Ист-Ривер в Нью-Йорке, а оттуда - к Давиду Шарону в Тель-Авив.
Для этого существовал только один путь - через тот проклятый абонементный
почтовый ящик в Багдаде. Шарон написал "дядюшке", что необходимые документы
будут положены в абонементный ящик ровно в полдень через четырнадцать дней,
то есть 18 августа 1988 года, и должны быть забраны не позднее чем через
час.
августа. За пять минут до полудня 18 августа он вошел в здание почтамта.
Здесь ему показали абонементный ящик, в который он и опустил объемистый
пакет. Никто его не остановил и не арестовал. Час спустя Иерихон вскрыл ящик
и достал пакет. Его тоже не остановили и не арестовали.
Иерихон настаивал на том, что он сам будет "оценивать" стоимость ответа на
каждый интересующий Тель-Авив вопрос, причем ответ будет отправлен лишь
после перевода соответствующей суммы на депозитный счет. Он назвал номер
счета в никому не известном венском банке "Винклер", который находился в
переулке Балльгассе, неподалеку от Францисканерплатц.
и абсолютно неприступным учреждением, окруженным плотной завесой тайны.
Впрочем, в банке имелся указанный Иерихоном счет; действительно, первые
двадцать тысяч долларов банк принял, а не возвратил с недоуменными вопросами
в финансовое учреждение, из которого была переведена эта сумма.
назвать свое настоящее имя, поскольку только в этом случае, если что-то
пойдет не так, западные друзья смогли бы оказать ему помощь. Иерихон не
только категорически отказался, но заявил, что, если Моссад попытается
наблюдать за тайниками либо установить с ним личный контакт каким-либо иным
путем или на его счет перестанут поступать деньги, он немедленно разорвет
все связи.
окольными путями. Для начала был составлен психопортрет Иерихона, тщательно
изучен его почерк; полученные данные сравнили со сведениями обо всех
высокопоставленных иракских чиновниках. В конце концов аналитики пришли к
заключению, что Иерихон - мужчина средних лет, умеренно образованный,
вероятно, плохо или неуверенно говорит по-английски и занимает военную или
полувоенную должность.
верховного командования, полсотни высших чинов в баасистской партии и еще
чертова тьма людей, - проворчал Коби Дрор.
получал ценнейшую информацию из области политики, обычного вооружения и его
закупки, военных успехов, перестановок в высших эшелонах власти, дислокации
ракет, производства отравляющих веществ, бактериологического оружия и даже
относительно двух неудавшихся попыток свергнуть Саддама Хуссейна. Иерихон
затруднялся ответить лишь на вопросы о ядерном вооружении Ирака. Разумеется,
Тель-Авив запрашивал такие сведения, но Иерихон отвечал, что вся информация
об иракской атомной бомбе хранится в строжайшей тайне и известна лишь
иракскому Роберту Оппенгеймеру - доктору Джаафару Джаафару. Оказывать на
него слишком сильное давление - значило наверняка "засветиться", добавлял
Иерихон.
Джерри Булла и что в Брюсселе за ученым уже ведет постоянное наблюдение
специальная группа Мухабарата. Моссад, который к тому времени сам стал
использовать Булла в качестве источника ценной информации, в том числе и об
иракской военной программе, как мог, пытался его предупредить. Конечно, и
речи не шло о том, чтобы рассказать Буллу все, что было известно Моссаду;
это было бы равносильно признанию, что на самой вершине багдадской иерархии
у Тель-Авива есть свой агент, а такого не может себе позволить ни одна
разведка мира.
Моссада, дал указание своим людям несколько раз, осенью и зимой 1989 года,
проникнуть в квартиру Булла, оставив недвусмысленные намеки: перемотанную
ленту в видеомагнитофоне, переставленные с места на место бокалы, открытое
окно во дворик, даже локон длинных женских волос на подушке.
слишком большого значения. Когда Иерихон сообщил о решении ликвидировать
Булла, было слишком поздно. Операция уже была проведена.
представление об Ираке в момент подготовки к вторжению в Кувейт в 1990 году.
Переданные им сведения об иракском оружии массового поражения подтвердили и
дополнили информацию, полученную ранее от Джонатана Полларда, который к тому
времени уже был приговорен к пожизненному заключению.
должны знать то, что известно Израилю. Но США и Западная Европа будто
онемели, поэтому молчал и Тель-Авив, а тем временем Ирак наращивал мощь
своего химического, ядерного и бактериологического оружия.
миллиона долларов. Иерихон обходился недешево, но в Тель-Авиве считали, что
деньги потрачены не зря. Потом иракская армия вторглась в Кувейт, и
случилось непредвиденное. Организация Объединенных Наций, приняв 2 августа
резолюцию, призывающую Ирак немедленно вывести свои войска из Кувейта,
решила, что она не может далее содержать свою комиссию в Багдаде, поскольку
это выглядит как поддержка режима Саддама. Через пять дней экономическая
комиссия ООН для Западной Азии была неожиданно расформирована, а все
дипломаты отозваны.
письмо, в котором сообщал Иерихону, что его высылают из страны и связь с
Тель-Авивом прекращается. Однако, писал дальше Монкада, он может вернуться,
поэтому Иерихону реко-мендовалось время от времени заглядывать туда, где
Монкада ставил свои меловые отметки. Потом чилийский дипломат уехал, в
Лондоне его тщательно опросили; Давид Шарон выжал из чилийца все сведения до
последней мелочи.
у него действительно не было связи с багдадским агентом. К тому же Дрору
ужасно не хотелось признаваться, что он так и не сумел узнать имя иракского
предателя и даже умудрился потерять с ним связь. И все же, как справедливо
заметил Сэми Гершон если американцы узнают... Может быть, и в самом деле
лучше было бы рассказать им об Иерихоне, подумал Коби Дрор.
на кладбище в Сулайбикхате и обнаружил там письмо от Ахмеда Аль Халифы.
доходили слухи о расширяющемся движении кувейтского сопротивления и о его
выдающемся руководителе. Вероятно, рано или поздно их встреча должна была
состояться.
изменилось. Вторжение в Кувейт оказалось легкой прогулкой, да и первые дни
оккупации вселили в иракских солдат уверенность в том, что их пребывание в
Кувейте будет просто приятным времяпрепровождением, не более сложным
занятием, чем завоевание страны.
безнаказанным, случайное убийство кувейтца лишь вносило в жизнь
разнообразие, а для развлечения здесь было достаточно женщин. Так вели себя
все завоеватели со времен Вавилона.
только ощипать. Но через шесть недель курица стала царапаться и клеваться.
Больше ста солдат и восемь офицеров были убиты или пропали без вести, причем
далеко не все исчезновения можно было объяснить дезертирством. Оккупанты
впервые узнали, что такое страх.
требовали в качестве сопровождения по меньшей мере грузовик, битком набитый
солдатами. Штаб и командные пункты приходилось охранять круглосуточно;
иногда иракские офицеры, чтобы разбудить часового, разряжали пистолет над
его головой.
безопасно по ночам могли перемещаться лишь более или менее многочисленные
группы солдат. Когда сгущались сумерки, патрульные боялись выходить из своих
редутов. И все же мины взрывались, автомобили загорались или останавливались
с заклинившим двигателем, откуда-то летели гранаты, а иракские солдаты с
перерезанным горлом исчезали в канализации или оказывались в помойных ямах.
заменить народную армию на части особого назначения, которые умели
сражаться, а в случае наступления американцев должны были принять на себя
первый удар. Перефразируя известное выражение Черчилля, можно сказать, что
первые числа октября стали для иракской оккупационной армии если не началом
конца, то концом начала.
ответить не мог. Он положил ответ в тайник лишь на следующий день.
назначил свидание на семь тридцать - когда уже темно, но до комендантского
часа, который наступал в десять часов вечера, еще достаточно времени. Он
точно указал место, где Абу Фуад должен будет припарковать свой автомобиль,
и небольшую рощицу, где они встретятся. Эта рощица располагалась в районе
Абрак Хейтан, недалеко от шоссе, которое вело к аэропорту - теперь давно
закрытому и наполовину разрушенному.
домики с плоскими крышами. На одной из таких крыш он будет лежать уже за два
часа до назначенного времени; с этого наблюдательного поста можно будет
увидеть, не следит ли кто-нибудь за кувейтским офицером, а если следит, то