"Герцеговины флор". О, сказал я, оказывается, вы еще и скрытый сталинист.
Что?! - брови лейтенанта вопросительно приподнялись. А вы не знали? Все
почитатели Сталина курят "Герцеговину флор". Он тоже ее курил. Правда, тогда
это были папиросы. Он набивал ими трубку - Папиросами - трубку? Так гласит
легенда. Но зачем? - Он пожал плечами. Глупость какая-то, сказал лейтенант
Шмидт после паузы. Почему было не купить трубочного табака?..
докурили и задавили бычки в казенной алюминиевой пепельнице. Мне все равно,
сказал я. Но скажите - это что, допрос? Ни в коем случае, сказал лейтенант
Шмидт. Это беседа без протокола. Без протокола, повторил я, подходя к окну.
Отсюда, с третьего этажа участка, Красная площадь была как на ладони. Место
происшествия все еще было оцеплено. О, смотрите - поймали! Слева, от
Москворецкого моста, приближалась процессия: четверо в военной форме и с
ними полицейский вели того - в клетчатом пиджаке. Смотрите, лейтенант:
поймали... Ну, поймали, сказал лейтенант, проблема...
задавал вопросы, но ответов не ждал и продолжал говорить сам. Вот что я
узнал: сегодня в три часа дня был тяжело ранен следователь Зайферт.
Санкт-Петербургской железной дороги, неподалеку от пересечения ее с
Дмитровским шоссе - то есть в районе ночного происшествия со мной и Валерием
Кононыхиным. Следователь Зайферт, очень пунктуальный человек, оставил
запись, что получил новые оперативные данные по налету на редакцию "Садового
кольца"; придя же на несколько секунд в сознание, он назвал мое имя и
добавил еще несколько не совсем связных слов, из которых можно было понять,
что мне угрожает серьезная опасность. После операции он несколько суток
пробудет без сознания, так говорят врачи, и узнать что-нибудь конкретное у
него пока невозможно. Однако он, лейтенант Шмидт, входивший в оперативную
группу Зайферта, считает своим долгом, во-первых, передать мне лично слова
своего шефа, во-вторых, попытаться выяснить, чем же я интересен моим врагам.
Может быть, свойством притягивать к себе различные криминальные ситуации?
Мое имя фигурирует уже в трех делах крипо - везде, правда, как свидетеля или
случайного участника. Но, посудите сами, такой кровавый след: дорожное
происшествие с моим участием обошлось, правда, без жертв, но три часа спустя
второй участник происшествия погиб вместе с пятью своими сотрудниками, а
через сутки тягач со следами столкновения был обнаружен, если можно так
выразиться, в обрамлении трупов: девять покойников, среди них женщина со
следами нечеловеческих пыток, убитая, впрочем, из того же оружия, что и
остальные. Я же участвую в обезвреживании зашкалившего хинкера, только что
убившего девушку из провинции. Связывают эти два случая не только мое
участие, но и личность хинкера: охранник того самого гаража, которому
принадлежал тягач. Ну и, наконец, последний случай: расстрел почетного
караула... Итого восемнадцать убитых, один тяжелораненый и один с ног до
головы в переломах и вывихах. Не смогу ли я прокомментировать это? Чего ж не
смочь, подумал я... особенно если приплюсовать два полицейских патруля по
четыре человека в каждом, двух мальчиков-грузин, генерала Шонеберга
пятимартовцев, уже убитых и тех, которым эта процедура еще предстоит... и,
возможно, Сашу... Понятно, что ничего этого я не сказал, а, сделав долгую
паузу, которая должна была проиллюстрировать глубокое душевное потрясение,
сказал: нет... какие тут комментарии... это ужасно... Лейтенант Шмидт
внимательно смотрел на меня. Герр инженер, сказал он, как вы понимаете,
никакого обвинения вам пока не предъявлено. Однако я обязан предупредить
вас, что вы являетесь объектом полицейского расследования. Завтра... вернее,
уже сегодня утром мы обратимся к консулу за разрешением на ваш допрос. Вы
можете нанять адвоката, либо поручить свою защиту государственной
юридической коллегии, либо защищать себя сами. Понятно, сказал я. Когда и
куда я должен прибыть? В двенадцать часов дня вы должны обратиться в
приемную городского полицейского управления. В случае неявки против вас
автоматически возбуждается уголовное дело по статье двести девятой, часть
седьмая: "Препятствование ходу следствия", что влечет за собой немедленный
арест...
вы ответить мне на один-два вопроса? Попробую, кивнул лейтенант. Возросло ли
число насильственных преступлений в Москве за последние, скажем, полмесяца?
Да, сказал лейтенант, во много раз. Присутствие военных помогает или мешает
полиции? Лейтенант не ответил, но сделал такое лицо - может быть,
непроизвольно, - что ответа и не требовалось. Тогда - до встречи, сказал я,
направляясь к двери. Стрелять, выдохнул мне вслед лейтенант Шмидт, просто
стрелять, стрелять на месте... зачем мы нянчимся с ними? Точно, подумал я,
собственно, этим мы и занимаемся все эти годы...
Голос у него был усталый - выдохся за эти дни Яков, выжал из себя все, что
мог и чего не мог... Смысл сказанного и был такой: все ребята отметились,
задание выполнено полностью, потерь нет. Так что операция вступала в
последний, формально несуществующий этап. План эвакуации у меня был старый,
успешно обкатанный в Кабуле и Фергане. На военной базе в Нарьян-Маре в
полной готовности дежурит "Лавочкин-317"; в его бомбоотсеке и специальных
капсулах, подвешенных вместо ракетных кассет, помещаются - без всякого
комфорта, конечно, но полтора часа вытерпеть можно - двенадцать человек.
Если не пороть такую горячку, как в Фергане - а там мы забаррикадировались в
верхнем этаже "Дома Азии", и снимали нас с крыши, - то можно рассчитывать на
полную незаметность отхода: "Лавочкин" этой модели не засекается радарами.
На этот раз он уйдет не с полной загрузкой - остаюсь я, остается Командор и,
возможно, Саша: мы попытаемся через княжну внедриться в "Пятое марта" - в
базовую его часть. Надо будет тонко имитировать наш разгром... впрочем, об
этом чуть позже.
безупречно!" В радужном треугольнике под щитом менялись буквы: В - Х - О - Д
- Е-I-М-G-А-N-G-В-Х-О... Окна в доме были темны сплошь, только на первом
этаже горел свет в кабинете управляющего. За углом вдруг раздался
характерный звук набирающего скорость автомобиля - через мгновение этот
автомобиль, полыхнув стоп-сигналами, выскочил на перекресток передо мной, с
визгом свернул направо и скрылся за следующим поворотом. Похоже было на то,
что он отъехал от парадного входа нашего дома. Я метнулся вниз по лестнице.
Дверь была приоткрыта, за дверью горел яркий свет, тянуло какой-то
химической вонью - я не сразу понял, что это за вонь, потому что увидел
лежащего поперек пути Мальцева. В него в упор стреляли из чего-то
скорострельного: правое плечо и голова почти отделились от тела. Слева,
вбитый в угол, скорчился Говоруха. Дверь в заднее помещение была распахнута
настежь, оттуда валил светящийся дым. Я перешагнул через Мальцева и
остановился, прислонясь к косяку двери.
такая ракета горит настолько ярко, что свет ее вызывает болевой шок. Мы не
используем их - у нас на такой вот случай есть американские гранаты
"Оверлайт". А здесь, значит... Я стоял и смотрел. А может, мне только
казалось, что я стоял и смотрел, потому что иначе откуда на моих руках и
коленях столько крови? Откуда я знаю, что Командор, которому срезало
полчерепа, умер не сразу, а ползал по полу, собирая свои разлетевшиеся
мозги? Откуда я знаю, что увидел, повернув к себе голову княжны... пуля
попала ей в затылок, и вместо лица у нее была глубокая воронка, из которой
вытекала, смешиваясь и пузырясь, алая и черная кровь... и вдруг в глубине
воронки что-то бешено задергалось, забилось, и правая рука судорожно
поползла вверх, к груди, выше, выше, на горло, выше - наткнулась на осколки
зубов и костей и замерла... Я видел Панина: Панин лежал за штабелем ящиков с
пистолетом в руке. Разбросанные и изломанные очередями, лежали Крупицыны и
грузин Вахтанг, Яков и Гера; сидел на стуле, зажимая рану в груди, мертвый
Венерт. На Валечку стрелявший истратил, наверное, столько же патронов,
сколько на всех остальных вместе взятых: опознать ее можно было только по
длинным волосам да по маленькой кисти руки, неожиданно чистой и целой в этой
груде кровавого мяса... Да, конечно, я ползал на коленях между ними всеми,
тормошил, заглядывал в лица... потом я нашел в кармане у себя использованную
"ромашку" - пулю с раскрывающимися лепестками. Но это потом... все это было
потом, а тогда мне казалось, что я просто стою в дверях и смотрю. А потом я
вдруг оказался перед другой дверью, с неудобным, не моим пистолетом в
опущенной руке... дверь была чуть приоткрыта, и за дверью не было света. Я
вкатился туда, и навстречу мне щелкнул боек автомата. Теперь в свете, идущем
из коридора, я увидел сидящего на корточках Вахтанга в мотошлеме и с
автоматом в руках. Он сидел рядом с кроватью, с кровати свисала вниз неживая
рука. Я захлопнул дверь и включил свет. Вахтанг не пошевелился
кровавых пятна. Мне пришлось долго разжимать пальцы Вахтанга: хватка у него
была, как у мертвеца. Таким автоматом мы не пользовались: "рейнметалл"
нестандартного калибра шесть миллиметров, магазин на семьдесят пять
патронов, мощный барабанный глушитель эжекторного типа - такой автомат
стрекочет, как швейная машинка... И тут до меня дошло, что Вахтанга я уже
видел - убитого. Ясно. Кто-то из наших все-таки успел выстрелить. Успел,
несмотря ни на что. И тогда Вахтанг подобрал автомат. Черт знает, что ему
могло привидеться... он же боевик, он должен стрелять... а подкорка штука
хитрая, она такое подскажет...
вообще здесь нет. Я осторожно выглянул в коридор. Было абсолютно тихо. То ли
действительно никто ничего не слышал, то ли затаились. Вдруг меня замутило,
а потом начался чертов бред. Я вдруг обнаружил, что крадусь вдоль какой-то
бесконечной стены, а может быть, даже не крадусь, а лечу на малой высоте,
потому что не прилагаю для перемещения ни малейших усилий; меня как бы несло
течением воздуха. Похоже, я знал, куда лечу и что мне там надо, но это было
Свержин Владимир
Белогорский Евгений
Шилова Юлия
Березин Федор
Березин Федор
Сертаков Виталий