Чтение 44–й страницы книги ~Маслав~

себе эту битву, во время которой ручьями лилась кровь. Чернь, находившаяся
при лагере, как хищные птицы, сбегались со всех сторон и грабила трупы. Из
лагеря доносились торжествующие и насмешливые возгласы.

То и дело подъезжали всадники и спрашивали:

- Где король?

- Маслав убит?

Вшебор медленно ехал по направлению к лагерю, поддерживаемый двумя
воинами. За ним с понуренными головами ехали Мшщуй с Белиной. Что толку
было в этой победе, если король заплатил за нее своей жизнью. Навстречу им
показались вдали старый Трепка, граф Герберт и русский воевода Иеловита.

Кони их ехали шагом, и они, сидя в понуром молчании, с опущенными
головами поглядывали на трупы, устилавшие поле битвы. Их молчание и весь
вид говорили о том, что они искали короля и нигде не находили его.

- Он бился, как лев! - сказал Иеловита. - Я видел это собственными
глазами... Он геройски рубил врагов, и там, где он показывался, все
разбегались перед ним.

- Я видел его раненым! Из его руки текла кровь, - сказал граф
Герберт.

- Кто же был с ним? Как могли оставить его? - спросил Трепка. -
Верная дружина ни на шаг не должна была отходить от него!

Старик был в сильном волнении.

Мимо них проезжали раненые, проходили пешие, потерявшие в битве
коней.

- Не видели ли вы короля?

Все видели его в начале битвы, когда он еще молился, стоя на пригорке
и измеряя взглядом все эти полчища в три раза сильнейшего врага: диких
поморян, в крепких железных доспехах, пруссаков с палками для метанья за
поясом, мазуров с огромными щитами и всю эту страшную, крикливую, дикую
орду, которая рассчитывала окружить королевские войска и уничтожить их,
видели также многие, как он, помолившись, бросился навстречу войскам
Маслава и долго гнался за самим вождем, которого легко можно было узнать.

К концу сражения, когда победа явно клонилось на сторону поляков,
русских и императорских полков, когда дрогнули и начали отступать даже
непоколебимо и стойко державшиеся пруссаки, когда все пришли в
замешательство, и трудно стало различать своих от врагов - король
неожиданно исчез. Никто не знал, кто остался с ним, и в какую сторону он
заехал. Рыцарство, обеспокоенное его исчезновением, разбежалось во все
стороны, до самых границ поля сражения, многие шли, склонившись к земле и
осматривая грудами наваленные одно на другое тела.

Страшно горевали те, что привели с собою молодого государя и невольно
обрекли его на гибель.

В это время из-за Вислы послышались торжествующие клики, как будто
возвещавшие о новой победе. Вдали показалась медленно двигавшаяся группа
людей; Трепка и все остальные бросились в ту сторону.

Все сразу узнали верного Грегора, шедшего впереди всех и помогавшего
нести носилки из ветвей, на которых лежал раненый или труп, покрытый
окровавленным плащем. Рядом с носилками шел ксендз, прибывший вместе с
королем, и каждое утро, на рассвете, совершавший богослужение. Когда
рыцари приблизились, они тотчас же узнали в лежавшем короля...

Он был весь в крови, но черные глаза были открыты, и губы кривились
полустрадальческой, полублаженной улыбкой. Король взглянул на Трепку и
произнес слабым голосом:

- Хвала Богу! Мы победили!

Но, произнеся эти слова, он потерял сознание. Носилки поставили на
землю, и все, встав на колени, принялись приводить его в чувство водою.
Только теперь заметили, что за носилками тянулась кровавая дорожка, и сам
король был весь в крови. Нечего было и думать о том, чтобы нести его в
лагерь, в палатку, надо было тут же на месте поскорее омыть и перевязать
раны.

Одни побежали за повязками, другие - за хлебом и вином. Грегор,
отстраняя всех, сам осторожно поворачивал израненное тело, снимая доспехи,
расстегивая платье, с материнской нежностью и заботливостью отирал лоб и
старался угадать все желания своего воспитанника.

Придя в сознание, Казимир обвел всех взглядом, улыбнулся и шепнул еще
раз:

- Победа за нами!

Тут же, на поле битвы, перевязали королевские раны. Они были тяжелые,
и много вытекло из них драгоценной крови, но для жизни они не представляли
опасности.

Настала уже ночь, и месяц взошел над лесом, когда Грегор снова взялся
за носилки и направился с ними к лагерю. Король, почувствовавший себя
сильнее после нескольких глотков вина, данных ему графом Гербертом,
оглядывал поле и тихо спрашивал о судьбе своих рыцарей.

- Милостивый государь, - сказал Трепка, - мы еще не считали своих и
не знаем, кто жив, а кто погиб; мы думали только о тебе, ты исчез от нас,
а с тобой погибло бы все...

- Я перестал быть вождем, - сказал Казимир, - когда почувствовал себя
воином. Я сам не знал, что со мной сделалось. Помню только, что, когда
конь был убит, и я упал вместе с ним, я увидел над собой лицо Грегора и
его меч, которым он размахивал вокруг, защищая меня. Он на руках вынес
меня, ослабевшего и раненого, в более безопасное место, и ему я обязан
жизнью.

Грегор, который с угрюмым видом стоял, склонившись над королем, не
отвел глаз и не сказал ни слова... Трепка снял перед ним шапку и подал ему
руку.

- Высшая честь принадлежит тому, кто спас нам дорогого государя.

Грегор, снова взявшийся за носилки и молча шедший впереди, не
повернулся на эти слова и, может быть, даже и не слышал их.

Лагерь уже был близко; королевские слуги, завидев носилки, бежали
навстречу с плачем и криками, испугавшись, что несут тело короля.

Но как же велика была общая радость, когда все узнали о спасении его.
Со всех сторон съезжались рыцари, возвратившиеся с погони, и сходились
раненые, которых оставили на поле битвы, считая убитыми, а они пришли в
чувство и сами явились в лагерь; возвращалась и чернь, грабившая трупы.

Зажигались огни, всюду слышались радостные голоса и песни. Не
осталось сомнения в том, что поражение, нанесенное Маславу, было
решительной победой короля. Этой победой он был обязан вовремя подоспевшим
русским отрядам, а также шестистам рыцарям императорского отряда и
собственному войску, сколько его нашлось во всей стране.

Бой продолжался почти целый день, потому что Маслава, превосходившего
королевские войска численностью, не так-то легко было победить. Пруссаки и
поморяне бились мужественно, мазуры тоже не отставали от них, и до самого
вечера неизвестно было, на чьей стороне будет успех и только в последней
стычке, когда сам король во главе своего лучшего рыцарства бросился на
Маслава, его главные силы расстроились и отступили.

В палатку короля приносили вести отовсюду; начальники отрядов
собрались здесь на совете; сюда же вносили добычу, знамена и изображения
языческих богов, оружие, брошенное на поле битвы, копья и мечи. Целыми
грудами навалили около палатки эту жалкую добычу, но неизмеримо более
ценным, чем весь этот хлам, было поражение человека, бывшего причиной всей
этой войны и виновником всех несчастий в стране.

Неподалеку от палатки короля находилась небольшая палатка, где
помещались Вшебор с Топорчиком и Каневой. Сюда принесли израненного и
ослабевшего Доливу. Рыцари перевязывали друг другу раны и, несмотря на
боль и утомление, настроение у них было почти веселое, - такой радостью
наполняло их сердца сознание одержанной победы.

Только Вшебор выглядел угрюмых и печальным, среди своих веселых
товарищей.

Слуги разносили пищу и напитки, какие только могли достать. У графа
Герберта нашлось даже вино.

- Что тебя так удручает, что ты и нос повесил? - заметил Канева,
всегда отличавшийся хорошим настроением духа.

И он слегка подтолкнул Доливу.

- Ран и ушибов я не чувствую, - отвечал Долива, - меня мучает другое.

- Может быть, доспехи натерли? Так я дам тебе жиру, - это поможет.

Вшебор опустился на подушки, подложить руки под голову.

- На что мне твой жир? - ворчливо отозвался он. - Другая забота у
меня на сердце.

- Ну, так я знаю. Хочется тебе поскорее жениться на Касе! Подожди, уж
теперь недолго. Мы уж разбили на голову Маслава, скоро настанет мир, и мы
все поженимся! И я бы не прочь!

- Что ты там болтаешь глупости! - рассердился Долива. - Ты знаешь,
кто меня спас, знаешь? Маслав упился бы теперь моей кровью, если бы не...

- Белина тебя выручил! - докончил Канева. - Ну, и что же?

- Да ведь он - мой друг, мой враг! - сказал Вшебор. - Мне было бы
приятнее биться с ним, чем быть ему обязанным жизнью.

- Всему виною эта несчастная Кася Спыткова, - с улыбкой заметил
Канева, - потому что вы оба за нею ухаживали. Правда, что, если бы на
месте Томка был кто-нибудь другой, то непременно сказал бы себе: "Маслав
его убьет, а девушка будет моя".

Вшебор стремительно поднялся на подушках:

- Вот это-то мучает меня! - крикнул он. - Вот теперь ты угадал. Я
чувствую, что, если бы я был на его месте, а он на моем (он ударил себя в
грудь), ни за что не пошел был бы его спасать. Значит, я хуже его...

- А он глупее... - рассмеялся Канева.

- А теперь я еще должен ему поклониться и быть ему братом на всю
жизнь!

- И он будет ездить к тебе в гости и скалить зубы перед твоей
супругой.

Оба помолчали немного.