его прилежанием. Садовник работал часа два, и в два часа от его рук вся
земля клумбы покрылась цветущими гвоздиками. Наконец садовник встал,
почистил коленки, сложил на тележку пустые ящики, и зашел в кружевной грот
- отдохнуть. Киссур подумал: "Все-таки это человек из народа,
старательный, может быть, опора матери и детей: нехорошо будет, если его
придется убить". Киссур неслышно спрыгнул позади него и сказал:
их тебе за твою одежду и пропуск, а тебя связать. А если ты не согласен, я
возьму их даром.
почти два года назад и с которым вместе сидел в сарае на Даттамовом
острове.
побратима и такого хорошего человека.
справедливости и восстановления в должности.
трудящегося руками в земле, это уронит меня в ваших глазах?
справедливые времена стыдно быть бедняком, в плохие времена стыдно быть
богачом. Нынче управы заполнены корыстолюбцами, а честные чиновники уходят
в леса или попадают в тюрьмы. И подумать только, что нет никого, кто
осмелился бы раскрыть государю глаза!
одного отшельника, безвинно арестованного.
я боюсь, вы не согласитесь мне помочь, потому что вряд ли кто-то в империи
сильнее господина первого министра.
сели рядышком на нефритовую скамью. Киссур вынул из-за пазухи тряпочку,
размотал, разломил пополам лепешку и луковицу и предложил садовнику. Они
поели и напились из каменного цветка.
распоряжению первого министра. Думаю, хотят, чтоб он сгинул бесследно, без
государева ведома и суда. Он отшельник и двадцать лет провел в горах
Харайна. Но двадцать лет назад этого человека звали араваном Арфаррой -
нуждается ли это имя в похвалах?
капает вода и шелестит листва.
Кречет. Я вам не говорил, однако, что убийцу моего отца звали
Арфарра-советник. Многие в Горном Варнарайне считают, что я должен
отомстить Арфарре. Я, однако, полагаю, что это не так, и что это был
скорее поединок, чем убийство. Так что, - проговорил Киссур, - есть
некоторые вещи, о которых я беседовал с отшельником, и о которых ни один
человек, кроме меня и Арфарры, не мог знать.
первому министру? И где вы были эти два года?
человека с моими приметами, - ответил Киссур, - и сначала я был в лагере,
а потом бежал.
укрыл меня от очей министра. А потом случилась очень грязная история. Этот
начальник лагеря подговорил меня ограбить караван, сказав, что это
ворованные тюки, и что зерно из них можно раздать голодающим крестьянам.
Но оказалось, что караван казенный, и снарядил его враг первого министра.
Впрочем, в нем было мало зерна, а были ткани и второстепенное, и еще трава
"волчья метелка", и половина всего этого должна была пойти самому
министру, а половина - на столичный рынок.
Вздрогнул каменный грот, а вслед за тем стали бить часы на городской
бирже, извещая о том, что кончается время торговать.
Нынче много таких историй по всей ойкумене, даже камни плачут кровавыми
слезами. Завтра в зале Ста Полей представляют доклады: но, думаю, не
сыщется ни одного докладчика, который осмелится раскрыть перед государем
всю правду и пойти против министра Нана.
с некоторой насмешкой:
в залу Ста Полей?
вам, почему я во дворце. Двоюродная сестра моя - в государевых наложницах,
а брат ее заведует курильницами и треножниками для погребений. Он сейчас
лежит больной, а между тем во флигеле Осенних Слив умерла одна из фрейлин
государевой тетки: кто-то должен сидеть с покойницей наедине. Я уговорю
брата согласиться на подмену. Сегодняшнюю ночь вы проведете во флигеле. У
вас, стало быть, будет пропуск и платье дворцового чиновника низшего
ранга. В нем вы сможете явиться в залу Ста Полей. Осмелюсь напомнить
правило, вам, без сомнения, известное, - государь Иршахчан установил в
зале Ста Полей полную свободу. Доклад может читать любой, кто взял в руки
золотой гранат, и никто не смеет прервать докладчика. Так что же?
ее не побоитесь вы.
быть, думаете, случится чудо, спадут пелены с глаз взяточников, оживут
статуи? Увы, друг мой, наши имена разве что промелькнут в примечаниях к
Небесной Книге. Мы всего лишь умрем, и не ради спасения империи, а просто
потому, что должен же кто-то сказать "нет" - негодяю!
Тысячи цветов струили дивный аромат; хрустальные фонари соперничали в
своем хрупком великолепии с лунами. Садовник провел Киссура лукавыми
дорожками к запретным женским покоям, схоронил его в кустах, ушел куда-то
на два часа, вернулся с платьем и пропуском и отвел во флигель покойнице.
Даже часы принес: оказывается, подражая министру, теперь все придворные
носили на поясе часы. Не забыл он и еще кое-что: бумагу и тушечницу!
Киссур обнял его на прощание. Садовник мягко высвободился из его объятий и
спросил:
ночи, сотни людей помогали ему. Сумеете ли вы за одну ночь сочинить нечто
безусловно-достойное?
красные поля сочиняли доклад государю, я видел, как плачут небо и земля,
трава и деревья, люди и камни. Я слышал - и запоминал. Это господину Нану
надобно сочинять доклад, - мне достаточно пересказать то, что сочинили за
меня небо и земля, трава и деревья, люди и камни, то, что им известно
тысячи лет.
докладом день и ночь.
на нитях мудрости. Идеальный доклад подобен стиху: в каждом слове - тысяча
смыслов, в каждой фразе - тысяча оттенков.
ограниченность подданных, твердо уверенных в имуществе, полезнее
вольномыслия, бездумно подвергающего критике любые устои. Цитата
безукоризненная, взята из трактата Веспшанки. Но в том-то и дело, что
Веспшанка цитировал автора из городской республики, только слово
"граждане" поменял на слово "подданные". Гм... Это что ж, стало быть,
первому министру все равно, какой в государстве образ правления, важно
только, чтоб было благоразумие, а не вольномыслие? Или это просто уступка
"красным циновкам?".
Система?
говаривал господин министр, - я, однако, хочу, чтобы каждому человеку было
позволено строить свои маленькие планы.
том, что власть должна принадлежать ему, - а не какому-нибудь Чаренике с
круглыми пальцами... И уж конечно, не куче горшечников и ткачей с пустыми
глазами. И за это свое заветное убеждение, не высказываемое вслух,
господин Нан был готов перегрызть горло кому угодно.
Роллинс Джеймс
Панов Вадим
Каргалов Вадим
Доценко Виктор
Корнев Павел
Андреев Николай