силком уволочь!
Салара. Нет! Я так же не чувствовал к нему вражды, как и он ко мне. Мы
просто хотели разного, и за нами стояли разные силы; мы были обречены
враждовать, но имей я возможность его спасти, я бы его спас.
дозоры, Тарг поймал его почти у дверей.
его словно не было, взгляд скользил по нему, не зацепляясь. Не личность
без примет, которых в Олгоне я обнаруживал сразу, а действительно человек
без лица, невидимка, тень.
Упоение, почти экстаз были на никаком лице, жуткий восторг самоуничижения.
Он мог прожить жизнь, узнав из Старших только Зелора, теперь он _в_и_д_е_л
нас всех, и это, может быть, был лучший миг в его жизни.
с нерадостными словами.
Начисто выметены только пять домов: Арвана, Рилга, Ивра, Нолана и Равла...
доверенных и связников. Два дома не пострадали вовсе: Дигила и Норта. С
нами те двое пошли, но и рассиживаться не стали - законсервировали своих
людей и сами исчезли. Пока всех потерь Зелор не знает, но на глаз не
меньше полутора сотен.
многие успели сговориться, что им отвечать. Потом спохватились: Салара,
Братьев Совета и еще с десяток народа куда-то уволокли - Зелор не знает
куда, но к вечеру думает знать.
подчеркнуто устранился, даже докладывать себе не велел - всем заправляет
Таласара через своего подручного Имора. Говорят, он выкупил его из долгов
и держит страхом. Зелор еще разузнает об Иморе, но думает, что его неплохо
убрать: дрянь он опасная и многое знает.
хватило еще на то, чтоб отпустить гонца. Велел хорошенько его накормить и
сказал на прощанье несколько добрых слов. Эти слова предназначались
Зелору; я знал, как он их ждет, как важно для него мое одобрение - ведь на
свете только я люблю его почти бескорыстно, только я его не боюсь, а
восхищаюсь им.
избе. Я забыл об Асаге и о Сибле, не стыдился их взглядов, не боялся того,
что они угадывают во мне.
пытают. Государственная необходимость, законы эпохи... врешь! Ничто тебя
теперь не спасет. Ты нас предал, Баруф! Меня, себя, тех, кто был твоими
друзьями в Олгоне. Ты позволил этой мерзости себя одолеть, и теперь она
уничтожит тебя и искалечит страну...
жесткие глаза взглянули прямо в сумятицу боли. В них не было сочувствия -
лишь понимания.
лесу и велик зверь, чтоб малые не жирели. Давно нас надо было так пугнуть,
привыкли-то жить на карачках.
Больно ты высоко, Тилар, дружка-то ставишь. Думаешь, он всему голова? Как
бы не так! Наша это драка, семейная. Это нас с хозяевами черт веревочкой
повязал: они нас не пожалеют, так и мы их не пожалуем.
я не мог заслониться от их колючего интереса. Наверное, у них было на это
право. Они подчинялись мне, они отдали свою судьбу в мои руки, и им надо
было понять, что я такое, когда не могу притворяться. Не могу, но и не
хочу. Я просто сказал, как думал:
Шкура-то в дырах, а дите-дитем. В большом-то деле да не замараться?
не осудят.
надо судить.
разбредались по городам; многие уходили на север, в разоренное Лагарское
приграничье, растворяясь в тамошнем неустройстве, в суете налаживаемой
жизни.
в размозженную плоть. Да, я знал, что кое-кого мы потеряем. Будут такие,
что уйдут из-под бремени Братства, предпочтут ему просто жизнь. Но я знал
и то, что наша закваска крепка, что в Братство шли только сильные духом, и
верил, что жизнь, лишившись борьбы, покажется им лишенной смысла.
реке - и это именно то, к чему я стремился. Да, Баруф, мы заразили страну.
Ты еще пожалеешь о своей ненужной победе.
увезли предводителей Братства. Это было надежное место, и вести редко
доходили до нас.
на вопросы, не стонал под пытками, и даже палачи почитали его. Тнаг умер
от ран. Арвана сломали, и арестовали еще пятерых.
опять куда-то исчезли, и Зелор уже не смог отыскать их следы.
Вырвала языки, выкалывала глаза, рубила пальцы. Одни так и канули навсегда
в промозглые храмовые подвалы, других просто выгнали прочь просить
милостыню на дорогах в устрашение добрым квайрцам.
плетьми, накладывали жестокие штрафы, отдавали хозяевам под надзор (в
прямое рабство!) - и народ славил доброту акиха!
скрепляли раскисшую землю. Вот и пришла пора попрощаться с Квайром; теперь
леса нам уже не защита, а дороги уже не помеха.
дети боевиков - все, кому незачем оставаться в Квайре. Их охраняло
полсотни парней - самый цвет отряда Сибла. Остальные полсотни были со
мной.
затаиться и ждать, пока взойдут разбросанные семена. Оберегать их остались
Асаг и Зелор, и я немного завидовал им.
Забудем о прошлом и откроем другую главу - что там еще предстоит?
окна. Первый весенний вечер, который я смог заметить. Тревожная нотка в
обленившем меня покое. Весна. Уже.
Выдернул из суеты и теперь берегу для себя.
пальцы Эслана ласкают стекло. Я есть - и меня нет; полузакрыв глаза, я
откинулся в кресле и гляжу, как тонкие пальцы ласкают стекло. Багровые,
алые, желто-кровавые блики плывут в его глубине, качаются, обнимал
округлое тело вазы... Я только художник, который закончил свой труд и
принес показать тому, кто способен его оценить, и благодарен судьбе, что
есть такой человек.
друзья, мой Маленький Квайр, уйма работы и куча забот, я занят, я
счастлив, мне не о чем тосковать - но я тоскую, если долго не вижу Эслана.
На людях я холодно кланяюсь, он еле кивает в ответ - а нечастые вечера
наших встреч затягиваются до утра.
находят в развалинах древних городов Ольрика. Не форма и не материал - но
сама гармония между формой, материалом и назначением. Эта ваза
предназначена для цветов. Не для питья и не для умывания - а для цветов. И
знаете, что в ней волнует? Никаких украшений. Она прекрасна сама по себе
благородством материала, совершенством формы и предназначенностью.
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Курылев Олег
Посняков Андрей
Никитин Юрий