пластмассу. Мертвая дешевка, подумал он, поднимая пистолет-
пулемет - компактный, скорострельный, абсолютно безотказный,
с плоской вороненой обоймой на сорок патронов, казавшийся
намного длиннее, чем был на самом деле, из-за толстого
длинного глушителя, - на уровень груди и передергивая
затвор.
что происходит. Пистолет-пулемет залопотал, плюясь свинцом,
со стола веером брызнули осколки, распоротая пулями скатерть
вздыбилась, как живая, и бессильно легла на место, на белой
рубашке Рябого словно по волшебству распустились красные
цветы, и он опрокинулся вместе со стулом, в последний момент
вцепившись скрюченными пальцами в скатерть и стащив ее на
пол вместе с посудой.
сжимая в кулаке полуобглоданную куриную ножку. Рот его был
мучительно оскален, в испачканных кровью длинных зубах
застряла курятина. Его ноги в огромных туфлях судорожно
дернулись несколько раз, выбив странную дробь из покрытого
вытертым ковром пола, и замерли неподвижно.
обожженной шеей разливал водку. Еще одна пуля раздробила ему
локоть, но он даже не успел, наверное, этого почувствовать,
потому что третья пуля пробила аккуратное круглое отверстие
в его блестящем бритом черепе чуть повыше левого виска.
проворнее своих коллег-славян. Его словно ветром сдуло с
кресла, он с неожиданной легкостью нырнул под стол, успев
предварительно метнуть в Палача свой нож. Будь на месте
Палача кто-нибудь другой, этот трюк мог бы сработать, но это
был не тот случай. Палач заранее знал, что из всех четверых
- даже из пятерых, если считать оставшегося на улице
надувного качка, - этот мешок с салом самый опасный. Даже
под угрозой немедленного расстрела Палач не мог бы
объяснить, откуда взялась такая уверенность, но он знал, что
очкастый толстяк попытается преподнести ему какой-нибудь
сюрприз, так же наверняка, как если бы тот заранее
предупредил его о своих намерениях срочной телеграммой.
прокуренном воздухе банкетного зала, Палач лишь плавно
перенес вес своего тела на правую ногу, согнув ее в колене,
и так же плавно повел стволом автомата, провожая им
нырнувшего под стол толстяка. Нож пролетел над его левым
плечом, бешено вращаясь, словно ненароком сорвавшийся с оси
самолетный пропеллер, и с глухим стуком воткнулся в косяк
двери, где и засел намертво, мелко вибрируя и издавая низкое
злобное гудение. Посланная Палачом вдогонку толстяку длинная
очередь распорола бархатную обивку кресла, выбила острую
щепу из подвернувшейся по дороге ножки стола и настигла
очкастого азиата еще в полете. На затоптанный ковер он упал
уже мертвым, но недоверчивый Палач, тщательно прицелившись,
всадил еще одну пулю точнехонько между линзами очков,
расколов оправу пополам и проделав в черепе азиата лишнее
отверстие.
восемьдесят градусов и навел свой пистолет-пулемет на дверь.
Его расчет оказался верным: надувной качок все-таки
околачивался где-то поблизости и, услышав непонятный шум,
доносившийся из банкетного зала, не придумал ничего умнее,
как вломиться туда со всей скоростью, на которую был
способен. При этом он даже не удосужился вынуть пистолет, а
лишь положил ладонь на его рукоятку, заведя руку за спину.
Палач выждал секунду, давая оснащенной пневматической
пружиной двери мягко захлопнуться за последним
телохранителем Рябого, и только после этого спустил курок.
Теперь спешить было некуда, и он стрелял одиночными,
растягивая удовольствие: в грудь, в пах, в горло... Когда он
попытался выстрелить качку в лоб, курок сухо щелкнул,
сигнализируя о том, что в магазине кончились патроны.
взлетел под потолок, как проколотый воздушный шарик. Лицо у
него стало удивленным и обиженным, колени мягко подломились,
и он упал лицом в ковер с таким грохотом, словно обрушился
трехстворчатый платяной шкаф. Палач равнодушно бросил на
него разряженный автомат и неторопливо закурил. Теперь он
был не против выпить водки, но вся посуда вместе со все еще
зажатой в пальцах Рябого скатертью валялась под столом, а
водка, которую за мгновение до смерти разливал по бокалам
бритоголовый, свободно стекала по стене, по дороге
a,%h(" oal с кровью и прихватывая кусочки прилипшего к
потертому фальшивому бархату грязно-белого вещества.
осмотрел место побоища, небрежно сбросил на пол все еще
стоявший на столе пустой кейс и двинулся к дверям. Здесь он
остановился, секунду подумал и, подняв руку, легко выдернул
глубоко увязший в дереве дверного косяка нож. Он положил нож
в карман и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.
который давеча общался на улице с качком. Ему было
неизвестно, о чем они там беседовали, да он и не стремился
это узнать. У него не было времени на расспросы, да и
результаты любого, даже самого пристрастного и жесткого
допроса всегда вызывали у него некоторые сомнения. И потом,
все это было неважно. Важным было другое: теоретически качок
мог обсуждать с официантом свои профессиональные проблемы, а
значит, официант мог знать, что он, Палач, прибыл в это
захолустье из Москвы. Мог знать и мог сказать... Мог,
конечно, и не знать, но это уже были детали.
официанту, - тут есть одно дело... Ты ведь, насколько я
понимаю, свой человек?
давая понять, что он таки свой, свой в доску, то есть до
такой степени свой, что даже выразить невозможно. Палач
удовлетворенно покивал, доверительно взял этого идиота за
плечо и мягко увлек прочь из зала в полутемный вестибюль.
возле барьера пустующего по случаю летнего времени
гардероба. - Рябой и его ребята.., как бы это тебе
объяснить.., в общем, они немножко умерли. А поскольку ты
свой, то тебе сам Бог велел поддержать компанию.
что-то не совсем вас понимаю...
гладком, румяном лице профессионального холуя уже проступило
полное понимание. Он еще не мог поверить в то, что должно
было вот-вот произойти, еще не успел свыкнуться с этой
мыслью и до конца оценить последствия, заключавшиеся для
него лично в полном отсутствии каких бы то ни было
перспектив, но его слова о том, что он чего-то не понял,
были явным враньем.
нож очкастого азиата со щелчком раскрылся в руке у Палача, и
узкое двенадцатисантиметровое лезвие с негромким чмокающим
звуком вошло в горло официанта, как в мягкое масло. Палач
сделал быстрое движение рукой, распарывая это горло от уха
до уха, и плавно, почти грациозно отскочил в сторону, спасая
брюки от хлынувшей из страшной раны крови. Нож он оставил в
ране, поскольку не имел дурной привычки таскать при себе
орудие убийства. На свете сколько угодно высококачественной
стали, так какой смысл рисковать свободой и жизнью ради
нескольких, пусть даже и очень неплохо обработанных,
граммов?
Палач уже сидел в купе спального вагона, имея при себе билет
до Москвы и паспорт на имя некоего Артема Денисовича
Ложкина. Фамилия была не ахти, но Палач не собирался жить
под ней долго. Новоявленный Ложкин был одет в клетчатую
рубашку с коротким рукавом, не новые джинсы и белые
кроссовки "адидас". Из багажа при нем была лишь тощая
дорожная сумка с туалетными принадлежностями и сменой белья.
Он вежливо поздоровался со своим попутчиком и сразу же
отгородился от него раскрытой на середине роман-газетой. Это
был февральский выпуск девяносто первого года - тот самый,
где впервые опубликовали "Нечистую силу" Пикуля.
сказал Андрей Михайлович, аккуратно укладывая свои
Контровский Владимир
Мацумото Сэйте
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Скальци Джон
Никитин Юрий