увидевшее муху, вверх ногами разгуливающую по потолку.
специально об этом просил. Однако начать надо с его подготовительных
действий. Допустим, я выражаю желание, чтобы мне сорвали зеленый орех с
какого-то определенного дерева; красавец дикарь принимает удивленную позу,
словно хочет сказать, что просьба моя немыслима, невыполнима. Но скоро
недоумение на его выразительном лице уступает место готовности и согласию.
Запрокинув голову, он тоскливо всматривается в верхушку дерева, потом
становится на цыпочки, вытягивает шею, руки, будто хочет достать орех с
земли. Убедившись, что ничего не выходит, он с притворным отчаянием валится
под дерево, бьет себя в грудь; потом вдруг вскакивает на ноги, снова
запрокидывает голову, выставляет
изготовившийся поймать брошенный мяч. Так он стоит, дожидаясь, не скинет ли
ему какой-нибудь добрый дух желанный орех
отворачивается в новом приступе отчаяния и отбегает в сторону ярдов на
тридцать - сорок. Здесь он стоит, глядя на дерево, всем видом выражая
глубокую, безнадежную скорбь. И вдруг его словно осеняет вдохновение - он
бежит к дереву, обхватывает ствол руками - одна повыше другой, плотно
сдвинутыми ступнями упирается в дерево, ноги его оказываются в почти
горизонтальном к стволу положении, а тело изогнуто в дугу; и рука за руку,
нога за ногу, быстро взбегает вверх, не успеваю я опомниться, срывает целое
гнездо зеленых орехов и, ликуя, сбрасывает их к моим ногам.
наклонно, а так обычно и бывает: иная пальма, высокая и стройная, как
колонна, подымается над землей косо, под углом чуть не в шестьдесят
градусов.
прочный, широкий кусок коры и привязывается к лодыжкам, так что ноги
невозможно расставить больше, чем на ширину двенадцати дюймов. С этими
кандалами на ногах лазить гораздо легче: полоса коры плотно прилегает к
стволу, натянутая ногами, она не скользит и служит надежным упором; руки
обнимают ствол, ноги подтягиваются вверх сразу на целый ярд, после чего
соответственно перехватывают повыше и руками. Я сам видел, как дети едва ли
пяти лет от роду взбирались таким образом по тонкому стволу пальмы футов на
пятьдесят над землей, а родители снизу одобрительно хлопали в ладоши и
поощряли своих отпрысков карабкаться еще выше. Интересно, подумал я, когда
впервые оказался свидетелем подобной сцены, что было бы с нервозными
американскими или английскими мамашами, застань они за таким занятием своего
ребенка? Спартанки, наверное, могли бы оценить дерзость юнца, но
современными дамами была бы просто истерика.
места во все стороны большие колышущиеся ветви, а на них между листьями
виднеются плотно сидящие вместе орехи; на высоких деревьях они кажутся с
земли не крупнее виноградной кисти. Помню одного отчаянного паренька - его
звали Ту-Ту, - который на верхушке живописной пальмы возле дома Мархейо
построил себе воздушный шалашик для игр. Он просиживал там часами, шурша,
возился среди ветвей, радостно горланил, когда порыв ветра с гор, налетев,
раскачивал его головокружительно высокий и гибкий насест. Всякий раз, когда
я слышал его звонкий голосок, звучавший так странно из поднебесья, и видел,
как он выглядывал сверху из своего зеленого укрытия, на ум мне приходили
строки из Дибдина:
недвижных могучих ветвях хлебного дерева или качаются легонько на ветру в
гибких кронах дерева ому; скачут по пальмовым кровлям жилищ; призрачными
тенями бесшумно проносятся через рощи или камнем падают в долину с горной
высоты, сверкая на солнце всеми цветами радуги. Они синие и фиолетовые,
пунцовые и белоснежные, черные и золотые; клювы у одних кроваво-красные, у
других - иссиня-черные или белые чуть с желтинкой, как слоновая кость; и
глаза, всегда блестящие, словно искры. Они проносятся по воздуху яркими
кометами, но, увы! уста их затворены - в долине нет ни единой певчей птахи!
радость, на меня неизменно нагонял грусть. Когда в заклятье своей немоты они
летали надо мною или провожали меня из-за листвы внимательным блестящим
глазом, мне чудилось, что они все понимают и сочувствуют пленнику в чужом
краю.
- 30 -
внимание мое привлекли какие-то странные звуки. Свернув, я углубился в чащу
и впервые увидел татуировщика за работой.
неподвижному, было видно, что он жестоко страдает. А его мучитель склонился
над его телом и знай себе орудует, точно камнерез молотком и зубилом. В
одной руке он держал палочку с острым акульим зубом на конце и стучал по ней
сверху деревянным чурбачком, пробивая кожу своей жертвы и внося в нее
красящее вещество, в которое обмакивался акулий зуб. Кокосовая скорлупа с
красителем стояла подле. Его приготовляют из смеси каких-то растительных
соков с золой светильного ореха армора, всегда для такой цели сберегаемой.
Рядом с этим диким художником на куске тапы были разложены всевозможные
устрашающего вида костяные и деревянные инструменты, предназначенные для
разных орнаментальных операций. Некоторые
заточенным острием и употреблялись, как особо тонкие карандаши,
нанесения последних точных штрихов или для обработки наиболее чувствительных
участков кожи, как было сейчас. Другие имели по нескольку острых зубьев в
ряд и были похожи на пилу. Эти шли в ход там, где не требовалось особой
тонкости в работе, главным образом для проведения прямых полос. А были и
такие, у которых острия располагались в виде определенного узора, будучи
приставлены к телу, они с одного удара молотком оставляли на коже свой
неизгладимый
замысловато-изогнутой формы - быть может, такие резцы предназначались для
того, чтобы вставляться в ухо и выбивать узорную дробь на барабанной
перепонке. Больше всего этот зловещий инструментарий напоминал устрашающий
набор крючьев, игл, зеркалец и прочих предметов с перламутровыми ручками,
которые всегда лежат на бархате в раскрытом ящике под рукой у зубного врача.
а подновлением старых узоров на теле почтенного старца, чья татуировка с
годами сильно выцвела и потерлась, - это была просто реставрация работы
старых мастеров тайпийской школы. Холстом служили веки, по которым должна
была проходить меридиональная полоса, пересекавшая, как у Кори-Кори, все
лицо.
передергивало, выдавая тонкую чувствительность этих ставень на зеркале души,
которые ему пришлось заново перекрашивать. Но татуировщик, сердцем жестокий,
как полковой хирург, делал свое дело и, подбадривая себя каким-то диким
песнопением, преспокойно потюкивал палочкой, что твой дятел по древесному
стволу. Он был так поглощен творчеством, что не заметил нашего приближения,
пока я сам, вдоволь налюбовавшись этим зрелищем, его не окликнул. Увидев
меня, он вообразил, что я обращаюсь к нему по делам его профессии, и тут же
вне себя от восторга вцепился в меня, горя нетерпением немедленно приступить
к работе. Когда же мне удалось растолковать ему, что он не так меня понял,
его разочарованию и горю не было границ. Потом, оправившись, он, видимо,
решил не придавать веры моим утверждениям и, схватив свои орудия, стал
размахивать ими в устрашающей близости от моего лица, рисуя воображаемые
картины и сам вслух восхищаясь собственным искусством.
оказаться обезображенным, если это чудовище добьется своего, я вырывался изо
всех сил, а Кори-Кори изменнически стоял рядом и говорил, что рекомендует
мне подчиниться.
совершенное отчаяние, оттого что ему не дают на столь выгодном объекте явить
свое искусство.
художника - он бросал на лицо мое жадные взгляды, и с каждым взглядом
воодушевление его росло. Не зная, до каких крайностей способен он дойти в
пылу, и содрогаясь при мысли о том, как он может изуродовать мою физиономию,
я сделал попытку отвлечь от нее его творческую фантазию и вытянул руку,
которую уж, черт с ним, решил предоставить в его распоряжение. Но он с
негодованием отверг такой компромисс и продолжал виться у моего лица, давая
мне понять, что все остальное его удовлетворить не может. И когда он
указательным пальцем наметил края полос, которые должны были опоясать мои
черты, мурашки так и побежали у меня по коже от его прикосновения. Наконец,
едва не обезумев от ужаса и негодования, я вырвался от этих дикарей и со
всех ног помчался к дому Мархейо, а по пятам за мною несся со своими
орудиями в руках неумолимый художник, пока Кори-Кори все-таки не вмешался и
не пресек погоню.
тот час, когда личности моей будет нанесен непоправимый урон, так что мне
уже не с чем будет предстать перед
когда-нибудь обнаружится к тому возможность.
старейшины со своей стороны стали выражать желание видеть меня наконец
татуированным. Воля короля сделалась мне известна на третий день после
столкновения с татуировальным живописцем Карки. Боже ты мой! Сколько
проклятий обрушил я на голову этого Карки! Так я и знал, этот дьявол устроил
заговор против меня и моего лица и не успокоится, пока своего не добьется.
Где бы я ни встретил его теперь, стоило ему только увидеть меня, и он со
Пехов Алексей
Херберт Фрэнк
Сапковский Анджей
Браун Дэн
Конан-Дойль Артур
Смит Кордвейнер