коридоре, некоторые арестанты общей палаты проснулись и лежали
прислушиваясь, с возбуждением зрителей, толпящихся у дверей театра. "Что
там?" - сказал один. "Увозят казнить", - ответил второй. "Кто-нибудь умер",
- догадывался третий. Из одиннадцати бывших там больных только один
почувствовал, в чем дело, и так как он был осужден на двадцать лет, то
закрыл уши подушкой, чтобы не слышать растравляющих звуков безумно-смелого
действия.
из любопытства, звонком, а остальные углубились в коридор одиночных камер и
подошли к двери Тиррея. Услышав шаги, он отрешился от неясных фигур бреда,
стиснул сознание и направил его к звукам ночи. "Идут за мной; как поздно и
ненужно теперь, - думал он, - но как хорошо, что они пришли. Или мне все это
кажется? Ведь все время казалось что-то, оно отлетает и забывается. Недолго
мне осталось жить. Когда смерть близко, все не совсем верно. Но я не знаю".
Я хочу, - вслух продолжал он, радостно и дико смотря на появившегося перед
ним Галерана, - чтобы вы подошли ближе. Вы - Галеран. Орт Галеран, мой
друг..."
очевидность наступившего освобождения поднимет это исхудавшее тело. Он с
трудом узнал того юношу, каким был Давенант. Странно и тягостно было такое
свидание, когда сказать хочется много, но нельзя терять ни минуты.
ничуть не казалась удивительной сцена, представляющая сплошной риск. -
Репный пирог, Стомадор, навеки соединил нас. Орт Галеран, мой друг. Вы
совсем белый, да и я такой же - внутри.
загородный мой дом. Автомобиль ждет. Ты уедешь на пароходе в Сан-Риоль или
Гель-Гью.
знал, а я, кажется, знал кого-то..
денег. Твоя доля - несколько тысяч. Она цела.
чем трудно было говорить. Наморщась, он приподнял руку и, вздохнув, уронил
ее.
блестела; Ступня, слившись с икрой, потеряла форму.
тихо лежать с могильным песком на зубах! Да. - я не мог. Со мной поступили
гнусно, мне обещали, что меня привезут в суд, однако все было решено без
меня.
искусанными от волнения губами, он осмотрел всех и подошел к койке, скребя
лоб.
выйти и спуститься! Там мы тебя унесем!
часа, пока там зашевелятся, но, будь хоть десять, его все равно не вынести.
глаз дворового надзирателя распахнутой створкой двери лазаретного входа,
человек мог проскользнуть незаметным, только прижимаясь к стене и заглушая
свои шаги. Галеран пошел к выходу, мысленно подтащил сюда Тиррея и увидел,
что, если больной даже не вскрикнет, - все они будут мгновенно пойманы.
Тащить тело втроем оказывалось таким действием, которое требовало еще одного
метра скрытого от глаз надзирателя пространства, и то при условии, что
гравий не хрустнет, а усиленное дыхание четырех человек не нарушит тишину
тюремного двора. Возвра-тясь, Галеран с отчаянием посмотрел на Тиррея.
сосредоточил взгляд на одной точке стены, поднял голову и напрягся
соскользнуть с койки. Две-три секунды, поддерживаемый Галераном, он дрожал
на локтях и рухнул, закрыв глаза и сдержав стон боли таким неимоверным
усилием, что жилы вздулись на лбу.
после отравления мышьяком, без сознания, так он и не узнал, что случилось.
равно.
спокоен. Я сейчас живу сильно и горячо. Мешает темная вода, она набегает на
мои мысли, но я все понимаю.
о своем предложении, хотя приготовился ко всему, как Стомадор и Галеран. Их
состояние напоминало перекрученные ключом замки.
жить. Делать нечего, мы уйдем. Все-таки прости жизнь, этим ты ее победишь.
Нет озлобления?
расстаться! Ну, как вы жили?
карман. Он вернулся, протягивая Давенанту револьвер.
человек твердый.
радуясь всякому знаку внимания, как если бы не ужасную смерть от собственной
руки дарили ему, а веселое торжество. Он взял и уронил его рядом с собой.
плачьте, большой такой, грузный!
у тебя мать, сестра или же та, которой ты обещался?
нами. Спасти тебя мы не можем. Исполним любое твое желание. Что сделать?
Говори. Даже смерть не остановит меня.
Никто не войдет сюда!
прошипев: "Уходите! Перестреляю!" - был обезоружен Факрегедом, подскочившим
к Лекану сзади.
Застегни кобуру, револьвер останется у меня. Эх, слякоть!
и стакан воды образумили надзирателя. Чувствуя поддержку и крепкую связь
всей группы, он вышел, бормоча:
сердца!
одного, которому суждено пропасть.
бреда.
узнавшая, что меня утром не будет в живых. Ей сказали. Неужели не лучшее из
сердец способно решиться посетить мрачные стены, волнуемые страданием? Это
сердце открылось, став на высоту великой милости, зная, что я никогда не
испытал любящей руки, опущенной на горячую голову. Как мало! Как много!
Неизвестно, как ее зовут, и я не вижу ее лица, но, когда вы уйдете, я увижу
его. В этом - все. Проклят тот, кто не испытал такого привета.
навеянную бредом и одиночеством. - Кто ей сказал?
усилием, - недавно выходил отсюда.
пристальному взгляду Галерана.
же простоте, с какой говорил Давенант. Ночь смертного приговора уравняла
всех. На многое довольно было намека.
готовы на все...
сделаете лучше меня, если сделаете.