оглянулся, поискав глазами тесовую кровлю, почти неразличимую среди
прочих. Знал, что уже сюда не воротится никогда.
вдруг понял, что собственный конь меняет его положение. Только когда его
вызвал боярин и, тоже оглядев и одобрив коня, велел скакать гонцом во
Владимир, он сообразил великую истину того, о чем постоянно говорили
ратные: по справе и служба.
друзей. Конь осмотрен и одобрен. Федора заставляют рассказать, как было
дело. Он сказывает, гордясь и маленько стыдясь, что продешевил.
тамо бают на Городце, слушать не нать! Был бы ты наш, новгороцкой - иное
дело. А об етом у нас уж и в совети решали, чтобы низовцам, значит,
новгороцкой земли не имать! Чтобы уж коли твое, дак оно твое!
не позарилсе. Теперь подумай: я ворочусь, а тут ну хоть и ты построилсе.
Хорошо ли то? Всем равные права, дак почто ж тогда Господин Великий
Новгород?! А так, позови - встанем! Есь что защищать!
времени даем князю. Ну уж, а покойный князь Ярослав цего надумал - гостя
торгового выводить от нас! Не гневай, а етого и твоему князю Митрию не
позволим!
надо сообча... А только, чтобы земля была Князева, как у вас, на Низу, ето
не дело, нет, не дело! Князь какого ни то иноземца посадит мне на шею. А
что удержит? Скажет: тот лучше дело знат! Немчин какой - скажут, порядка
поболе; фрязин - сукна навезет, жидовин - этот похитрей меня, да и
кланяться князю сумеет, как я не могу; бесермен-персиянец богаче окажет,
шелка навезет... А хоть бы и из своих! Тверич князю Ярославу хоть - свой
ему, ну а Митрию - переяславцы свои. А я при чем? Князево дело быстро
сполнено. Ты сиди, Олекса, вразнос селедками торгуй Христа ради. Альбо по
деревням полотно для того же жидовина купляй. Ну а меня уж, когды под
Раковор кровь проливать, разве попросят, тогды поклонятце: Олекса, мол,
Творимирич, не выдай! Своей родимой стороны... Господь тебе воздаст! На
том свети. С присными одесную себя посадит близ престола вышняго. Так-то
вот!
каки ни то свои и домы, и одежа ихние; не пройди, не ступи: невежа,
скажут, неумыта рожа! На могилу земли дадут ли еще! Разве два локтя
пожалуют, родимой-то, кровью моей политой... Вот так-то, всем единако
ежели! Вот те и равные права! Тута мне Новгород защита, а там... И кого
тогда ты будешь защищать? Етого бесермена своею головой? Вот тебе и
государсьво!.. Да хоть и из своих... Были тут всякие! Свой-то подлец еще
хуже. Чужого видать, а етот, как тяжко ему - <я с вами!>. За твоей спиной
отсидеться. Как доходы делить - <я впереди!>. А как беда обчая - <мне су и
дела нет!>. Землю продаст, серебро с собою, и укатил в иное княжесьво.
Нет, ты тута живи, тута и обиходь! Уж коли у боярина земли по Шелони, да
ворог подступит, дак я ему доверю, пущай рать ведет! Свое оборонит зубами!
Как и мне, Новгорода ся лишить - куды я денусь? Вот терем - я сам рубил!
Сруби дом, заведи с ничего. С двуста белки да с десяти пудов железа с
отцом дело начинали! Вота! Глянь! А ты - обчие права...
обчей, но по любви...
дом-от Иванке Гюргичю подарить... По любви опеть выиграт тот, кто хуже. Ты
его полюбишь, он тебя обдерет да сам и надсмеетси.
было как на небе.
новгородцы по-своему правы, но и то не давало ему покоя, как же тогда
всем-то, соборно, вместе?! Что князь может быть несправедлив к своим людям
и почитать иноземцев, это ему и вообще как-то раньше не приходило в
голову... Может, и я, как тверич, своего князя защищаю? - думал он. - Ну
кабы не Митрий Саныч великим князем, а кто другой?! Решить всего этого,
впрочем, он не мог и потому молчал. Спор, наконец, утих сам собой.
матери отвези!
старый купец очень любил свою мать, продолжает помнить и теперь и, может,
даже и его, Федю, дарит ради той, покойной. Прощаясь, он поклонился в пояс
хозяину и хозяйке, сердечно расцеловался с Онфимом. И - в путь. Прощай,
Господин Великий Новгород!
выехав за Рогатицкие ворота по направлению к Городцу, оборачивается и
озирает уходящий в закат город, - мысль о том, что ежели Дмитрий, как
преже князь Ярослав, поссорится с Новгородом, то ему, Федору, придется
стоять на борони против Онфима, и мысль эта так непереносна, что Федор
старается не додумывать ее до конца...
княгиню с детьми и перебыв с нею лишь два дня, он поскакал в Плесков, ко
князю Довмонту. Воротясь оттуда накоротко, ускакал в Ладогу, где пробыл
полторы недели. Причем с утра до вечера он был то с новгородскими боярами
и посадником, то со своими приближенными, то с теми и другими вместе.
Рассылая гонцов, распоряжался, принимал свейских, немецких и датских
послов. Когда добирался до изложницы, то мгновенно сваливался в сон. Вся
нерастраченная, неистомная ярость прошлых лет, когда он сидел у себя, в
Переяславле, и ждал, ждал, ждал, изводясь, сейчас бурно рвалась наружу.
Поход на корелу уже был решен. Уряживались купеческие и кончанские споры,
а меж тем гонцы уже скакали на Низ, и владимирские и переяславские бояре
готовили оружие и рати. Плохо поступали дани, отцы города придерживали
куны. Он одолевал себя, зная, что дать волю раздражению - уподобиться дяде
Ярославу. В нем росла мысль, о которой он пока боялся сказать кому бы то
ни было. Но порою, просыпаясь, избавленный от обожающих, сковывавших его
взглядов жены, он лежал недвижно, расширенными глазами глядя в темноту, и
думал. И темнота пахла морем, солоноватой необозримой громадой воды.
Ладога? Нет! Ближе! И свое! Да, так, именно так, немцы умели думать и не
зря выбрали тогда Копорье - при отце. И не зря отец прежде всего выбил их
оттоль. Дмитрий уже не пораз осматривал место, Крутосклон, самой природою
предназначенный для почти неприступной крепости. Под крепостью - торг, и
Свейское тяжелое море, Балтийское море, под боком. Вот оно! А там -
корабли, корабли, серебро щедрой рекой. Север, серебро и свобода! Быть
может, та же свея, что сейчас ладит ратиться с ним, станет у него на
службе или закованные в сталь немцы, также жадные до серебра, - бросить их
туда, на татар... (Об этом не надо думать. Рано! Быть может, еще придется
позвать татар на них, дабы обуздать орденских рыцарей.) Но все равно:
открытые ворота, торговля, пути... Где-то там страны, которые не дают
ордынского выхода! Седая старина, наемные варяги Ярослава Мудрого, с коими
тот добыл себе киевский стол, холодные тяжелые ветра Балтики...
кровлю, и влажный поток врывался в изложницу. Когда-то лежал он так, безо
сна, там, в Переяславле, и мучился от бессилия. Теперь... О, только
опереться на море, пробить окно соленому ветру западных стран! Тогда не
надо будет требовать с них печорской дани и черного бора, рискуя лишиться
стола, тогда... Уже тогда и сами дадут. В ноги поклонятся ему!
пройдут, прежде чем совсем другие люди сумеют ее осуществить, построив
град, и уже не в Копорье, а дальше, на топких брегах невского устья? Чует
ли он безмерность грядущих путей?
бегут и дробятся во тьме. Воля, ветер и власть!
слобод и монастырей, селами и пашнями, лугами и бором, и через Дмитров,
сквозь чащи, болота и дебри верхней Клязьмы убегает на юг, к маленькому
городку Москве.
молодой князь московский, прощается с государыней-матерью, с княжьим
теремом, со старухою нянькою, с дворней, с родимым Переяславлем.
неспелая рожь, с задумчивым и печальным взглядом, в белой полотняной
рубашке стоит на крыльце. Мальчик провожает дядю Данила, и ему грустно.
Данил выходит на крыльцо и подымает племянника на руки.
Шилова Юлия
Земляной Андрей
Василенко Иван
Марко Джон
Контровский Владимир
Ильин Андрей