили, волнуя и шокируя ясностью
непосредственного соседства, как они возвращаются, стоит проснуться, в свою
удаленность, в которую они канули по мановению волшебной палочки, вынуждая нас
поверить ( впрочем, напрасно ), что они -- один из способов обрести потерянное
Время?





Я понял: только грубое и ошибочное восприятие приписывает явления предмету, ибо
всг содержится в духе; на самом деле я потерял бабушку много месяцев спустя
после того, как я потерял ее в действительности, я видел, как облик людей
меняется сообразно представлению, составленному о них другими, как рознится
человек, сообразно глазам тех, кто на него смотрит ( например, разный Сван в
первые годы; принцесса Люксембургская в глазах первого председателя281 ), и даже
для одного человека по прошествии нескольких лет ( имя Германтов, многоликий
Сван для меня ). Я видел, как любовь приписывает человеку то, что живо только в
любящем. Я тем лучше это понял, когда охватил бескрайность расстояния между
объективной реальностью и любовью ( Рашель для Сен-Лу и для меня, Альбертина для
меня и Сен-Лу, Морель или кондуктор омнибуса для де Шарлю и других лиц, и,
несмотря на то, печали де Шарлю: стихи Мюссе и проч. ). Наконец, в какой-то мере
германофильство барона де Шарлю, взгляд Сен-Лу на фотографию Альбертины помогли
мне на минуту избавиться -- если и не от германофобии, то, по крайней мере, от
моей веры в ее чистую объективность, навели меня на мысль, что, быть может, в
подобных вещах присутствует что-то и от Ненависти, и от Любви, что в этом
страхе, который выказывали в то время французы по отношению к немцам (
считалось, эта нация бесчеловечна ), было что-то от объективации тех же самых
чувств, из-за которых Рашель и Альбертина казались нам такими неповторимыми. И
так же, как сам я пережил сменяющуюся любовь282, и, после конца, предмет любви
уже не представлял для меня особой ценности, я видел во Франции подобные
преходящие ненависти, когда оказывались "предателями" -- в тысячу раз худшими,
чем немцы, которым они предали Францию -- дрейфусары типа Рейнаха283, а потом
патриоты сотрудничали с ним, объединившись против страны, каждый гражданин
которой -- по необходимости -- был лжив, хищен, слабоумен; впрочем, исключение
составляли немцы, принявшие сторону Франции: король Румынии, король Бельгии,
русская императрица. Правда, дрейфусары ответили бы: << Это не одно и то же >>.
Но в действительности это всегда "не одно и то же", это даже "не один и тот же"
человек, -- иначе, обманувшись сходным феноменом, нам пришлось бы счесть себя
жертвами галлюцинаций, мы уже не нашли бы в себе сил поверить, что один и тот же
предмет способен иметь достоинства и недостатки. Без особых затруднений можно
основать на этих разницах теории ( противоестественное, судя по словам
радикалов, обучение у конгрегатов284, неспособность еврейской расы к
национализации, вечная ненависть немецкой расы к латинской, и, следовательно,
желтые подлежат моментальной реабилитации ). Эту субъективную сторону, впрочем,



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 [ 44 ] 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.