ми, похожими на гимнастические брусья. По своей жизнерадостной привычке
Сабуров прикинул, годится ли такое помещение скоротать последние часы
перед смертью. Хорошо придумано, безнадежно.
роводительницам, и бурыми подземными переходами массу вывели обратно в
зал ожидания.
виц в униформе. Чтобы не подвергаться побочному воздействию фатовского
обаяния, Сабуров отправился изучать распорядок работы всех земных служб:
обувной мастерской, ресторана, почтового отделения, - вид междугородного
телефона такой тоскливой болью отозвался в душе - знать бы Лидин мос-
ковский номер...
ботяги-нефтяники или лесорубы (линялая ковбойка уже лет двадцать перес-
тала быть атрибутом молодежной романтики). Крепко чесали в затылках они.
прибавило регистраторше принципиальности. Вот они, личные связи...
другой.
вирепела она, словно до этого они были допущены к рейсу. - Клаша, позови
дежурного!
начальство ли какое? - и успокоилась. Сабуров, так же мгновенно оценив
ситуацию, принялся степенно растолковывать Шурке, что поделать здесь ни-
чего нельзя, но вовсе не оттого, что он, непогрешимый папа, так труслив
и подл, как это было на самом деле, а оттого, что этого требует Закон.
механизма Шурке даже понравилось.
ров, чтобы загладить стыд перед Шуркой и обманутыми мужичками - тем бо-
лее что Шурку и впрямь стоило подкормить, чтобы не затошнило в полете
(Сабурова-то больше тошнит на земле).
его работы, был закрыт.
Шурка, и Сабуров снова едва не ответил: убедились, что так легче отдела-
ются.
ту, а потом, все мрачнея и мрачнея, вдруг произнес упавшим голосом:
но ты хотя бы не выпрашивай у них жевательную резинку, не трись у ихних
ресторанов... Гордый и нищий...
капельки: скорость нарастала, следы становились все горизонтальнее и
прозрачнее, пока не истоньшились из головастиков в сперматозоиды, кото-
рые вдруг поползли вверх, - взлет!
руку, и, возвращаясь, тут же засыпал. От нежности к его доверчивой буй-
ной головушке, которой суждено принять в себя столько бурь, ядовитая
крыса в душе Сабурова на время унялась, неотвязные думы о месте поэта в
рабочем строю стали казаться всего лишь полуправдой, и ему, даже скован-
ному доверчивой Шуркиной головой, тоже несколько раз удалось вздремнуть,
хотя сон был для него редким гостем даже в собственной постели.
Шурка, впервые увидевший море, да еще с самолета: нужно было долго сле-
дить за которой-нибудь морщиной, чтобы заметить ее движение. Шурка отме-
тил, что корабли выглядят большими даже в сравнении с морем, и внезапно
вынес Сабурову приговор:
кой простотою, будто Сабуров уже давно покоился в недрах комбината. - Ты
поверил, будто народ дает оценку гениям. А мы с Аркашкой считаем, что
наоборот: чтобы создать что-нибудь великое, надо плевать на Сидоровых!
уважения к Сидоровым, но почувствовал, что не может быть снисходителен
тот, кто и без того стоит ниже всех.
целый день лежал на диване и уныло повторял, что удовольствия -
единственная вещь, которая не обманет.
Аркаша начинал оживать и по первому же звонку бросался к телефону или к
двери, из-за которой виднелась какая-то ночная нечисть, - жирная, тощая,
бритая, патлатая, прыщавая или вампирски-свежая, никогда не попадавшаяся
Наталье днем, и Наталья, всегда испытывавшая к нечисти жалость ("Как им
хочется внимания!"), сейчас, когда они уводили в какую-то страшную и
отвратительную их жизнь ее неприспособленного даже и к добропорядочной
жизни сыночка, вглядывалась в них со страхом и тайной ненавистью. Юроди-
ый Кристмас в заплатах и серпантинных кудряшках был еще найкращий.
всегда была уверена: он что-нибудь да придумает.
сутствие в тысячу раз ужаснее: прежде ей в глубине души все равно каза-
лось невероятным, чтобы он мог ее оставить - это все равно что бросила
мама.
чаянием допытывалась она, перечисляя добропорядочные фамилии, но Аркаша
только хмыкал с ненавистью:
ли, а мнят себя цветом мирового интеллекта...
с работы приходила разбитой до того, что не выдерживала - засыпала. Од-
нако ночью, несмотря на таблетки, просыпалась от тревоги и прокрадыва-
лась посмотреть, спит ли Аркаша, и подолгу стояла над ним, со страхом
пытаясь понять, не пахнет ли от него вином, но так не разу и не поняла.
Но когда Аркаша дышал спокойно, и ей становилось спокойнее, а когда он
метался, всхлипывал, она от тоски и жалости долго не могла заснуть и,
подброшенная беспощадным будильником, ставила на огонь кашу для сына
(самой ничего не лезло в горло - пила только чай покрепче, а кофе в го-
роде было не достать), мылась, наводила марафет, ничего не соображая,
только тупо удивляясь: неужели она опять превозможет еще один двенадца-
тичасовой рабочий день, двенадцатичасовой страх не обеспечить людей за-
казами, деньгами. (Что деньги еще придется как-то отрабатывать - про это
уже некогда и думать.)
рыми изматывало необходимостью притворяться. (Глупый Сударушкин думал
купить ее повышением - дополнительной обузой. Но ее власть - защита для
ребят.) И теперь, когда удалось никого не оставить за воротами, к ней то
и дело подходили недовольные, с чего-то решившие, что на заработанное
они должны жить лучше, чем на незаработанное. И чувствовалось, что речь
для них идет не о такой легкомысленной и даже слегка забавной вещи, как
деньги, а прямо-таки о святом.
Закоренелый скептик с такой надеждой и нежностью произносил слова "ры-
нок", "конкуренция", за которыми вот-вот должны были прийти высокое ка-
чество продукции, высокая коммерческая честность, - а тут из-за ложной
гуманности... Как он расписывал новый кооператив "Теремок":
теля!
"Теремку" (задатки забраны, а кособокие домишки гниют под дождем - кто
без крыши, а кто и без фундамента), Фирсов ходил такой понурый, будто
вложил в эти домишки все свои сбережения (духовные сбережения, может
быть, он таки и ухнул туда почти все). Ядовитый Коржиков рассказывал за
достоверное, что еще на самой кооперативной заре Фирсов якобы купил це-
лых два пирожных у бравого корзинщика с исключительной целью поддержать
коммерцию - и отделался сравнительно легко, недельным поносом. "Сколько
раз тебе говорить: я человек неинтеллигентный - слов таких не люблю", -
выговорила она Коржикову, хотя в скепсисе и злоязычии Фирсов, в об-
щем-то, ему не уступит - но любовь всякого делает наивным.
Андрюшиных шуточек еще и не назвать его Сидорушкиным), хотя на новой
должности он уже держался родным отцом: хватило ума распознать, что она
способна и запрягаться, и лягаться. А в прежнем чине как-то даже выско-