Чтение 44–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

стал рассуждать о "марьяжной" государыне. По городам и весям великой им-
перии раздался бой барабанный, сбегались люди, думая: никак война? С вы-
соких помостов, возле лавок и дворов гостиных, казенные глашатаи зачиты-
вали слова манифеста: "Являются такие развращенных нравов и мыслей люди,
кои не о добре общем и спокойствии помышляют... Всех таковых, зараженных
неспокойствием, матерински увещеваем удалиться от вредных рассуждений,
препровождая время не в праздности и буянстве, но в сугубо полезных каж-
дому упражнениях..."

Манифест императрицы призывал народ к молчанию!

Обыватели расходились, боязливо крестясь:

- У царицы снова непорядок случился. Кто-то там, пес, сверху сбрехал,
а нам молчать велят. Вот и соображай...

Опять помылась в бане нищенка Устинья Голубкина и подошла к лотку та-
башному, говоря матросу Беспалову слова задорные:

- А ну! Продай мне табачку для сожителя моево. Нонеча заждался он ме-
ня для марьяжа любовного...

Пушкарь флота поднял с земли здоровенный дрын:

- Беги, падла, отсель поскорее, не то тресну, что своих не узнаешь! С
тебя, суки, все и началось. У-у, язык поганый...

Нищенка, подбоченясь, стала орать на всю улицу:

- В уме ли ты, куманек? Сам же наскоблил языком своим, будто царицка
наша с Орловыми трам-тарарам, а теперь...

Теперь обоих взяли и увели, согласно манифесту о всеобщем молчании.
Все-таки до чего непонятливый народ живет на Руси! Ведь русским же язы-
ком сказано, чтобы не увлекались. А они никак не могут избавиться от
дурной привычки - беседовать по душам.

4. ОТ ЕРОФЕИЧА

Лишь в середине лета 1763 года двор вернулся из Москвы в столицу,
причем добрались на последние гроши (в Кабинете едва наскребли денег для
расплаты с ямщиками), и по приезде в Петербург императрица сказала ви-
це-канцлеру Голицыну:

- Михайлыч, поройся в сундуках коллегий - хотя бы тысчонку сыщи, а то
скоро мне есть будет нечего...

Екатерина не скрывала радости, что снова видит Потемкина. От русского
посла в Швеции, графа Ивана Остермана, подпоручик привез пакет за семью
печатями, которые хранили его аттестацию. Дипломат сообщал, что Потемкин
- подлец, каких свет не видывал, и просил, чтобы впредь таких мерзавцев
с поручениями дворца за границу не слали. Лицо императрицы оставалось
светлым.

- Поздравляю вас, - сказала она, - я чрезвычайно довольна, что не
ошиблась в своем выборе: Остерман дал вам прекрасную аттестацию... За
это делаю вас своим камер-юнкером!

Орловы были недовольны таковым назначением:

- Зачем нужен шут гороховый, который, изображая утро на скотном дво-
ре, хрюкает свиньей, мычит теленком и прочее?

- От этого шута, - ответила Екатерина, - я впервые узнала подробную
историю Никейского собора... Мне Потемкин нравится!

Потемкин вообразил, что он любим. Его родственник, много знавший и
много повидавший, описал его страсть:

"Желание обратить на себя внимание императрицы никогда не оставляло
его; стараясь нравиться ей, ловил ея взгляды, вздыхал, имел дерзновение
дожидаться в коридоре, и когда она проходила, упадал на колена, целуя
руки ея, делал некоторые разного рода изъяснения. Великая государыня ни-
как не противилась его нескромным резвым движениям, снисходительно доз-
воляя ему сумасбродные выходки. Но Орловы стали всевозможно противиться
сему отважному предприятию..."

Нескромные и резвые движения Потемкина нравились Екатерине, ее пове-
дение было тоже неосмотрительно. Она откровенно фамильярничала" называя
камер-юнкера мой паренек! При всех однажды протянула руку, спрашивая По-
темкина:

- Можно, я потрогаю вас за волосы? Ах, какие они мягкие и шелковис-
тые! Совсем как у невинного ребенка...

В августе, окруженная свитой, Екатерина скакала в окрестностях Царс-
кого Села, по привычке мчалась, не разбирая дороги, всадники едва поспе-
вали за ней. Наконец она загнала всю кавалькаду в глухое урочище, где на
болоте росли нежные кувшинки, Екатерина даже приподнялась в седле, вос-
хищенная ими:

- Боже, какие прелестные лилии... правда?

Все мужчины дружно согласились, что цветы красивы, но похвалой и ог-
раничились. Потемкин же спрыгнул с коня, по самое горло забрался в тря-
сину, булькающую пузырями, рвал и рвал сочные бутоны для любимой женщи-
ны. Целый ворох кувшинок протянул Екатерине в седло, и она, благодарная,
воскликнула:

- Ваши кувшинки дороже всяких бриллиантов!

Рискованная фраза, ибо на днях Орлов преподнес ей в дар именно брил-
лианты. А князь Николай Репнин, строгий директор Шляхетского корпуса,
склонился из седла над мокрым Потемкиным:

- Езжай подале от нас, чтобы болотом не воняло...

Раздался смех. Свита, терзая коней шпорами, бросалась нагонять само-
державную амазонку. Потемкин, с ног до головы облепленный омерзительной
тиной, рысцою трусил в отдалении.

В расположении Конногвардейской слободы приобрел он себе домик с
банькой и садиком, зажил барином. Снова потянуло к стихам, сочинял музы-
ку, свои же романсы и распевал в одиночестве. Екатерина определила его
за обер-прокурорским столом в Синоде: императрица нуждалась в своем че-
ловеке, который бы следил за плутнями персон духовных, чтобы не утаивали
доходов церкви от государства. А беда подкралась на цыпочках, всегда
нежданная... Как-то, ужиная в кругу близких, Екатерина выразительно пос-
мотрела на Потемкина (настолько выразительно, чтобы ему стало не по се-
бе). Дальше произошло то, чего он никак не ожидал: императрица слегка
подмигнула ему. Оба они увлеклись, поступая неосторожно. Алехан Орлов,
от которого ничто при дворе не укрывалось, приманил Потемкина к себе и,
загибая пальцы, деловито перечислил все по порядку: чин подпоручика, 400
крепостных душ, две тысячи рублей, сервиз для стола, камер-юнкерство...

- Вишь, как тебя закидали! А кому ты, ясный наш, обязан за все, думал
ли? Да нам, соколик ласковый, стоит вот эдак мизинчиком тряхнуть-и тебя
разом не станет... ау-аушеньки!

Потемкин выпрямился - богатырь перед богатырем:

- Не пристало мне выслушивать угрозы твои.

Алехан обнял его за шею, сладостно расцеловал в уста:

- Дружок ты наш, не гляди на матушку, яко голодный кот на сырую пе-
ченку... хвост вьщернем. А без хвоста кому нужен ты?

Настала зима. В один из вечеров Екатерина играла в биллиард с Григо-
рием Орловым, а Григорий Потемкин кий для нее намеливал, давал советы
из-за плеча, как в лузу шаром попасть. Фавориту такой усердный помощник
скоро прискучил:

- Ежели еще разок, тезка, под руку подвернешься, я тебя палкой в глаз
попотчую... Не лезь! Третий всегда лишний.

Екатерина капризно подобрала детские губы.

- А мне третий не мешает, - сказала она.

Дубовый кий был переломлен, как тростинка.

- Но я третьим, матушка, не был и не буду!

Ушел. Екатерина рассудила чисто по-женски:

- И пусть бесится. Доиграй за него...

На выходе из дворца Потемкина перехватили братья Орловы, затолкали
парня в пустую комнату и двери притворили.

- Теперь наша партия, - сказали, в кулаки поплевывая.

Жестокая метель ударов закружила камер-юнкера по комнате. Потемкин
слышал резкие сигналы, которыми обменивались братья:

- Приладь к месту! - И перехватило дыхание.

- Под микитки его! - Кулаки обрушились в сердце.

- По часам, чтобы тикали! - Два удара в виски.

Он вставал - кулаки опрокидывали его. Потемкин падал - Орловы взбра-
сывали его кверху. Спасенья не было. В кровавом тумане, как эхо в лесу,
слышались далекие голоса:

- Забор поправь! - Во рту затрещали зубы.

- Рождество укрась! - Лицо залилось кровью.

- Петушка покажь! - Из глаз посыпались искры.

Казалось, бьют не только Орловы, но сами стенки, - даже потолок и
печка - все сейчас было против Потемкина, и тело парня уже не успевало
воспринимать частоты ударов, звучащих гулко, будто кузнечные молоты:
тум-тум, тум-тум, тум-тум.

- Прилаживай! - веселился Гришка Орлов. - Бей так, чтобы он, кила си-
нодская, по дворцам нашим более не шлындрал...

Вечность кончилась. Потемкин не помнил, когда его оставили. Кровью
забрызганы стены, кровь полосами измазала пол, - четверо братцев потру-
дились на славу, как палачи. Кое-как вышел на площадь, вдохнул легонький
морозец и безжизненно рухнул на мягкий снежок. Стало хорошо-хорошо. А
яркие звезды, протяжно посвистывая, стремглав уносились в черные безд-
ны...

Потемкину лишь недавно исполнилось 24 года!

Выдержал - не умер! Но с той поры не покидали Потемкина безумные бо-
ли, от которых не ведал спасения. Нападали они по вечерам, вонзаясь в
затылок, сверлили лобную кость. Просыпался в поту, мятущийся от непонят-
ных страхов, открывал бутылки с кислыми щами, пил прямо из горлышка, со-
сал в блаженстве бродившее пойло.

- Тьфу! - сплевывал в потолок изюминку.