летели в самолете.
Разрушить семью легко, а вот сохранить... Тут и должен помочь настоящий
друг. И потом я думаю, что та женщина поступает нечестно. Она ведь знает,
что у Игоря семья, ребенок. Как же можно?
что нельзя в такие дела вмешиваться, пока тебя не попросят.
Димку оставлять без отца тоже смешно? - И еле слышно добавляет: - Я знаю,
как без отца...
секунду замирает, потом отталкивает меня.
Просыпается, вскрикивает, зовет отца. Это ты знаешь?
он нас бросает, попроси папу остаться". Ну не дура, скажи?
любит Игоря. Разве можно ее за это обвинять? Она его любит, пойми!
страшно ей тоже не только за нее. И мне становится не по себе, становится
почему-то холодно и тоже страшно.
Недавно я прочла рассказ, где женщина отвергла женатого человека, который ее
давно любил и которого она любила, и сохранила ту семью. Хотя жена у него
была отвратительная.
жизнь мучиться, жить без любви. И себя лишила ее. Слава богу, это очень мало
похоже на правду.
устал за сегодняшний день.
Неужели ничего нельзя сделать?
защитить от чего-то. Светка на этот раз не вырывается.
быть, впервые мы думаем об этом так серьезно. И одновременно я думаю об
Игоре, о том, как же ему поступить, на что решиться. Я же его люблю, этого
молчаливого и упрямого типа. Поэтому я невольно думаю сразу и о нем, и о нас
со Светкой.
двухслойно. И тогда не могу сосредоточиться. Для ученого весьма
нежелательное состояние". После этого сколько раз я себя ловил на том же.
Вот и сейчас так, но думать мне это не мешает, серьезно думать.
того, что случилось у Игоря? Неужели Светка когда-нибудь вдруг так полюбит
другого, что сегодняшняя ее любовь покажется ей пустяком или даже еще хуже -
мукой? Или я, например? Невероятно! И так ужасно, что я не могу себе
представить что-либо подобное. Но, в общем-то, большинство или по крайней
мере многие находят же друг друга на всю жизнь. И счастливы. Вот хотя бы мои
родители. Но разве я знаю, как они прожили все эти годы? И может быть, их
друзья им тоже когда-то помогли? Но как я могу помочь Игорю? Уговорить
остаться? Это будет правильно, если все случившееся с ним - минутное
затмение. А если нет? И я, допустим, его уговорю. Скажет он мне потом
спасибо? Разве можно всю жизнь прожить с женщиной без ощущения радости от
этого, только с мыслью, что так надо, что ничего не поделаешь? Всю жизнь!..
Нет, невозможно. И недопустимо! Даже дети, по-моему, почувствуют всю фальшь
такой семьи. Нет, жить надо по-любви и только пока она есть. А это может
продолжаться всю жизнь, я уверен в этом. Надо только сделать очень верный
выбор.
непривычно задумчивый взгляд и переполняюсь нежностью до дрожи в пальцах. Я
в силой прижимаю Светку к себе и шепчу ей на ухо:
она думает сейчас то же самое.
очень часто. И Светка терпеливо объясняет кому-то, что это не больница, а
частная квартира. И наконец вешает трубку.
точно такую кофточку, что ты мне однажды показывал, помнишь?
волосы. - У спекулянтки, конечно.
знаю, - Светка, улыбаясь, грозит мне пальцем. - Тебя очень заинтересовало
то, что я сказала.
сумкой в руке Анна Михайловна. Сумку она пытается спрятать, чтобы не видела
Светка. Я снимаю с Анны Михайловны пальто и перехватываю злополучную сумку.
лицо ее бледно, на лбу выступили капельки пота.
почувствуешь. Я же знаю.
такой разговор.
принадлежит номер, сообщенный нам Николовым. Через некоторое время мне дают
справку: номер этот принадлежит некоему Бурлакову Светозару Еремеевичу. В
картотеке телефонного узла значится и адрес абонента.
возможно, что время я потрачу попусту и Зурих просто выдумал этот номер для
Николова. Впрочем, вряд ли. Мне кажется, Николов его чем-то заинтересовал.
Иначе зачем бы он дал ему одесский адрес, зачем звонил, предлагал
встретиться и, наконец, обещал писать?
милиции. Там я встречаюсь с участковым инспектором, еще кое с кем из
сотрудников, смотрю некоторые материалы. Затем я иду в домоуправление
кооперативного дома, где живет Бурлаков, и знакомлюсь с двумя весьма
симпатичными и болтливыми особами, бухгалтером и делопроизводителем, которые
довольно быстро проникаются ко мне симпатией, и я в конце концов получаю
довольно интересные сведения о гражданине Бурлакове.
его "грязном белье" занятие не из приятных. Но тут есть нравственные
принципы, через которые нельзя перешагивать, и твердое убеждение в
справедливости борьбы, которую мы ведем. В чем заключаются эти принципы?
Во-первых, ты должен интересоваться в личной жизни человека только тем, что
непосредственно относится к делу, которым ты занят; во-вторых, твой интерес
никто не должен обнаружить, между прочим, еще и потому, что это может
бросить незаслуженно тень на того человека и чем-то ему повредить; и,
наконец, в-третьих, ты не смеешь злоупотреблять полученными данными или даже
просто выболтать их посторонним лицам. Все полученные тобой сведения о
каком-либо человеке, который отнюдь не всегда в конечном счете оказывается
преступником, автоматически становятся служебной тайной, которая охраняется
нами так же строго, как, допустим, тайна медицинская.
медики и тоже вынуждены хранить немало интимнейших секретов своих пациентов.
"Тут есть одна существеннейшая разница, - заметил отец. - Человек сам
доверяет мне свои секреты, а вы узнаете о них без его ведома". - "Что из
этого, по-твоему, следует?" - спросил я. "Надо иметь особый такт, - подумав,