Жак.
растяни-ка узлы на запястьях. Не дай бог, там обнаружатся
синяки, когда спасатели выловят его из канала. А заодно сними
наушники и спрячь их. Жак сделал то и другое молниеносно. Когда
он снимал наушники, мне почудилось будто вместе с ними он
стягивает мое лицо, - с клейкой лентой он обращался без
малейшей бережливости, видимо, у них был неограниченный запас.
его убери. Знаешь как. Я пришлю Манера, чтобы помог тебе
вынести Шермана.
он вздохнул:
что-то мурлыча под нос, и если можно мурлыкать одухотворенно,
то его исполнение псалма "Не оставь меня, Господи!" было самым
одухотворенным, какое я когда-либо слышал. Преподобный Гудбоди
не выпадал из им же создаваемых ситуаций...
для больших часов, пропустил резиновый кабель через их ушки и
обвязал Георга в талии, не оставляя сомнений в своих
намерениях. Затем он выволок Георга из комнаты и с грохотом
потащил, по коридору. Я встал, несколько раз согнул и разогнул
руки, разгоняя кровь, и пошел за ним. Приблизившись к двери, я
услышал шум трогающегося с места "Мерседеса" и осторожно
выглянул из-за косяка. Жак, рядом с которым на полу лежал
Георг, стоял у открытого окна и махал рукой, видимо,
отъезжающему Гудбоди.
последние почести. И замер как вкопанный, с лицом, окаменевшим
от шока. Я был не более чем в пяти футах от него и, видя это
начисто лишенное выражения лицо, почувствовал, что, узрев мое
явление, Жак достиг конца своего жизненного пути
профессионального убийцы. - Он отчаянно дернулся за пистолетом,
покоившимся в подмышечной кобуре, но вероятно, в первый и
наверняка в последний раз в жизни оказался слишком
медлительным: мгновение, когда он не поверил собственным
глазам, стало его гибелью. Я ударил его ногой в живот. Почти
переломившись пополам, он все же по инерции достал пистолет,
вырвать который из почти не сопротивлявшейся руки не составляло
труда, затем, вложив в это движение всю накопившуюся во мне
ненависть, я рубанул его рукоятью в висок. Уже без сознания,
непроизвольно Жак отступил на шаг, споткнулся о низкий
подоконник и, как в замедленной киносъемке, начал
опрокидываться навзничь. Я стоял и смотрел, как он выпадал из
окна. И только услышав всплеск, подошел и выглянул.
стены замка, а в центре этих концентрических кругов светлела
тянущаяся со дна струйка вноздушных пузырьков. Переведя взгляд
влево, я успел заметить "Мерседес" Гудбоди, выезжающий из ворот
замка, и подумал мельком, что водитель, вероятно, достиг уже
четвертого стиха "Не оставь меня, Господи!". Выходя, я оставил
двери открытыми. На лестнице, переброшенной через ров,
приостановился и посмотрел вниз: пузырьки, идущие со дна,
становились все реже и мельче, пока, наконец, не пропали
совсем.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
отобранный у Жака, и размышлял. За последнее время в этом
пистолете обнаружилась одна странная особенность: его удавалось
отнимать у меня всем желающим и столько раз, сколько они
считали нужным. Это соображение отрезвляло и одновременно
наталкивало на единственный вывод: мне необходимо другое
оружие, второе оружие. Вытащив из - под сиденья сумочку Астрид,
я достал револьверчик, который подарил ей. Потом немного
приподнял левую штанину, заткнул "лилипут" дулом вниз за
резинку носка и опустил штанину. Уже собирался закрыть сумочку,
когда заметил две пары наручников, захваченных из полицейского
такси. Признаться, на миг мною овладели сомнения: ведь если
судить по тому, что происходило до сих пор, представлялось
наиболее правдоподобным, что, взяв их с собой, кончу тем, что
увижу их защелкнувшимися на моих же запястьях. Однако поздно
уже было отказываться от риска, на который пошел, а вернее
сказать - полез с момента прибытия в Амстердам. Так что обе
пары, в конце концов, устроились в левом кармане моего пиджака,
а ключики-в правом.
Амстердама, оставляя за спиной ставший уже привычным шлейф из
грозящих кулаками и звонящих в полицию шоферов, улицы уже
начинали окутываться сумерками. Дождь почти стих, но
по-прежнему морщил и мутил воду каналов.
автомобилей, ни пешеходов. Исключение составляли окна, вернее-
одно из них: на третьем этаже дома Моргенштерна и Муггенталера
какой-то массивный тип без пиджака выглядывал на улицу,
опершись локтями о подоконник, медленно вертя головой то
вправо, то влево, из чего следовало, что наслаждение вечерним
амстердамским воздухом - отнюдь не главная его цель. Миновав
магазин и доехав почти до Дам, я позвонил де Графу из
уличного-автомата.
Что вы делали?
Пожалуй, менее правдоподобного ответа мне при всем желании не
удалось бы придумать. - Нам надо поговорить.
Гельдером приехать в магазин Моргенштерна и Муггенталера?
подальше от дома. У них в окне охранник.
придумаю...
Учитывая ваши предыдущие подвиги, меня бросает в дрожь мысль о
том, что вы можете придумать, - и он положил трубку.
шнура и самый большой гаечный ключ, какой у них нашелся. А пару
минут спустя остановил машину в неполных ста ярдах от магазина,
но на параллельной улице. Переулок, соединявший эти две улицы,
был очень узок и почти не освещен. С крыши первого же дома по
левую руку спускалась разболтанная деревянная пожарная
лестница, которая в случае пожара несомненно сгорела бы в
первую очередь, но ничего лучшего в моем распоряжении не
оказалось, хотя исследовал я все здания, крыши которых могли бы
привести меня к цели. Отсутствие аварийных лестниц
свидетельствовало о том, что в этом квартале Амстердама
связанные узлами простыни должны быть в большой цене. Пришлось
вернуться к этой единственной пожарной лестнице и карабкаться
по ней на крышу. Эта крыша вызвала во мне резкую неприязнь,
впрочем, как и все остальные, которые предстояло миновать,
чтобы добраться до той, которая меня интересовала. Все скаты
были почти вертикальны и предательски скользки от дождя, к тому
же архитекторы былых времен, руководимые желанием разнообразить
силуэты домов, что опрометчиво считали похвальным, додумались
сделать так, чтобы все крыши были разной высоты и формы.
Поначалу я продвигался осторожно, но осторожность ничего не
давала, так что вскоре пришлось удовольствоваться единственным
практичным способом преодоления расстояния от одного гребня до
другого: сбегать по крутому скату и взбираться с разгона как
можно выше на следующий, чтобы там принять горизонтальное
положение и последние несколько футов карабкаться на
четвереньках. Наконец, я достиг крыши, которая, как мне
представлялось, была нужна, подполз к краю, обрывающемуся в
улицу, перегнулся через карниз и глянул вниз.
предзнаменованием. Примерно в двадцати футах прямо подо мной
знакомый охранник в рубашке по-прежнему нес свою вахту. Я
продернул конец шнура через отверстие в рукояти гаечного ключа,
крепко затянул узел, лег на живот - так, чтобы рука со шнуром
доставала до подъемной балки, опустил ключ футов на пятнадцать
и осторожно начал описывать им дугу маятника, которая
увеличивалась с каждым движением руки. Делать это приходилось