реагировать: смеяться или грустить. Было действительно очень
смешно, но что-то удержало меня от смеха. Я сразу поняла, что
смеяться грешно.
загородной улице (мы там гостили, и я направлялась к дому
одной девочки, с которой меня познакомили, чтоб я имела
подружку и не скучала на новом месте). Ночью прошел дождь, и
тротуар был чистенький, как вымытый. За оградами благоухала
сирень - в этом городишке вкусы его обитателей не очень
разнились, и все дома были окружены кустами сирени, кажется,
одного сорта. Но сирень была пахучая и пахла так, что голова
могла закружиться.
навстречу мне. Старичок. Очень аккуратный. Одной рукой он
опирался на тросточку, а локтем другой прижимал к боку кожаную
папку. Аккуратненький, чистенький старичок. В черном костюме и
черной шляпе. В теплый летний день. С ума сойти! - сказала бы
бабушка Сима. Словно он вышел из старого фильма. Теперь уже
никто так не одевается.
костюму. И вдруг старик отколол номер, как сказал бы дедушка
Сема.
Аккуратно положил на тротуар папку, на папку положил шляпу,
рядом с папкой - свою тросточку. Я остановилась и во все глаза
глядела на него, не понимая, что старик собирается делать. А
делал старик вот что. Кончиками пальцев аккуратно подтянул на
коленях брюки, как делают мужчины, собираясь сесть и не желая
испортить отутюженные складки на штанинах. Затем шлепнулся
задом на тротуар, посидел какой-то миг, опрокинулся на спину и
стал биться руками и ногами, как недорезанная курица крыльями.
смешно, Но не сделала этого. У старика был припадок эпилепсии.
Я знала об этой болезни. Даже однажды видела припадок и
испугалась до смерти. Это было ужасно. Но на сей раз все
приняло смешной оборот.
большим стажем, и, почуяв приближение припадка, заранее принял
меры предосторожности, чтоб ничего не испачкать и не
испортить: аккуратно сложил все предметы и даже брюки
подтянул, чтоб не испортить складки.
стояла и смотрела. Потом поднялся. Надел на голову шляпу,
поднял папку и тросточку, отряхнул ладонью зад и пошел дальше
мимо меня. Аккуратный, подтянутый. Как ни в чем не бывало. Я
пошла своей дорогой, и вид у меня был, должно быть, очень
глупый: мне очень хотелось рассмеяться, но что-то удерживало.
не смешных обстоятельствах. На похоронах. Я, наверное,
ненормальная. Или у меня уж такая судьба: попадать в такие
ситуации, где не знаешь, смеяться или плакать.
мог выдавить слез, шмыгал носом, изображая рыдания. Одна я
чуть не заржала, как лошадь. Хоронили моего родственника. Но
это так только говорится - родственник. На самом деле он мне -
никто. У бабушки Любы есть двоюродная сестра. А у этой сестры
муж. Вот его-то и хоронили. Меня тогда родители подбросили на
пару деньков к бабушке Любе (дедушка Лева называл это:
передать по эстафете), и, когда умер этот родственник, который
мне никто, бабушка Люба, отправляясь на похороны, прихватила
меня с собой. Потому что меня не с кем было оставить дома.
открытый, без крышки, разглядеть усопшего я не могла - была
слишком мала. Даже поднявшись на цыпочки, видела только кончик
белого носа над сосновым краем гроба. Так как покойник был мне
никто, я не очень горевала. Я его и живым-то ни разу не
видела. В комнате почему-то было полно женщин и ни одного
мужчины. Эти женщины рыдали очень громко, стараясь перекричать
одна другую. Мне даже показалось, что они этим хотят показать
вдове, как они сильно горюют, и весь этот плач напоминал
соревнование, кто кого переплачет. Бабушка Люба плакала тоже.
Но не очень громко. А в меру. Сдержанно. Потому что она -
интеллигентная женщина, с высшим образованием. У меня защипало
в носу, что обычно предвещало близкие слезы. Трудно не
заплакать, когда кругом все рыдают.
сестра повалилась на открытый гроб, ее левая большая грудь
примяла белый нос покойного, и она заголосила таким текстом из
смеси русских и еврейских слов, что мне стоило усилий не
расхохотаться во все горло.
командовала покойным, как солдатом, и теперь, снаряжая его в
дальний путь, давала ему ценные указания, полный перечень
того, что надо попросить у Бога, если представится случай
повидаться лично.
покойнику, но, он даже если бы и мог слышать, ничего, не
разобрал бы, потому что как подушкой был придавлен могучей
грудью супруги. - Когда ты предстанешь пред Всевышним, не
забудь попросить его...
перечень просьб, с которыми покойнику предстояло обратиться к
Богу. Просьбы были очень земные, конкретные. Например, чтобы
сыну Грише, которому предстояла хирургическая операция по
удалению геморроя, сделали эту операцию без халтуры и чтоб не
осталось никаких последствий. Пусть он попадет в руки к
хорошему хирургу. И указывалась фамилия известного профессора.
Чтоб горсовет, наконец, удовлетворил их ходатайство по
расширению жилищной площади и добавил им еще хотя бы одну
комнату, иначе Сонечка не сможет выйти замуж.
не будь он придавлен грудью жены, непременно выскочил бы из
гроба и помчался куда глаза глядят. Это мне напомнило, как
бабушка Люба снаряжает дедушку Леву в магазин за покупками и
до самых дверей напоминает ему, что следует купить (у дедушки
- склероз), и на прощанье требует, чтоб он вслух повторил все,
что она ему сказала.
покойнику:
такой приступ смеха, что я выскочила пулей из комнаты,
невежливо расталкивая плачущих старух.
своему усопшему мужу, готовя его к важному свиданию с Богом:
него есть сердце, чтоб нашу племянницу Розочку, наконец,
приняли в Педагогический институт имени Ленина.
Похороны и педагогический институт! Русские и еврейские слова
вперемежку.
толпились любопытные. Забежала за угол дома и смеялась, может
быть, полчаса подряд.
меня, совсем обессилевшую от смеха, приложила ладонь к моему
лбу и со словами: "Ребенок перевозбудился" - увезла меня
домой.
это. Мне казалось, что разговоры о предчувствии - одна из
блажей взрослых, которые развлекают себя, как дети,
фантазиями. И жизнь проучила меня. На собственном горьком
опыте я убедилась, что предчувствия - совсем не блажь.
что что-то внутри гложет меня. Беспричинно сжимается сердце,
становится вдруг грустно-грустно, и, кажется, вот-вот заплачу
ни с того, ни с сего. Какое-то беспокойство безо всякого
видимого повода охватило меня. Я даже подумала, не заболеваю
ли?
и даже мой эскорт Джо заметил, что мне не по себе, и вежливо
осведомился о моем самочувствии. Вот тогда-то я поняла, что
значит, когда взрослые жалуются, что у них болит сердце. Я
вдруг почувствовала свое сердце. Мое сердечко, как напуганный
взъерошенный воробышек, выпавший из гнезда, беспомощно
трепыхалось за ребрами. Неясная, еще неосознанная угроза
затаилась вокруг меня, и мне становилось трудно дышать.
Обеспокоенный Джо предложил довести меня от станции до дома. Я
отказалась и побежала домой, гонимая в спину колючей мыслью,