уничтожать множество людей, чтобы прихватить среди них тех, кто успел узнать
о бумаге. И он уничтожил тьму-тьмущую людей, но все-таки весть о том, что
такая бумага была, не мог уничтожить.
проходят годы и годы, кости его просятся в землю, но их не предают земле.
Такое жестокое упорство властей не могло не найти в головах чегемцев
понятного объяснения. И они его нашли. Они решили, что Большеусый, гордясь,
что он победил величайшего абрека, каждую ночь приходит туда, где он лежит,
чтобы насладиться его мертвым видом.
смилостивится и разрешит предать земле несчастные кости Ленина. С великим
упорством, иногда переходящим в отчаяние, чегемцы годами и десятилетиями
ожидали, когда это случится.
или тем более из России (откуда приезжали те, что служили в армии), чегемцы
неизменно спрашивали:
предавать земле или нет?
беды, накатывавшие на нашу страну, они часто склонны были объяснять этим
великим грехом, непреданием земле костей покойника, тоскующих по земле.
многих из них свербил этот позор неисполненного долга.
мирно переговариваясь о том о сем. И вдруг один из них взрывается:
-- я о тех, что Ленина не хоронят...
сборе в приятном ожидании ужина. Весело гудит огонь в очаге, и хозяйка, чуть
отклонив от огня котел, висящий на очажной цепи, помешивает в нем мамалыжной
лопаточкой. И вдруг она оставляет мамалыжную лопаточку, выпрямляется и,
обращаясь к членам семьи, жалостливо спрашивает:
земле?
лучше готовь себе мамалыгу.
берясь за мамалыжную лопаточку. И неясно, что она имеет в виду: то ли
толстокожесть правителей, то ли многотерпеливую неподвижность народа.
задумчивости проходившего по тропе. Поравнявшись со мной и, разумеется, не
видя меня, он вдруг пожал плечами и вслух произнес:
видение. Или, случалось, стоит чегемец на огромном каштане и рубит
толстенную ветку. И далеко вокруг в знойном воздухе раздается долгое,
сиротское: тюк! тюк! тюк!
ствол, перевести дух, и вдруг замечает, что далеко внизу по верхнечегемской
дороге проходит земляк. По его одежде он догадывается, что тот идет из
города.
Хотел Хорошего, но не Успел, предали земле или нет?!
что откуда-то сверху (не с небес ли?), и, может быть, так и не поймав
взглядом стоящего на дереве земляка, он машет отрицательно рукой и кричит,
вскинув голову:
чегемец, и неизвестно, что он имеет в виду: то ли толстокожесть правителей,
то ли многотерпеливую неподвижность народа. И снова, выдернув топор, --
неизбывное, долгое, сиротское: тюк! тюк! тюк!
полгода или больше. Приходят навещать его односельчане, родственники из
других деревень, приносят гостинцы, рассаживаются, спрашивают о здоровье.
обо мне спрашивать... Я давно мертвый, да вроде бедняги Ленина похоронить
меня некому...
как начало возмездия. И они сразу же стали говорить, что теперь имя его и
слава его долго не продержатся.
нисколько не удивились. В целом одобрив содержание доклада, они говорили:
Большеусого.
бумагу, написанную Лениным, знали, и про все вурдалачества Большеусого. Как
же они об этом не знали?
убрали из Мавзолея, чегемцы приуныли.
надо было Ленина похоронить, а этого оставить, написав на Амавзолее: "ЗДЕСЬ
ЛЕЖИТ ВУРДАЛАК, ВЫПИВШИЙ НАШУ КРОВЬ". Неужели им некому было подсказать?
когда же наконец предадут земле Того, кто Хотел Хорошего, но не Успел.
мы взялись о них говорить. А то эти отвлечения, чувствую, рано или поздно,
изведут меня до смерти, как извели беднягу Камуга его ночные бдения.
Нуца во главе с Харлампо провожали их до спуска к реке Кодор.
орехами, чурчхелами и кругами сыра. Деспина держала в руках живых кур со
связанными ногами. Меня почему-то слегка беспокоило, что вот она берет с
собой наших кур, а ведь они никогда не несутся двужелтошными яйцами.
слезами.
начинали дышать желваками.
Харлампо, что куры, чувствуя эту силу, начинали тревожно кудахтать и
взмахивать крыльями на руках у Деспины.
расстроенная и стараясь успокоить племянницу, которая, приподняв сильную
руку, сжимавшую кур, утирала слезы.
по широкой спине.
мы глядели им вслед, и длинные косы Деспины, позолоченные солнцем,
вздрагивали на ее спине, и платок долго синел.
поворачиваясь, уходил к своим козам.
знает о чем задумавшись.
гордясь, что на земле существует такая любовь, и неосознанно надеясь, что и
мы когда-нибудь будем достойны ее, уходили домой, жалея Харлампо и Деспину.
приписанное чегемцами Харлампо и, в сущности, являющееся отражением их
собственного безумства.
объелся орехов и в состоянии орехового одурения погнался за ее любимой
козой, добежал до мельницы, где был перехвачен еще более, чем он, могучим
Гераго, связан и погружен в ручей, в котором сутки пролежал с пятипудовым
жерновом на животе для противоборства течению и окончательного заземления
вонзившейся в него молнии безумия.
воде, а молния безумия, покинув его тело, заземлилась. Отогревшись у
мельничного костра, Харлампо пришел в себя и вместе с козой был отправлен в
Большой Дом. Один из чегемцев, который тогда был на мельнице и на некотором
расстоянии последовавший за ним, ничего особенного в его поведении не
обнаружил. Только коза иногда робко оглядывалась.
этот случай. Но, оказывается, не забыли. На следующий год одна из коз в
стаде старого Хабуга оказалась яловой. Явление это достаточно обычное. К
несчастью, яловой оказалась именно та коза, за которой гнался Харлампо.
никак не могли припомнить, кто именно сказал это первым). -- Ясно как день,
отчего она ояловела. Да он с ней балует! Да он ни одного козла к ней не
подпускает!
мгновение не поверили этому слуху, и тетя Нуца, принявшая эту весть как
Николаев Андрей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Соломатина Татьяна
Пехов Алексей