Чтение 44–й страницы книги ~Ведьмин век~

- Значок. Вторичный признак ведьмовства. Бывает...

Ивга молчала. Рука, лежащая у нее на голове, была ей неожиданно
приятна. И она боялась шевельнуться, чтобы не сбросить ее.

- Вы знаете, я...

Она запнулась. До сих пор ей удавалось избегать прямых обращений;
теперь она не знала, как его называть.

- Вы знаете, я боюсь... себя. Того, что внутри меня... сидит. По-
нимаете?..

Жесткая ладонь соскользнула у нее с затылка. Улеглась на лоб:

- Никто не сидит в тебе, Ивга. Твоя ВОЗМОЖНАЯ участь - это тоже
ты, ты сама... Не захочешь стать активной ведьмой - не станешь. По-
верь.

- Правда-правда?..

Ее собеседник кивнул. Ивга шумно перевела дыхание:

- Ведьмы... я понимаю. Я понимаю, откуда такая... почему все не-
навидят. Их... НАС. И я теперь понимаю, за что...

- Пока я рядом, тебя никто не тронет.

- С...спасибо...

Прошла минута ее бесконечной и горячечной благодарности; потом
она почувствовала неловкость. И отстранилась:

- Я... ничего?

- Ничего... Я понимаю. Что было дальше?

У классной наставницы было тонкое, нервное лицо и сильная белая
шея в круглом вырезе блузки:

- Пойми, Ивга Лис. Никто из нас не хочет видеть в школе этих гос-
под. Из инквизиторской комиссии по несовершеннолетним. Зачем доводить
дело до крайностей. Тебе ведь уже прислали приглашение... кажется,
два раза?

- Я не ведьма. Они все врут.

- Тем более ты должна посетить. Мне тоже неприятно выслушивать от
директора. А ему, в свою очередь - от попечителя...

- Я не ведьма! Чего вы все от меня хотите!..

- Не дерзи.

- Я не держу... не дерзю... Я ни в чем не виновата!

- Ну кто тебя винит. Если кто-то заражается, к примеру, заразной
болезнью... его берут на учет в диспансере. Никто его не винит.

- Я не заразная!..

В пустом классе летала муха. Спиралями, петлями, кругами; билась
о стекло, затем снова принималась кружить, а на доске висела схема по
анатомии, и муха, сбитая с толку, принималась ползать по нарисованным
кишкам нарисованного для наглядности человека...

- А потом?..

- Вечером я уехала. К тетке. В Ридну.

В полутемном подвальчике было сизо от табачного дыма. Какая-то
девчонка плакала, забившись в угол, в руке ее подрагивала картонная
папка с безвольно повисшими веревочками; к стенду, обтянутому серой
мешковиной, невозможно было протолкнуться из-за множества плотных, уп-
рямых спин, и пахло потом и духами, но сильнее - табаком.

- Тебя взяли? - спросил парень с нарождающейся бородой на загоре-
лом скуластом лице. - Ты, рыжая... Тебя приняли?

Рыжая девчонка вздрогнула. С некоторых пор она всегда вздрагива-
ла, когда ее окликали.

- Не могу... пробиться не могу.

- Такая слабенькая? - удивился скуластый. - Хочешь, я для тебя
посмотрю?

Рыжая кивнула.

- Как фамилия? Лис?

Внизу, у входа, кто-то бранился. Сверху, прислонившись к ступень-
кам винтовой лестницы, стоял стоял вальяжный юноша в ослепительно бе-
лой рубашке. Юноша находил острое удовольствие в том, чтобы стоять
двумя ступеньками выше прочих и поглядывать на них, абитуриентов, муд-
ро и устало.

- Эй, Лис! С тебя бутылка шипучки - пляши!..

Девчонка смотрела удивленно. Кажется, не верила.

Где-то наверху, на недостижимой даже для вальяжного юноши высоте,
открылись стеклянные двери. И полный мужчина с кожаным плоским портфе-
лем взмахнул, как платочком, белым листком бумаги, и вальяжный юноша
поспешно принял бумагу из пухлых рук, вчитался, нахмурил лоб:

- Внимание, информация... Студентам первого курса обращаться по
поводу общежития... Военнообязанным студентам явиться в контору
пять... Всем студенткам-ведьмам, - юноша невольно понизил голос, и на
лице его появилось странное выражение, - явиться к директору лично и
иметь при себе свидетельства об учете из окружного управления Инквизи-
ции...

- Ведьм принимают, - зло сказала заплаканная девчонка с развязан-
ной папкой. - Ведьм они принимают... Знаем мы...

На нее поглядели с жалостливым презрением.

Потому что ведьм, на самом-то деле, не принимают НИКУДА.

- Не выдумывай. Ведьмы лишены некоторых гражданских прав - но не
права на профессию...

Ивга еле удержалась, чтобы не состроить гримасу. Поразительно,
как мало знают большие начальники о жизни, происходящей ну прямо под
ножками их высоких стульев.

Говорят, что "Начались воспоминания - встречайте старость". Она,
Ивга, заслужила сегодня звание почетной старушки; ЭТИ ее воспоминания
подобны тряпкам, хранящимся в нафталине под замком. Глупо извлекать их
на свет...

И тем более глупо испытывать от этого удовольствие.

Самой противной игрой всегда была для нее игра в откровенные от-
веты. Потому что приходилось все время молчать, и на нее начинали ко-
ситься...

А потом она приспособилась врать. Совершенно откровенно врать в
ответ на откровенные вопросы. И ее все полюбили. Поверили...

- Я понятия не имел, что есть такая игра.

- Есть... Особенно когда вечер. Когда девчонок в спальне пять че-
ловек, и охота поболтать перед сном... Или когда все немного выпили...

Инквизитор наклонил голову; теперь он сидел вполоборота, и в све-
те настенного фонарика Ивга видела половину его лица. С опущенным
уголком губ.

Собственно, почему она обо всем этом ему рассказывает? Потому что
ему интересно?..

Профессиональное любопытство. И сколько же таких исповедей прихо-
дится на его нелегкий рабочий день...

Ей почему-то вспомнилась огромная кровать в той его квартирке,
поле сражений, покрытое снегом чистого белья.

- А вы так и живете...

Вопрос вырвался сам собой, и, проговорив его до половины, Ивга с
ужасом поняла, что сказанных слов не загнать обратно. Слова - не мака-
роны, в рот не запихаешь.

Пауза затянулась. Ивга проглотила слюну.

- Ну? Как же именно я живу?

Ивга обреченно вздохнула:

- Вы так и живете всю жизнь? Я слышала, инквизиторам запрещено
жениться...

Она ожидала какой угодно реакции. Насмешки, безучастия, пошлой
поддевки, высокомерного отстранения; инквизитор медленно повернул го-
лову, и Ивга пробормотала, оправдываясь:

- Я... спросила лишнее. Простите...

Он улыбнулся. Его, кажется, рассмешил ее страх.

- Ничего особенного ты не спросила.

(ДЮНКА. МАЙ)

Решетка, отделяющая дом от чердака, не запиралась.

В полном молчании они прошли мимо бетонной коробки, где вороча-
лись и гудели моторы двух маломощных лифтов; прошли мимо низенькой
двери с навешенным на ручки амбарным замком, взобрались по аккуратно
окрашенной железной лестнице и выпрыгнули в сырость весеннего вечера.
Двадцать пять этажей не приблизили их к звездам - да тех и было-то
всего две или три; по темному небу ползли, постоянно меняя очертания,
рваные серые облака.

Когда-то здесь было кафе. Сейчас от него остался только железный
скелет пляжного "грибка", брошенный за ненадобностью и потихоньку пок-
рывающийся ржавчиной; старые перила ржавели тоже, и потому Клав не
стал к ним прислоняться.

Здесь не нужен был свет. Весь фасад дома напротив залит был пест-
рой мигающей рекламой, и Дюнкино лицо, различимое до последней реснич-
ки, казалось то апельсиново-желтым, то сиреневым, то зеленым, как тра-
ва. Клав знал, что выглядит не лучше.

Дюнка улыбнулась краешками губ:

- Цирк...

Клав поежился. Он не боялся высоты, но неожиданно холодным ока-
зался ветер.

- Клав... я... тебя люблю.