тал он виноватым и вместе обиженным тоном. - У меня столько неприятнос-
тей, что можно рехнуться!
лась. Она, которая так умела смиряться в любви, была в сущности женщиной
гордой, ибо только сильному дается истинная кротость и только гордый
знает подлинное смирение. Но зачем ей ее храбрость и гордость, если
единственный в мире человек, который ей близок, потерял и гордость и яс-
ность духа и взвалил на ее плечи тяжелейшую долю их общих невзгод?
физическую боль от утраты ребенка, несла она теперь одна свое личное го-
ре, может быть, еще более мучительное. И если даже она продолжала любить
Билла не меньше, чем прежде, то эта любовь уже не была ни гордой, ни ра-
достной, ни доверчивой. Она была проникнута жалостью - той жалостью, ко-
торая граничит со снисхождением. Ее верность готова была заколебаться, и
она с ужасом ощущала, как к ней в душу закрадывается презрение.
случившееся. Наконец, она почувствовала, что может простить, и на время
ей стало легче, пока в ее сознании вдруг не вспыхнула мысль, что в под-
линной, высокой любви прощению места нет. И снова она начала плакать, и
ее внутренняя борьба продолжалась. Одно казалось несомненным: этот Билл
не тот человек, которого она любила. Это другой человек, он не в себе и
столь же мало ответствен за свои поступки, как горячечный больной за
свой бред. Она просто должна стать его нянькой, его сиделкой, для кото-
рой не существует ни гордости, ни всяких там презрении и прощений. К то-
му же он действительно несет на себе всю тяжесть борьбы, он в самой гуще
ее и совершенно обезумел от ударов, которые получает и наносит. Если
здесь и есть чья-то вина, то ее надо искать не в нем, а в тех непонятных
законах жизни, которые заставляют людей грызться друг с другом, как со-
баки грызутся из-за кости.
нокой женщины. Она отбросила всякое сомнение и недоверие. Она ничего не
прощала, потому что и прощать было нечего. Она требовала от себя твердой
веры в то, что их любовь все так же незапятнана, светла и нерушима и та-
кой же останется, когда он к ней вернется и жизнь войдет в какую-то ра-
зумную колею.
экстренной меры, пока забастовка не кончится, - вновь заняться шитьем,
чтобы подрабатывать на питание. Но Билл и слышать об этом не хотел.
этой неделе я получу кое-какие деньте. И все тебе отдам. А в субботу мы
пойдем в театр - в настоящий театр, не в кинематограф. В город приезжают
негритянские певцы из труппы Гарвея, и мы пойдем непременно. Деньги у
меня будут, головой ручаюсь.
этом, так как Мэгги Донэхью отдала ей занятые на прошлой неделе мерку
картофеля и два килограмма муки и его ждал хороший ужин. Она не гасила
плиту до девяти часов, потом с большой неохотой легла спать. Она бы
предпочла дождаться его, но боялась, зная, как ему будет неприятно, если
он вернется домой нетрезвый.
шагом поднимается по лестнице и шарит ключом у замка. Он вошел в
спальню, сел и тяжело вздохнул. Она лежала не шевелясь, зная его особую
раздражительность, когда он бывал навеселе, и стараясь даже не подать
виду, что она не спит из-за него. Однако это было нелегко. Она так стис-
нула руки, что ногти впились в ладони и тело одеревенело от напряженной
неподвижности. Он еще ни разу не возвращался домой в таком виде.
нула.
ли, что стекло со звоном ударилось о колпак, и спичка погасла.
и в его осипшем голосе прозвучала добродушная насмешка. - Просто я полу-
чил два-три очень основательных удара... Очень...
ла от ужаса: только что она слышала его голос и не сомневалась, что это
Билл, а теперь далее не узнавала его. Лицо его казалось ей совершенно
незнакомым, - опухшее, избитое, все в ссадинах и синяках, оно было до
того изувечено, что не осталось ни одной знакомой черты. Один глаз сов-
сем закрылся, другой едва поблескивал между распухшими веками; ухо было
почти все ободрано, лицо обратилось в распухший комок сырого мяса; пра-
вая скула казалась вдвое больше левой.
тые, опухшие губы, из которых все еще шла кровь. Ей чуть не сделалось
дурно от испуга, и сердце рванулось к нему в порыве нежности. Ей хоте-
лось обнять его, приласкать, утешить... Но трезвый рассудок подсказывал
другое.
что нужно сделать? Я ведь не знаю!
весь распух... уже после того, как надел куртку.
вать рукав с его беспомощно повисшей, отекшей руки.
руки и разглядывая их уголком заплывшего глаза.
она. - Это минутное дело. А потом кончу тебя раздевать.
он все еще повторял:
бредит.
новить картину того, что произошло.
против меня. Секретарь клуба меня предупредил, что справиться с ним бу-
дет трудно. Я бы все-таки победил, будь я в спортивной форме... но я по-
терял пятнадцать фунтов и не тренировался. Потом я здорово выпивал, а от
этого бывает одышка...
не узнала его лица, так не узнавала теперь его великолепной мускулистой
спины. Белый покров шелковистой колеи был весь иссечен и окровавлен.
Большинство ссадин шли поперек тела, хотя были и продольные.
здорово досталось. Но все-таки я водил его за нос... Никак ему не удава-
лось прикончить меня... Я выдержал все двадцать раундов и ему тоже оста-
вил памятку о себе. Держу пари, что у него перебито несколько суставов
на левой руке... Пощупай мою голову, вот здесь! Чувствуешь, как распух-
ла? Теперь небось жалеет, что все время лупил меня по этому месту. Ну и
колотил же он меня! Ну и колотил! Никогда я не испытывал ничего подобно-
го. Его прозвали "Гроза Чикаго". Но я уважаю его. Молодец!.. А все-таки
счет был бы другой, будь я в спортивной форме! Ох! Ох! Осторожней! Это
прямо как нарыв!
величиной с тарелку.
каждой схватке он меня непременно угощал таким ударом. Я от них в конце
концов совсем обалдел, даже ноги ослабели, ничего уж не соображал. Это,
конечно, не нокаут, но ужасно изнуряет, когда матч затягивается. Совсем
силы теряешь...
дело грохается на колени, - пошутил он. - А смола на холсте - знаешь,
как щиплет!..
веченного тела своего красавца, своего дорогого мальчика!
кармане звякнули деньги. Билл окликнул ее и вынул горсть серебра.
тщетно стараясь их сосчитать; видимо, его мысли опять начали путаться.
бранила его и осуждала. В конце концов Билл - этот большой великолепный
мужчина - был только мальчиком, ее мальчиком! И он пошел на все эти му-
чения и перенес их ради нее, ради дома и обстановки, которые были их до-
мом и их обстановкой. И теперь, в бреду, он высказал это. Он же сказал:
"Нам нужны были деньги". Значит, он вовсе не забывал о ней, как она по-
лагала. Там, в глубинах его души, бессознательно и упорно жила одна
мысль о ней: "Нам нужны деньги. Нам!"
еще никогда она его так сильно не любила, как в эти минуты.
Сколько тут?..
угостить товарищей... потом трамвай... Если бы я выиграл, я бы принес
сто... Ради них я и дрался. Хоть немножко поправил бы наши дела...
Сертаков Виталий
Маккэфри Энн
Орлов Алекс
Куликов Роман
Лондон Джек
Махров Алексей