не идя на поводу у толпы.
понятия ни малейшего не имел. К Марии он был не против снова пойти, так как
Вениамин все же требовал еще ухода за собой, но дома у Марии сейчас не было
никого. Она на работе уже была, а дети, соответственно, в школе. И не знал
Сараев, как Мария воспримет и истолкует его приход, может быть, подумает,
что он навязывается ей против воли, или еще что-нибудь подумает по его
адресу нелестное и нелицеприятное, усомнившись и не поверив правде о
продлении его отпуска.
съестного, экономя, конечно, последние деньги. Но не пошел он никуда. Потому
что, купив что-либо, пришлось бы ему идти и относить купленное домой и
сидеть там весь день, а у него же ни телевизора не было - посмотреть его и
время тем самым как-то потратить и провести, ни книжки какой-нибудь, ни даже
газет никаких. И он пошел в сторону дома, по привычке всегда с работы в
сторону дома идти, но не прямо пошел, а через автовокзал новый, то есть
вокруг. И он вошел в здание вокзала и походил по пустому, как и в прошлый
его приход, залу. И точно такой же милиционер шагал по первому этажу взад и
вперед и по кругу, и та же надпись светилась на информационном табло. И
водка небось в кафе продается та же, подумал Сараев, и без закуски. Но на
водку переводить средства Сараев не мог себе позволить, и он подошел к
милиционеру и спросил, не преследуя никакой цели:
Придет, станет в позу и выступает, как на съезде, лекции читает в пустоту.
знал и не мог бы сказать, зачем он пришел на этот мертвый вокзал. Пришел - и
пришел. По наитию какому-то, хотя делать тут ему было нечего. И в любом
другом месте нечего.
присаживался на стулья из желтой пластмассы, то есть вел себя так, как в
музее или галерее люди себя ведут. И он, как в музее, разглядывал
разноцветные витражи- картины - из жизни героического казачества, - и
рисунки настенные мозаичные на темы материнства и детства, и панно,
выполненное во всю торцовую стену снизу доверху. А изображало это панно
автобус "ЛАЗ", уносящийся в туманную даль по извилистой трудной дороге.
приблизился к Сараеву и сказал: - Что, красиво?
посещали, чтоб могли видеть... это... своими глазами.
входа к ним на сближение. И она дошла до середины зала, остановилась и
расстегнула свою синюю фуфайку.
фуфайке вздернула вдруг указательный палец правой руки и сказала:
Молитесь все. Тех, кто не молится, быть не должно. - Она замолчала,
осмотрелась вокруг и опять сказала, ткнув пальцем в воздух: - Второй
православный праздник - Пасха. Празднуется пятого декабря по старому стилю и
летоисчислению.
ждет.
одиночестве и, как говорится, с глазу на глаз. А она говорила шамкая и
проглатывая куски слов, и голос ее накатывал на Сараева короткими
судорожными волнами.
женщина все громче, - кроме болгар. Болгары Верховным судом Украинской
Советской Социалистической родины девятого созыва приговорены к смертной
казни через повешение. Все зло от болгар. Сталин был болгар, Ленин - болгар,
Брежнев и Горбачев - болгары.
уме находилась эта женщина. Но Сараев-то слушал ее внимательно не потому,
что ему было интересно ее слушать, а потому, что голос у нее знакомым
показался Сараеву. Правда, из-за эха и расстояния не мог он определить, кому
именно принадлежал такой же лающий голос. Вернее, у него промелькнула
догадка, что Мила в пьяном состоянии так приблизительно кричала, ну, или не
так, а очень похоже. Но он не задержался на этой промелькнувшей мысли, а
пошел к женщине навстречу и приблизился к ней на расстояние двух с небольшим
метров. И увидел Сараев, что в самом деле перед ним стоит Мила собственной
своей персоной. И она сильно, конечно, изменилась под воздействием
прошедшего времени, и зубы у нее отсутствовали с правой стороны, и фуфайка
на ней была старая, с закатанными рукавами, и не по росту и не по размеру.
Но в том, что это Мила, не могло быть никаких у Сараева сомнений. И он стоял
и смотрел на нее, на свою первую бывшую жену, а она не обращала на него
внимания, а говорила, как будто бы перед ней не один-единственный Сараев
стоит, а многотысячная аудитория благодарных слушателей.
столице Российского государства с тысяча девятьсот двенадцатого года. На
Курском вокзале. Ельцин - исполняющий обязанности поверенного в делах, глаза
карие, наполовину болгар. Ельцина быть не должно. А царицей должна быть
Петрова Анна Васильевна - депутат Верховного Совета. Она меня принимала в
Кремле, молитесь за нее. И за меня молитесь. Я тоже должна быть царицей. Но
я даю себе самоотвод по уважительной причине.
они сначала шли в молчании, ни о чем не разговаривая между собой, а потом
Сараев спросил:
Мила говорит, - двадцать один день.
Смерть болгарам и вечная память.
голову, о чем бы с ней еще можно было поговорить. И как поступить с Милой
сейчас и в дальнейшей перспективе, Сараеву было неясно. Что, в смысле,
должен он делать. Уйти или отвести ее к себе домой, где она тоже имеет право
жить? Такое же, как и он сам. Но что из этого получится и, может, необходимо
сдать ее на лечение? Ну а когда выпустят ее снова, тогда как быть, особенно
если она такой и останется? Короче, не ожидал, конечно, Сараев встретить
Милу в нынешнем ее плачевном виде и не мог он вообразить себе, и даже в
страшном сне не могло привидеться ему того, что реально осуществилось в
жизни. Он-то думал и был уверен на сто процентов, что Мила по- прежнему пьет
и гуляет в том же самом ключе, беспробудно. С друзьями своими уголовными.
Ведь же недаром и не просто так, от нечего делать, приходили они тогда,
ночью, и ее спрашивали. Не могло же Сараеву почудиться спросонья посещение
их ночное. И дверь, ту еще, деревянную, они расшатали, выбить ее пытаясь. То
есть у него все нужные основания были думать про Милу так, как думал он, а
не по-другому. А оказалось, значит, что все не так, и Сараев сказал на
всякий случай, для того чтобы молчание свое нарушить и разрядить:
Маркелов Олег
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Шилова Юлия