Чтение 44–й страницы книги ~Сияние~

Энквайрер". Ну, говори, мальчик.

- Я хотел немножко подразнить его, - сказал Джек. - Когда я приходил
к нему устраиваться на работу, ему приспичило перетряхнуть все мое грязное
белье. "Проблема пьянства". "Последнее место работы вы потеряли, потому
что изувечили ученика". "Сомневаюсь, годитесь ли вы вообще для такой
работы". И так далее. А завелся я, поскольку Уллман потащил на свет божий
всю мою биографию из-за того, что так обожает проклятый отель. Красавец
"Оверлук". Ну, в подвале я нашел альбом с вырезками. Кто-то собрал вместе
все наименее приятное о храме Уллмана... и мне показалось, что в нем не
один час шла небольшая черная месса.

- Надеюсь, Джек, это метафора. - Тон Эла пугал своей холодностью.

- Да. Но я и правда выяснил...

- История отеля мне известна.

Джек почесал в затылке.

- Вот я и позвонил, подразнил его этим. Признаю, мысль была не
слишком блестящей, больше не буду. Конец рассказа.

- Стью сказал, ты и сам собрался проветрить кое-что из "грязного
белья".

- Стью - мудак! - рявкнул Джек в трубку. - Да, я сказал ему, что у
меня появилась идея написать про "Оверлук". По-моему, этот отель - символ
американского характера периода после второй мировой. Ну... понятно, это
звучит очень напыщенно, я плохо выразился... но так оно и есть, Эл!
Господи, может получиться грандиозная книга! Но - в далеком будущем, могу
обещать. Сейчас на моей тарелке больше, чем мне по силам съесть, и...

- Джек, так дело не пойдет.

Он обнаружил, что таращит глаза на черную телефонную трубку, не в
состоянии поверить в то, что, несомненно, услышал.

- Что? Эл, ты сказал?..

- Я сказал то, что сказал. Насколько далеко твое далекое будущее,
Джек? Для тебя это может означать два года, возможно лет пять. Для меня -
тридцать или сорок, я ведь рассчитываю еще долго иметь касательство к
"Оверлуку". Как подумаю, что ты насобираешь всяких пакостей, да
пропихнешь, как шедевр американской литературы... блевать охота.

Джек потерял дар речи.

- Я пытался помочь тебе, малыш Джекки. Мы вместе прошли войну и я
думал, что обязан немного помогать тебе. Помнишь войну?

- Помню, - пробормотал Джек, но угли обиды и возмущения уже тлели под
сердцем. Сперва Уллман, потом Венди, теперь Эл. Что ж это такое? Он
поплотнее сжал губы, потянулся к сигаретам и уронил их на пол. Неужто ему
когда-то нравился этот хрен дешевый, который говорит с ним из своего
отделанного красным деревом кабинетика в Вермонте? Неужто нравился?

- Перед тем, как ты избил того парнишку Хэтфилда, - продолжил Эл, - я
уговорил Совет не выгонять тебя и даже исхитрился заставить их обдумать
твое пребывание в должности. Ты сам все испортил. Я пристроил тебя в этот
отель - прекрасное тихое место - чтобы ты пришел в себя, закончил пьесу и
переждал, пока мы с Гарри Эффингером сумеем убедить остальных ребят, что
они здорово ошиблись. Теперь, похоже, целясь на добычу покрупнее, ты
собрался откусить мне руку. Так-то ты благодаришь друзей, Джек?

- Нет, - прошептал тот.

Сказать больше он не посмел. В голове стучали жаркие, едкие слова,
они просились наружу. Джек в отчаянии попытался подумать про Дэнни и
Венди, которые зависят от него, про Дэнни и Венди, которые мирно сидят
внизу у огня и трудятся над букварем для второго класса, полагая, что все
о'кей. Если он потеряет работу, что тогда? Ехать в Калифорнию на их
изношенном фольксвагене с плохо работающим бензонасосом, как семейка
каких-нибудь стукнутых пыльным мешком оклахомцев? Он сказал себе: скорее я
на коленях буду упрашивать Эла, чем допущу такое; но слова все равно
упрямо пытались выплеснуться, и державшая раскаленные провода его ярости
рука стала липкой.

- А? - быстро сказал Эл.

- Нет, - ответил он. - С друзьями я обращаюсь не так. Ты-то знаешь.

- Откуда? Худший вариант: ты собрался опоганить мой отель, выкопав
трупы, достойно похороненные годы тому назад. Лучший: ты звонишь моему
несдержанному, зато исключительно компетентному управляющему, доводишь его
до бешенства, и это часть... какой-то дурацкой детской игры.

- Это больше, чем игра, Эл. Тебе проще. Тебе не надо принимать
милостыню от богатого приятеля. Тебе не нужен друг в Совете, потому что ты
сам в Совете. Тот факт, что еще шаг - и ты начал бы повсюду таскать с
собой спрятанную в пакет бутылку, не очень-то упоминается, а?

- Наверное, - сказал Эл. Высокие ноты ушли из его голоса, он,
казалось, утомился. - Но, Джек, Джек... с этим я ничего не могу поделать.
Я не в силах изменить это.

- Знаю, - опустошенно сказал Джек. - Я уволен? Если да, лучше скажи.

- Нет, если сделаешь для меня две вещи.

- Ладно.

- Может, сперва выслушаешь условия, а потом уж будешь их принимать?

- Нет. Давай свои условия, я их принимаю. Приходится думать еще и о
Венди с Дэнни. Если тебе нужны мои яйца, я пришлю их тебе по почте.

- Ты уверен, что можешь позволить себе такую роскошь, как жалость к
себе, Джек?

Он закрыл глаза и втянул сухими губами экседрин.

- По-моему, сейчас это - единственное, что я могу себе позволить.
Валяй... я не хотел сострить.

Эл немного помолчал. Потом сказал:

- Во-первых, больше никаких звонков Уллману. Даже, если отель сгорит
дотла. В этом случае звони технику-смотрителю, тому парню, что все время
ругается... ну, знаешь, о ком я...

- Уотсону.

- Да.

- Идет. Будет сделано.

- Во-вторых, пообещай мне, Джек - дай честное слово - никаких книг
про "известный горный отель с прошлым".

На мгновение ярость Джека возросла настолько, что он буквально не мог
вымолвить ни слова. В ушах громко стучала кровь. Будто ему позвонил
какой-то живущий в двадцатом веке князь Медичи... "Пожалуйста, никаких
бородавок на портретах моих домочадцев, не то отправишься назад, в нищету.
Я признаю только красивые, приятные картины. Когда будешь рисовать дочь
моего друга и делового партнера, родинку, пожалуйста, не изображай - не то
назад, в нищету. Конечно, мы друзья... мы оба - цивилизованные люди, не
так ли? Мы делили постель, стол и выпивку. Мы всегда останемся друзьями,
договорившись не замечать ошейник, который я надел тебе - я же, по своему
великодушию, стану хорошенько о тебе заботиться. Все, что я прошу взамен -
твою душу. Пустяк. Можно даже наплевать на то, что ты отдал ее мне, как и
на собачий ошейник. Помни, мой талантливый друг, на улицах Рима
полным-полно побирающихся Микеланджело..."

- Джек? Слышишь меня?

Он издал придушенный звук, долженствующий означать согласие.

Тон Эла был решительным и чрезвычайно самоуверенным.

- Честное слово, по-моему, я не так уж много прошу, Джек. Будут
другие книги. Нельзя же ожидать, что я стану субсидировать тебя, если...

- Ладно, договорились.

- Не хочется, чтобы ты считал, будто я пытаюсь управлять твоим
творчеством, Джек. Ты слишком хорошо меня знаешь, просто...

- Эл?

- Что?

- Дервент все еще имеет отношение к "Оверлуку"?

- Не понимаю, какое тебе до этого дело, Джек.

- Да нет, - отстраненно выговорил Джек. - Полагаю, никакого. Слушай,
Эл, похоже, меня Венди зовет. Зачем-то я ей понадобился. Я тебе еще
позвоню.

- Конечно, Джекки-малыш, отлично поболтаем. Как дела? Сухенький?

(ТЫ СВОЙ ФУНТ МЯСА С КРОВЬЮ ПОЛУЧИЛ, МОЖЕТ, ТЕПЕРЬ ОСТАВИШЬ МЕНЯ В
ПОКОЕ?)

- Суше некуда.

- И я тоже. Честное слово, трезвость мне начинает доставлять
удовольствие. Если...

- Я еще позвоню, Эл. Венди...

- Ладно. О'кей.

Итак, Джек повесил трубку - тут-то и начались колики, заставившие его
прямо у телефона свернуться, скрючиться, как в утробе матери - руки на
животе, голова пульсирует, как чудовищный пузырь.

Летящая оса жалит и летит дальше...

Когда Венди пришла наверх спросить, кто звонил, Джека уже немного
отпустило.

- Эл, - ответил он. - Звонил, спрашивал, как дела. Я сказал -
отлично.

- Джек, на тебя страшно смотреть. Ты заболел?

- Опять голова. Лягу спать пораньше. Нет смысла пытаться что-то
написать.

- Можно, я дам тебе теплого молока?

Он бледно улыбнулся.

- Это было бы прекрасно.

Сейчас он лежал рядом с ней, чувствуя бедром сонное тепло ее бедра.
Стоило подумать о разговоре с Элом и о том, как пришлось унижаться перед
ним, и Джека все еще бросало то в жар, то в холод. Придет день расплаты.
Когда-нибудь выйдет книга - не мягкая, глубокомысленная вещь, какую он
задумал сначала, а алмазной твердости исследование с фотографиями и всем
прочим; Джек разнесет в пух и прах всю историю "Оверлука" - и
отвратительные, кровосмесительные сделки его владельцев, и остальное. Он
подаст читателю материал, разделанный, как лангуст. И если Эл Шокли связан