санитарки и даже ближайшие родственники работали на Льва Ефимовича, как
звали эскулапа, словно "утки" в камере предварительного заключения. Тетрадка
ее истории болезни не по дням, а по часам толстела, набирала жирный анамнез,
но уже шла вторая неделя, а более или менее точного диагноза поставить никто
не мог. Синдрома абстиненции, как ни хотели, не обнаружили. Налицо была
стойкая депрессия, вызванная неврастенией, причем последнее объяснялось
скорее гормональными нарушениями периода беременности. Понятно, что эти
данные у медиков были. Еще когда ими владел Сутеев. В соответствии с этим
Таня и выбрала линию поведения, что было как нельзя кстати. Более всего
хотелось вырваться за пределы этих стен. Она ела все антидепрессанты,
простодушно отвечала на все мыслимые вопросы, ничего не скрывала, даже то,
что потягивала травку, понятно, из-за бессонницы; что не хочет видеть свою
дочку Нюкту, Анну-Ночную, подумаешь, дочка, орет так, что уши закладывает.
Тем временем вставала рано, ежедневно делала зарядку, общалась в другими
пациентами, ждала среды и субботы, дней посещения, с двенадцати до четырех.
так как Павел сидел будто на иголках, явно нервничал и спешил уйти.
Разыгрывая непринужденность, мать и муж чего-то недоговаривали Тане. Она
сообразила, что это связано с Нюктой, о чем после ухода Павла открыто
спросила мать.
хочет. Но а ты же сейчас не можешь...
пластик на столе, Таня не поднимала глаз. Ада прервала затянувшуюся паузу:
снова зачастила, чтобы не висло неловкое молчание:
разрываться. Павлуша и на работе-то сгорает. А Лида сейчас не может. Ой,
Черновым сейчас и без Нюты нелегко.
съехидничала Таня.
сменив тон, грустно сказала:
повторила?" - подумала Таня.
порядочная!
объяснить дочери:
как ты. - Погладила Таню по руке и сердобольно чуть слезу не пустила. - Она
так высохла последнее время, будто кто жизнь из нее выпил. Все молчала,
никого не видела, не слышала. Вроде тут, а на деле не она это. Лида аж
плакала, что дочкиного смеха не слышала - и не помнит сколько.
хватает? Ну, мы нелегко жили, а у вас-то все есть.
взглядом.
не от сладкой жизни пошла. Думала, спрячусь за ним.
молчали, потому как чистых, без пятнышка и не найти было. Вот и молчали.
Теперь времена другие. Одни вон дворянством бахвалятся, другие, задрав
штаны, готовы русскую фамилию на Шмуца поменять.
себя. Ада, набрав в легкие побольше воздуха, как читая дочкины мысли,
выдохнула:
как не тебе знать. Всеволод ведь не от сохи, а вон пост какой занимал.
Значит, ему там доверяли, - вытянула пальчик в небо Адочка. - Думала, его
авторитет меня и защитит, ежели что. Любила, правда, не его. Да и любила ли?
Хотела. Я из рода, что в древности травили, а то и палили.
прошлом веке из Эдинбурга аптекарь с женой и дочкой, сам сбег, а жена его
настойками людей давай потчевать, видать, таланту у нее было побольше. Народ
повалил. Не только дочке приданое собрала, но и сама на зависть была, да
только не живут мужики в нашем роду. Те, кто женится, либо гибнут, либо деру
дают, те, кто родится - не жильцы. Бабка мне говорила, что у меня братик
был, до меня еще родился, Валечкой звали. Сердешный. Сейчас такие болезни
прямо на сердце оперируют, или там таблетками лечат, а тогда... Бегать
быстро не мог, ничего не мог, радоваться не мог - задыхался. Пяти лет не
исполнилось, угас, как свечечка.
своего отца. Видать, и бабка туда же. Вот я решила судьбу перехитрить, что
ли. Может, это и дар чужих людей лечить и судьбу им предсказывать, да только
мне-то это зачем? Тем более если по кругу грехом считают. Не ровен час, и
мама бы Соловки увидала. Может, потому, как уехала, записочки не оставила,
чтоб нам неприятностей не было. Она женщина видная, заметная, да и дела
своего никогда не бросала. То, что брат у тебя есть - ее заслуга. Никитушка
маленьким много болел.
обереги зашивала. Молилась о нем еженощно. Видать, когда решила, что будет
он жить, собрала все свое да уехала. Никому ничего не сказала.
все узелки связывались в ее мыслях, и она спросила Аду:
насолила?
здоровенькая, крепенькая была.
не соизволит.
невыговариваемым именем Фаздык Шогимардонович Ахтямов. За время общения с
ним на сеансах, которые Ахтямов строил по ему одному ведомому плану, Таня
поняла, что все его знания базируются на отечественной психологии и
философии марксизма-ленинизма. Имени Эриха Фромма он и не слышал, во всяком
случае, виртуозно линял от этой темы. В результате Таня оглоушила его
фроммовской терминологией в собственной вольной трактовке. Фаздык
Шогимардонович, якобы делая пометки в своем блокноте, скорописью записывал
Танину дешифровку словосочетаний типа "анальное либидо"...
выставиться полным олухом, возлагалась на психиатра-нарколога из клиники
Сербского. Его ждали из Москвы со дня на день. В словах одной из дежурных
сестер промелькнуло, что этот воротило науки пользовал и бутырских
пациентов. Исследуя невменяемые состояния, психиатр великолепно владел
гипнозом, и раскалывались у него стопроцентно.
пушистыми ушками. Говорил ласково, с придыханиями, улыбался и постоянно
прикрывал глазки, стрелял голубенькими щелочками в упор. Однако все его
призывы к Гипносу оказались тщетными. По его требованию мудрый бог к Тане не
явился.
***
отправился в третье отделение, на котором, кстати, пребывал
Захаржевский-старший. Там со стариками возилась Шура, не раз выручавшая
Сутеева.
больнице душу не вылечишь. По любому поводу у нее имелся либо адресок для
родных, либо сама ходила в церковку за болящего. Вот и сегодня, внимательно
выслушав Сутеева, нарисовала она планчик для Павла.
какая-то. Видать, молодую кто-то свадил. Сам говоришь, красивая пара. Мало
ли, кто ни позавидует.
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Самойлова Елена
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Смоленский Вадим