рыбку. Сейчас тунец идет.
у него заломило руки до самого плеча, так что он даже сморщился от боли.
будет уж слишком. Вместо того я подошел к нему и тихонько взял его за правый
локоть.
посоветоваться с хорошим специалистом. Наверно, есть какое-нибудь лекарство
от этой боли.
итальяшки. Если б даже распоследний подлец мучился так на твоих глазах, и то
бы жалко стало. Вы как придете да как начнете тут руками крутить, у меня у
самого потом полчаса все болит.
темными, что в них не видно было зрачка. Он как будто хотел о чем-то
заговорить, но передумал.
своего порыва, поспешно вышел из лавки.
Марулло бежит обратно. Остановился в дверях и крикнул мне:
"понтиаком". Бензину полный бак.
табачной жвачки полетело в меня и шлепнулось прямо в фасоль. Миссис Дэвидсон
удивленно посмотрела вслед Марулло, уже бежавшему по улице. Я подобрал
зеленый квадратик, валявшийся среди стручков фасоли, - три
двадцатидолларовые бумажки, сложенные в несколько раз.
он никогда не уезжал, не предупредив меня. Все было так, как бывает, когда в
праздник смотришь на уличную процессию, стоишь, и смотришь, и знаешь
наперед, что будет дальше, а все-таки не уходишь.
свою машину. Происходило что-то странное. Словно какая-то посторонняя сила
или воля взялась управлять событиями и так их нагнетала, что они теснились,
как скот на погрузочных мостках. Я знаю, бывает и наоборот. Иногда
вмешательство этой посторонней силы или воли портит и разрушает даже самые
продуманные планы. Вероятно, именно это мы называем "везет" или "не везет".
жемчужно-серым светом зари. Сейчас, в летнее время, светает рано. Стол и
стулья казались темными кляксами, картины были пятнами чуть посветлее. Белые
занавески на окнах колыхались, как будто дышали, - ведь на заре с моря почти
всегда тянет ветерком.
сновидений не сразу развеяла земная четкость бодрствующего разума. Я
сладостно потянулся ни с чем не сравнимое ощущение. Как будто вся кожа
съежилась за ночь, и нужно вновь расправить ее, натягивая на выпяченные
округлости мускулов, от чего так приятно пощипывает тело.
газету, чтобы установить, есть ли в ней что-нибудь достойное внимания. Потом
перебрал мысленно то, что еще не случилось, но может случиться сегодня. И
наконец предался занятию, которое перенял от лучшего моего боевого
командира. Его звали Чарли Эдвардс, это был пожилой майор, пожалуй даже
слишком пожилой для строевой службы, однако офицер очень хороший. У него
была большая семья, жена и четверо ребятишек-погодков, и, когда он позволял
себе о них думать, сердце у него исходило любовью и тоской. Но, занятый
страшным делом войны, он не мог допустить, чтобы мысли о семье отвлекали и
рассеивали его внимание. И вот он придумал выход, о котором рассказывал мне.
Утром - если, конечно, в его сон не врывался до времени сигнал тревоги - он
все свои помыслы и чувства сосредоточивал на своих близких. Он думал с
любовью о каждом по очереди, какой он, как выглядит, что говорит, он ласкал
их и обращался к ним со словами нежности. Он как будто стоял у раскрытого
ларца с драгоценностями и перебирал его содержимое: возьмет одну вещицу,
осмотрит внимательно со всех сторон, погладит, поцелует, положит на место и
возьмет другую, а под конец оглянет их все на прощанье и замкнет ларец. Все
это занимало у него с полчаса - когда удавалось выкроить эти полчаса, - и
потом уже весь день можно было не думать о близких. Можно было всем
существом сосредоточиться на работе, которой он был занят и которая состояла
в том, чтобы убивать людей. Он был превосходный офицер, я не встречал
лучшего. Я просил разрешения воспользоваться его методом, и он разрешил.
Потом, когда он погиб в бою, я всегда вспоминал о нем с уважением, как о
человеке разумной и плодотворной жизни. Он умел наслаждаться, умел любить и
платил долги - многие ли могут похвастать тем же?
мне понадобится вся моя способность сосредоточиться, я проснулся, как только
ночная тьма дала первую трещину, и по примеру майора стал думать о своей
семье.
честь Деборы, судии народа израильского, а я читал, что в те времена судьи
были также и полководцами. Пожалуй, имя было выбрано удачно. Тетушка Дебора
вполне могла командовать армиями. Воинством разума она повелевала весьма
успешно. Именно ей я обязан своей бескорыстной любовью к знанию. При суровом
нраве она была полна любознательности и не жаловала тех, кто не отличался
этой чертой. Первую дань почтения я отдал в своих мыслях ей. Потом я почтил
память Старого шкипера и мысленно склонил голову перед своим отцом. Я даже
не забыл того пустого места в прошлом, которое по праву должно было
принадлежать матери. Свою мать я не помню. Она умерла, когда я еще не мог
ничего запомнить, и ее место навсегда осталось в моей памяти пустым.
вырисовывались передо мной недостаточно четко. Вместо контрастных фигур я
видел зыбкие, расплывающиеся силуэты. Быть может, воспоминания выцветают от
времени, как старые дагерротипы, и фигуры мало-помалу сливаются с фоном.
Нельзя сохранить их навсегда.
полным непосредственной радости, внушавшей мне веру в способность человека
совершенствоваться. Я увидел его таким, каков он теперь, - хмурый,
тщеславный, обидчивый, замкнутый в тайнах трудной поры полового созревания,
когда хочется, оскалив зубы, бросаться на всех, даже на самого себя, как
собака, попавшая в капкан. Даже в мыслях я не мог увидеть его свободным от
обуревавших его тревог, и я не стал больше думать о нем, сказав только: я
тебя понимаю. Я сам прошел через это, и я не могу тебе помочь. Помочь и
нельзя. Я бы мог только сказать тебе, что это пройдет. Но ты бы мне все
равно не поверил. Ступай же с миром - и пусть моя любовь будет с тобой и
теперь, когда мы едва выносим друг друга.
матери, потому что, когда ее личико совсем сформируется, в нем будет что-то
от властной значительности облика тетушки Деборы. Ее капризы, ее злые
выходки, ее нервозность - все это обещает сложиться в прекрасное и
гармоническое целое. Я в этом уверен, потому что я видел, как она во сне
прижимала талисман к своей детской груди, а на лице у нее был покой женщины,
познавшей удовлетворение. И этот талисман так же полон значения для нее, как
и для меня. Быть может, именно Эллен сохранит и понесет дальше то, что во
мне есть бессмертного. И, прощаясь с мыслью о ней, я ее обнял, а она, как
живая, пощекотала меня за ухом и тихонько засмеялась. Моя Эллен. Дочка моя.
Она всегда ложится справа, и когда все хорошо и все так, как надо, она
кладет мне голову на правое плечо, оставляя мою левую руку свободной для
ласк.
бананов, и на кончике пальца был теперь жесткий рубец. Поэтому я стал
обводить средним пальцем милый изгиб шеи от уха к плечу, тихо-тихо, чтобы не
испугать мою любимую, но достаточно твердо, чтобы ей не было щекотно. Она,
как всегда, вздохнула сладко и глубоко, точно медля расстаться с приятной
истомой. Некоторые люди просыпаются неохотно, про Мэри этого сказать нельзя.
Она встречает день в надежде, что он будет. хорошим. Зная это, я стараюсь
приготовить ей какой-нибудь маленький сюрприз, чтобы она не обманулась в
своих ожиданиях. И я всегда держу что-нибудь про запас на этот случай,
какую-нибудь приятную новость вроде той, которую я сейчас собирался ей
преподнести.
день. Над письменным столиком висит картина - деревья и озеро и в воде у
берега стоит корова. Мне с кровати уже нетрудно было различить хвост коровы,
и это был признак, что день наступил.
Шилова Юлия
Белов Вольф
Корнев Павел
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий