полетели камни из пращ, многие разом метнули дротики, на телегах с криками
падали последние защитники.
римляне защищались с мрачным упорством. Ни один не пал на колени, не молил о
пощаде. То ли римская стойкость, то ли полное равнодушие к жизни, но
озверелый Фарамунд рубил и крушил, уже не понимая, с людьми ли сражается,
или же неведомая сила оживила лесные пни, нечувствительные к боли.
Фарамунд заорал:
сопротивлялись. Напрасно Фарамунд, спохватившись, кричал, чтобы брали в
плен. Рассвирепевшие франки, на глазах которых гибли друзья, перебили всех,
а потом еще бегали с окровавленными ножами, перехватывали горло каждому,
кого считали только раненым. А самых сильных и доблестных легионеров, вокруг
которых трупов их товарищей было больше всего, разрезали на части, а
окровавленные куски разбросали по кустам на поживу лесному зверю.
Глава 17
тех, кто знает о Лютеции. Их легкие кони настигли без труда, сперва порубили
пеших, затем настигли франков-федератов, убегающих на тяжелых римских конях.
Эти убегали так же молча, как молча дрались и умирали легионеры, пригибались
к конским шеям, прятали лица в развевающихся лицах.
ударом упал последний, со злым недоумением огляделся по сторонам. Конь
пробежал немного, волоча упавшего, остановился. Брюхо было в мыле, с удил
капала пена. Никто не ушел, а кто успел скакнуть в кусты, и пытается уйти
пешком через заросли, того изловят лесные молодцы. Здесь же ни одного из
тех, кто поднимался выше казармы, да и то не легионерской, а вспомогательных
отрядов....
трупы лежали уже голые, многие изрубленные в припадках ярости уже после
смерти. Над телами роились крупные зеленые мухи. Двое волков, рыча,
выдергивали кишки из распоротого или прогрызенного живота.
повесить сам... На дереве хорошо вешать! Так, чтобы стоял на пальчиках.
Ветка пружинит, тянет вверх, глаза выпучены, морды красные, пена изо рта...
Стоят на цыпочках, будто взлететь пытаются, ха-ха!
полную разными товарами почти доверху, одежду и сапоги - на другую. Своих
убитых оттащили в сторону, но их оказалось так много, что полдня только
копать могилу.
обращает внимание на одежду? Главное - сберечь в чистоте свой меч, а не
ножны.
великие дела!
вдруг донесся чистый звонкий голос:
за нею взглядом. Служанка, задрав голову, грозила небу кулаком. В двух шагах
гордо вздымалась исполинская сосна. Присмотревшись, заметил, как на самой
верхушке среди редких ветвей мелькнула нога в римской сандалии.
выскользнул, сиганул на это дерево!
как у всякой сосны, выросшей в густом лесу, когда первые ветви начинают
расти на самой вершинке.
разговаривала не с могущественным рексом, а с парнем из соседнего дома. - К
тому же... он не воин. А такие всегда больше знают.
пробовали?
неудачливые стрелки, ибо стук топоров пошел частый, дерево начало
вздрагивать от ударов.
останешься калекой. Будешь ползать в пыли дорог с перебитыми ногами и
сломанной спиной.
прозвучало:
сами искалечим, изувечим, натешимся, а потом убьем. Но... может быть, ты
останешься цел и невредим.
острым лезвием в ствол, сверху прозвучало:
дерева быстро спускался молодой парень, худощавый, в драной полотняной
рубашке и кожаных штанах. Вехульд ухватил его за шиворот раньше, чем подошвы
коснулись земли.
щеку похожей на спину толстой змеи, а в волосах, тоже тронутых сосновой
смолой, торчали зеленые иголки и перья.
я, то догадайся, что я ищу. Не ответишь...
ухватил за волосы и пригнул голову к земле. Парень слышал, как вжикнул меч,
покидая ножны.
я знаю, куда ее повезли...
вскинул голову. Глаза живые, отметил Фарамунд, хитрые. От страха быстро
переходит к надежде. До самой последней минуты не верит, что с ним что-то
случится. Даже когда меч снесет голову, все еще будет думать, что удастся
вывернуться...
колотилось, он нарочито растягивал слова, чтобы не дать побежать впереди
мыслей, прыгая и сшибая друг друга. - Слишком...
такие! То спят-спят, то начинают шевелиться.
решении рекса, хорошие военачальники получились, не заглядывают в рот,
делают сами все, что нужно, молодцы. Многие переоделись сразу, сбросили
лохмотья, щеголяли в блестящих римских панцирях. На головах дорогие римские
шлемы, что закрывают уши и даже щеки, только мечи разбойники оставили свои:
настоящие, длинные, из хорошей закаленной стали.
небрежнее, хотя сердце колотилось, а жар опалил щеки:
Божий носился над водами. Потом Господь сказал: да будет свет...
хочешь, это могу пропустить, а начну сразу от Адама и Евы...
право говорить в глаза правду самому цезарю...