своей действительности. И то, что необходимо предполагается нравственною
жизнью - существование Бога и бессмертной души, - не есть требование чего-то
другого, привходящего к нравственности, а есть ее собственная, внутренн яя
основа. Бог и душа суть не постулаты нравственного закона, а прямые
образующие силы нравственной действительности.
осуществления, что добродетель не всегда бывает действительною и никогда (в
нашей наличной жизни) не бывает вполне действительною, не упраздняет,
очевидно, того другого факта, что добро все- таки есть, и того третьего, что
мера добра в человечестве вообще возрастает. Не в том смысле, чтобы
отдельные люди становились сильнее в добродетели или чтобы число
добродетельных людей становилось больше, а в том смысле, что средний уровень
общеобязател ьных и реализуемых нравственных требований повышается. Это -
исторический факт, против которого нельзя добросовестно спорить. Откуда же
происходит это возрастание добра в человечестве как собирательном целом,
независимо от нравственного состояния человеч еских единиц, отдельно взятых?
Мы знаем, что рост физического организма происходит чрез избыток питания,
получаемого им из окружающей его действительной физико-органической среды,
предсуществующей данному организму. Подобным образом и нравственный рост,
окончательно к выведению большего из меньшего или чего-нибудь из ничего, что
нелепо), может объясняться только из избытка питания, т.е. вообще
положительного воздействия действитель ной нравственной или духовной среды.
А так как помимо непостоянного и большею частью сомнительного нравственного
роста отдельных лиц, объяснимого воспитательным действием среды
общественной, есть постоянный и несомненный духовный рост человечества или
са мой общественной среды (в чем весь смысл истории), то для объяснения
этого факта логически требуется принять действительность сверхчеловеческой
среды, духовно питающей собирательную жизнь человечества и избытком этого
питания обусловливающей ее нравствен ный прогресс. А раз действительность
сверхчеловеческого Добра принята по необходимости, нет уже никакого
основания устранять от духовного воздействия этого Добра и личную
нравственную жизнь человека: ясно, что это высшее действие распространяется
на все, способное к его восприятию, причем действие общественной среды
должно пониматься не как источник, а лишь как одно из необходимых условий
нравственной жизни каждого лица. Далее, раз нравственная жизнь (и
собирательная, и личная) понята как взаимодействие человека (и человечества)
с совершенным сверхчеловеческим Добром, то эта жизнь по существу изъята из
области преходящих материальных явлений, т.е. как единичная, так и
собирательная душа признана бессмертною. Причем это бессмертие совсем не
предполагает субстанциальности душ самих по себе. Возможно мыслить каждую
душу вовсе не как отдельную самостоятельную субстанцию, а лишь как одно из
множества нераздельно между собою связанных, постоянных и, следовательно,
бессмертных отношений Божества к какому-либ о всеобщему субстрату мировой
жизни, ближайшее определение которого не входит прямо в интерес нравственной
философии. Мы ничего не знаем пока (т.е. до теоретического исследования
метафизических вопросов) о субстанциальности души, равно как и о субстанциа
льности Божества; но мы твердо знаем одно: жив Бог - жива душа моя, -
отказавшись от этого основоположения, мы перестали бы понимать и утверждать
себя как существо нравственное, т.е. отреклись бы от самого смысла своего
бытия.
сознание долга недостаточны сами по себе для осуществления добра. Но в нашей
нравственной природе действительно живет начало чего-то большего, чем она
сама.
своем содержании ни данным психическим состоянием того или другого лица, ни
общим разумным требованием должного. Когда человек стыдится каких-нибудь
желаний и поступков, происходящих из его материальной природы, то он в этом
не только высказывает свое личное мнение или состояние своего ума в данную
минуту, но и познает на деле некоторую, не зависящую от его мнений и
случайных состояний, действительность, именно действительность духо вного,
сверхматериального существа человека. В чувстве стыда основные материальные
влечения действительно отталкиваются нами как чуждые и враждебные. Ясно, что
здесь отталкивающий и отталкиваемое не могут быть одно и то же, - человек,
стыдящийся материал ьного факта, не может быть сам только материальным
фактом. Что такое материальный факт, сам себя стыдящийся и отталкивающий,
судящий самого себя и признающий себя недостойным? Не есть ли это прямая
бессмыслица, образчик логически-невозможного?
материальной природе, есть нечто большее, чем простое психическое явление: в
нем самоочевидным образом открывается некоторая общая истина, именно что в
человеке есть духовное, сверхматериа льное существо. В стыде и в основанной
на нем аскетической нравственности это духовное существо человека является
не как возможность только, но и как действительность, не как требование
только, но уже и как некоторое осуществление. Люди, показывающие вла сть
духа над материальною природою, действительно существовали и существуют, и
если их сравнительно мало, то это значит только, что нравственное требование
не достигло своего окончательного и полного осуществления, а никак не то,
что оно вовсе не осущест вляется или остается одним требованием. Нельзя
сказать, чтобы этому нравственному началу недоставало действительности, -
ему недостает только совершенной действительности, или, что то же,
действительного совершенства.
должное отношение человека к ему подобным, выражает не только душевное
состояние данного лица, а и некоторую общую объективную истину, именно
истину единосущия, или реальной солидар ности всех существ. В самом деле,
если бы жизнь всех не была связана этим основным единством, если бы они были
чужды и внешни друг другу, то одно не могло бы действительно ставить себя на
место другого, переносить на себя чужие состояния или внутренно пе реживать
их вместе с другими, ибо сочувствие есть действительное состояние, а не
воображаемое только и не отвлеченная мысль. Симпатическая связь существ,
выражающаяся в основном чувстве жалости и развивающаяся в нравственности
альтруизма, не есть только
реальная и возрастающая исторически солидарность людей в их общежитии; и
недостаток этой нравственности состоит опять-таки не в том, чтобы она вовсе
не осуществлялась, а лишь в том,
дает нам никакого теоретического понятия о духовном начале в человеке, но
существование этого начала доказывает с несомненностью, так и чувство
жалости, не сообщая нам ничего определе нного о метафизической сущности
всемирного единства, показывает, однако, на деле существование некоторой
коренной, доопытной связи между отдельными особями, эмпирически разобщенными
и, однако, все более и более объединяющимися в той же эмпирической дейст
вительности.
познается как истина и осуществляется в действительности, но только
несовершенно. В третьей области нравственных отношений, определяемой
религиозным чувством, или благоговением, исти нный предмет этого чувства
дает о себе знать как высшее или совершенное добро, не осуществляющееся
только, а безусловно и всецело осуществленное, вечно-сущее.
зависимости от безмерно превосходящей нас силы; в чистом своем виде
религиозное состояние сводится окончательно к радостному ощущению, что есть
существо бесконечно лучшее, чем мы сами, и чт о наша жизнь и судьба, как и
все существующее, зависит именно от него, - не от чего-то
бессмысленно-рокового, а от действительного и совершенного Добра - единого,
заключают его в себе все.
деле воспринимаем реальное присутствие Божества, испытываем в себе его
действие. Против переживаемой действительности бессильны всякие отвлеченные
возражения. Когда человек стыдится своих животных влечений, возможно ли
доказывать ему, что он только животное? В самом факте стыда он ощущает и
показывает себя на деле как нечто большее и высшее, чем животное. Когда в
чувстве жалости чужое страдание действительно вызывает в нас соответс
твующие состояния и заставляет нас ощущать в ближнем такое же существо, как
мы сами, - какую силу могут иметь теоретические рассуждения о том, что этот
ближний, за которого болит мое сердце, есть мое представление, не имеющее,
может быть, никакой собстве нной действительности? Если я ощущаю внутреннюю
связь между собой и другим, такое ощущение свидетельствует о действительном
существовании этого другого не менее, чем о моем собственном. Но это
заключение имеет силу не только при сострадании, или жалости, но и при
религиозном чувстве, лишь с тою разницею, что предмет последнего ощущается
не как что-нибудь равное с нами, а как безусловно высшее, всеобъемлющее и
совершенное. Если я не могу допустить мысли, что существо, возбуждающее во
мне живое чувство со страдания, само не живет и не страдает, то еще менее
возможно допустить, чтобы то высшее, что внушает нам благоговение и
наполняет нашу душу несказанным блаженством, вовсе не существовало. Мы не
можем сомневаться в действительности того, что на нас ощути тельно действует
и чье действие дано в самом факте нашего ощущения. То обстоятельство, что я
не всегда испытываю это ощущение, а иные и вовсе его не испытывают, так же
мало вредит действительности моего ощущения и его предмета, как мало вредит
солнцу и з рению то, что ночью я не вижу дневного света, а слепорожденные
никогда не видали его и днем. Помимо этого многие люди имеют, а прежде и все
имели, ложные понятия о солнце, приписывали ему малые размеры и движение
вокруг Земли. Но ни существование солнца, ни моя уверенность в нем нисколько
Корнев Павел
Круз Андрей
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Суворов Виктор