Чтение 44–й страницы книги ~Секрет государственной важности~

лежащие на палубе тали, он увидел застрявший в веревках маленький черный
башмачок.

Федя совсем успокоился.

"Растеряха", - подумал он, бережно пряча в карман находку.

Но где же Таня? Великанов прежде всего побежал на корму и осмотрел
кочегарский кубрик.

Таня, Таня... Юноша не мог забыть недавнего разговора с ней. Прошло
несколько часов, казалось, это было так давно. Произошло два переворота. В
то время на пароходе была свободная республика, потом чужая власть, а сейчас
снова республика. Где ты, Таня? Великанов доверил ей свою тайну и был
уверен, что девушка никогда не выдаст друзей. И вместе с тем сердце
говорило, что Таня для него не только хороший товарищ...

Тем временем Потапенко вместе с Максимом Мальчиковым выбросили тело
беляка за борт, а матроса Симончука отвели и заперли в одну из кают
неподалеку от входа в машинное отделение.

"Синий тюлень" снова в руках Феди Великанова и его друзей.

* * *

Сколько пролежала Таня под куском парусины, пахнущей олифой и скипидаром,
трудно сказать. Может быть, час, может быть, значительно больше. И чем
дальше, тем чаще планы ее перебивались мыслью о хорошем куске черного хлеба
с солью...

Но девушка говорила себе: "Это пустяки..." Главное - где товарищи? Когда
все успокоятся, заснут, она обязательно выйдет из этой кладовки и
постарается помочь друзьям. Уж что-нибудь да придумает! Но почему работает
машина, ведь она испортилась?

Разговор в Фединой каюте она никогда не забудет, никогда. На душе ее
потеплело. Глупый мальчик, решил, что он плохой капитан. Таня вспомнила его
бессвязные слова, чувствовала в коленях Федину голову, перебирала его
волосы, жестковатые, пропахшие дымом... Сколько ему пришлось пережить за
несколько дней, как он выдержал!.. Другой за всю жизнь не испытает такого.
Таня восхищалась своим другом.

"Он доверился мне! - Девушке казалось, что самые страшные пытки не вырвут
у нее хотя бы одно слово. - Пусть жгут, пусть расстреливают, я не подведу".

В глазах девушки Федя был отважным борцом за Советскую власть, за Россию.
Он делал то же, что ее отец. У них одни друзья, одни враги.

Прозвучали три двойных удара в колокол.

"Одиннадцать часов, как хочется поесть..." Таня вспомнила деликатесы,
оставшиеся на камбузе. Копченая колбаса, сдобные галеты, масло... Она, как
сейчас, видела, где лежат все эти вкусные вещи. Маленький шкафчик направо от
дверей...

Двенадцать... А все еще слышны голоса, шаги. Кто-то даже приоткрыл дверь
кладовки. Таня зарылась глубже в пахучие чехлы и сидела тихо, как мышь.

Тревога за своих, за Федю вновь охватила девушку: "Как будет с ними?
Вдруг после моего побега им стало хуже? Может быть, лейтенант сейчас
издевается над ними? Хорошо ли я сделала, что убежала?" Однако, вспомнив
красное пьяное лицо офицера, его злые глаза, Таня передернула плечами...
Нет. Поступить иначе она не могла.

Тревога сменялась надеждой. Федя что-нибудь изобретет, они не дадутся
врагу. Наконец Таню совсем одолел голод. "Одну галету, маленький кусочек
колбасы. Шкафчик направо от двери". И девушка решила проскользнуть в кухню.

На шлюпочной палубе тихо. Из рулевой рубки сочился слабый голубоватый
свет, поскрипывало рулевое колесо. Туман сделался еще непроглядней. Холодно.
Таня почувствовала озноб. Прихрамывая, в одном башмаке, она спустилась вниз,
благополучно пробралась на камбуз. Железные половинки двери чуть слышно
звякнули. Таня в темноте открыла шкаф и нащупала на верхней полке какие-то
свертки.

В это же мгновение электрический луч осветил ее.

Девушка метнулась в сторону.

- Танюша, - крикнул Федя, - это я! - Он обнял девушку. - Умница, храбрая!
- твердил юноша. Он не помнил себя от радости. - Вот где ты отыскалась! Как
я боялся... - Он вынул черный башмачок. - Дай я его надену... А теперь в
кают-компанию. Тебе приготовили царский ужин. Мы идем в Императорскую. Ты
еще не знаешь, у нас появились новые друзья.

* * *

Итак, снова направление на Императорскую гавань. Так единодушно решили,
собравшись на совет. Остановили машину, чтобы и вахтенные могли
присутствовать. На совете Таня предложила посадить под замок и американского
проповедника. Сказала, что он подстрекал лейтенанта взломать дверь в ванную.
Все же решили иностранца не трогать и ограничиться домашним арестом в каюте.

"Синий тюлень", тяжело, трудно вздыхая, возобновил свой путь к
партизанскому становищу. Расстояние не так уж велико, но пароход двигался
медленно, рабочих рук все еще не хватало. В обычное время на вахту к котлам
выходили два кочегара и угольщик, а теперь их заменяли все время два военных
моряка: унтер-офицер Потапенко и матрос Максим Мальчиков. Они по очереди
поддерживали пар, меняясь каждые четыре часа.

На руле стояли, чередуясь, Сергей Ломов, Таня и Великанов. Федя совсем не
уходил с мостика. Он ведь еще и капитан, а капитан даже во сне отвечает за
людей и пароход... Таня, сменившись с руля, бежала на камбуз: она готовила
на всех еду.

За главной машиной по-прежнему следил Виктор Никитин: один за механика,
машиниста и масленщика. Он тоже не вылезал из своих владений, принес из
какой-то каюты кожаное кресло и урывками придремывал в нем прямо под звонком
машинного телеграфа.

Глава восемнадцатая

УССУРИЙСКИЙ ТИГР ПОД ВОСХОДЯЩИМ СОЛНЦЕМ

Где же Императорская гавань? Мыс за мысом, и все похожи друг на друга.
Как их отличить? У всех лесистый берег, везде у воды серые камни...
Великанов, взъерошенный, с биноклем на шее, то заглядывал на карту в
штурманской, то снова выбегал на мостик.

"Должен быть маяк, - твердил про себя Федя, - должен!" Но маяка
Николаевского нет и нет. А вдруг он не заметил и давно прошел его? "Если бы
я хоть раз видел его раньше", - горевал Великанов.

Собственно, он видел его, и не раз, но это было давно, в детстве.
Мальчишкой Федя не раз прибегал на этот маяк и часами просиживал в гостях у
милейшего старичка смотрителя. Слушал увлекательные рассказы о его
плаваниях. Однажды они были там вместе с Таней. Но маячная башня рядом и за
несколько миль с моря - большая разница... А когда Федю привозил в родную
гавань или увозил во Владивосток пассажирский пароход, он как-то не
приглядывался к маяку. Вкус к таким вещам появился в училище дальнего
плавания.

В прошлом году он мог бы сходить в Императорскую уже как курсант, но
захотелось в другой рейс - посмотреть Японию и Китай.

Теперь приходится кусать локти...

Федя озабоченно глянул на небо. Видимость сегодня была отличнейшая.
Далеко на западе синели сопки. Впереди чередой выступали из воды лиловые
мысы. Ближе они изменяли окраску, становились темно-зелеными. Видимость -
лучше не надо, и все же погода не совсем нравилась Великанову. Небо облачно,
а покажется солнце - какое-то странное: оранжевое и резко очерченное, словно
в цветных стеклах секстана.

Любой судоводитель на месте Великанова давно подошел бы ближе к берегу,
но Феде казались опасными все глубины меньше ста саженей.

Наоборот, он считал, что пароход и так недопустимо близко от берега.
Посоветоваться же с кем-нибудь не решался. Неудобно: он ведь капитан...

- Близковато идем, - сказал он, когда стало совсем невмоготу, Ломову,
стоявшему на руле и несколько скептически наблюдавшему за Фединой беготней.
- Не взять ли мористее?

- Да ты что? - возразил Ломов. - И отсюда маяк не разглядишь, далеко
больно... милях бы в пяти от берега. Другие капитаны всегда на подходе ближе
держат... Чать, не в тумане.

- А ты узнаешь места? - оживился Федя. - Это какой по-твоему? - Он
показал на всплывавший впереди лиловый мыс.

Великанов с надеждой ждал ответа.

- Нет, мысов признать не могу, - с сожалением сказал Ломов. - Я к ним не
присматривался. Мне говорили "право" - я брал право, говорили "лево" - я
лево... Дело матросское, - добавил он, словно извиняясь.

- Маяк! - не своим голосом закричал Великанов. - На том мысе, я хорошо
вижу!

Но сразу же пришло сомнение. А может быть, это другой маяк? Он вынес из
штурманской лоцию и стал быстро ее перелистывать.

Потом, неизвестно для чего, побежал на правое крыло, споткнулся о ящик
капитана Гроссе. Оскар Казимирович таскал его с места на место за веревку.
Планшир на крыльях мостика был высокий, и если бы Гроссе не становился на
подставку, над барьером торчал бы только козырек капитанской фуражки.

- Другого маяка близко не сыщешь, - подал голос Ломов. - Наш.

Действительно, маяков на побережье негусто и перепутать их трудно.

Но Федя уже не слушал Ломова. Он брал на верхнем мостике пеленги, потом
побежал на корму, заметил лаг.

Помудрив над картой. Великанов изменил курс на маяк. Его лицо теперь было
твердокаменным, даже Сергеи Ломов ничего не заметил. Но если бы кто-нибудь
заглянул в мятущуюся Федину душу... Сомнения терзали его пуще прежнего.

Позевывая и потягиваясь, на мостик вышел Потапенко.

- Маяк Николаевский, атаман, - сразу определил он. - За ним -
Императорская.