перерезать весь свет?"
никогда не предполагала, что выйду замуж за знаменитость.
закинуть удочку; раскрутив леску, он забросил ее далеко в море, поплавок
попал в пену волны и понесся к берегу. На теневой части мола было
прохладно, с одной стороны стеклянной стенки стоял еще ясный день, с
другой уже надвигался вечер.
Спайсера. Почему я тогда сбежал, оставив ее в машине? Черт возьми, ведь
она знала толк в этих забавах!
пластинку? На память. Они ведь не дорогие, - добавила она, - всего шесть
пенсов. - Они остановились перед небольшой стеклянной будкой, похожей на
телефон-автомат. На будке была надпись: "Запишите на пластинку свой
собственный голос".
невменяемой. Покладистая, безответная, добрая, она в такие минуты
становилась опасной. Тогда из-за шляпы, теперь из-за пластинки.
подарил. И даже сегодня. Раз я тебе не нужна, чего же ты не убираешься?
Почему не оставишь меня в покое? - Прохожие оборачивались и глядели на
них, на его растерянное и недовольное лицо, на ее безудержный гнев. -
Зачем я тебе понадобилась? - кричала она на него.
ты рехнулась. Зачем тебе слушать меня на пластинке? Ты что, и так не
будешь меня слышать каждый день? - Он крепко сжал ей руку выше локтя. - Ты
ведь паинька. Мне для тебя ничего не жалко. Можешь получить все, что
желаешь. - Ему пришло в голову: "Она вертит мной, как хочет... долго так
будет?" - Ну, ты ведь говорила все это не всерьез? - заискивающе спросил
он. От этой попытки говорить ласково лицо его сморщилось, как у старика.
мог ничего прочесть в ее взгляде, мрачном и отчаянном.
не хотелось записывать свой голос - это напоминало ему об отпечатках
пальцев.
он. - У нас ведь и патефона нет. Ты даже не сможешь ее слушать. Какой же в
этом толк?
она была у меня. Может, ты куда-нибудь уедешь, и я смогу одолжить патефон.
Вот ты и поговоришь со мной. - Она произнесла все это с таким
воодушевлением, что он даже испугался.
Скажи Роз, ну... и еще что-нибудь.
для его шестипенсовика, микрофон и инструкция: "Говорите ясно и прямо в
аппарат". Мудреная штука привела его в смущение, он оглянулся через плечо
- там, снаружи, она без улыбки наблюдала за ним, он посмотрел на нее, как
на незнакомое существо, как на маленькую нищенку с Нелсон-Плейс. И тут его
охватила страшная злость. Опустив шестипенсовик и произнося слова
приглушенным голосом, чтобы не было слышно снаружи, он запечатлел на
эбоните свое обращение к ней: "Будь ты проклята, дрянь ты этакая, хоть бы
ты убралась восвояси и оставила меня навсегда в покое!" Он слышал, как
скрипела игла и вращалась пластинка, затем что-то щелкнуло, наступила
тишина.
ее от толпы... Даже на солнечной стороне мола становилось прохладно; этот
холод был как непререкаемый приказ им обоим - отправляйтесь-ка домой!.. У
него было ощущение как будто он гуляет, когда нужно заниматься делом...
нужно идти в школу, а он не приготовил уроков...
чего она ждет дальше - если бы она проявила хоть малейшее нетерпение, он
отвесил бы ей оплеуху, но она прижимала к себе пластинку, охваченная таким
же унынием, как и он.
набережной.
С минуту он колебался, потом произнес с усмешкой:
желание - совокупление добрых и злых сил.
их свет не выделялся на фоне угасающего дня. В длинном туннеле под
набережной были собраны все самые шумные, примитивные и дешевые
развлечения Брайтона; мимо них проносились дети в бумажных матросских
шапочках с надписью: "Я не ангел", поезд ужасов прогремел совсем рядом,
унося влюбленные парочки в темноту, полную криков и визга. Во всю длину
туннеля, около стенки, примыкающей к откосу, помещались аттракционы, с
другой стороны - ларьки: мороженое, весы с фотоавтоматом, ракушки,
леденцы. Полки доходили до потолка, маленькие дверки вели в темные
кладовые, а на стороне, выходящей к морю, не было ни дверей, ни окон,
ничего, кроме множества полок от самой гальки до крыши, целый волнорез из
Брайтонских леденцов, выходящий в море. В туннеле всегда горели огни,
воздух был спертый, душный, отравленный человеческим дыханием.
леденец? - Он посмотрел на нее так, как будто от ее ответа зависело что-то
очень важное.
такой ответ. Она, конечно, праведница, но уже неотделима от него, словно
он вкусил ее, как Бога, вместе с причастием. Бог не может освободить тебя
от грешных уст, избравших уделом вкусить собственное проклятье... Он
медленно перешел на другую сторону туннеля и заглянул в дверку.
ларек с перегородкой; лавчонка запечатлелась у него в памяти - на полу
следы. Один кусочек пола приобрел вечную значительность, - если бы кассу
передвинули на другое место, он бы сразу заметил.
незнакомого ему предмета - какого-то ящика.
за ящиками с Брайтонскими леденцами набережная была не видна. Его вдруг
охватило сознание своей беспредельной сообразительности.
дверцу и вышел наружу. Если бы только он мог похвастать своим умом, излить
свою безграничную гордость...
торопливо оттолкнула их в сторону: "Пропустите-ка, ребятки!" Они взглянули
друг на друга - супружеская пара.
рано. Хочешь в кино? - Он снова заговорил вкрадчивым тоном. - Я ведь тебя
никогда не водил в кино.
"Какой ты хороший!" снова вызвало у него отвращение.
горько и безжалостно спрашивал себя, на что она надеется, а рядом с
экраном светящиеся часы показывали время. Фильм был любовный: роскошные
лица, бедра, снятые со знанием дела, таинственные кровати, похожие на
крылатые челны. Кого-то убили, но это не имело значения. Важна была только
эта игра. Два главных героя величественно продвигались к простыням на
постели: "Я полюбил тебя с первого взгляда в Санта-Моника..." Серенада под
окном, девица в ночной рубашке... а стрелки рядом с экраном все движутся.
Вдруг он с бешенством сказал Роз: "Как кошки!" Это была самая привычная
игра на свете, зачем же бояться того, что собаки делают прямо на улице? А
музыка стонала: "Я сердцем угадал, что божество ты". Он продолжал шепотом:
"Может нам все же пойти к Билли?" - а сам подумал: "Мы там не будем одни,
может, что-нибудь случится, может, ребята устроят пьянку, захотят
отпраздновать... и никому не придется сегодня ложиться в постель". Актер с
прилизанной прядью черных волос над бледным изможденным лицом говорил: "Ты
моя. Вся моя". И опять пел под мерцающими звездами в лучах неестественного
лунного света. И вдруг, непонятно почему, Малыш заплакал. Он закрыл глаза,
чтобы удержать слезы, но музыка продолжала играть - это было как видение
свободы для заключенного. Внутри у него все сжалось, он представил себе
эту недосягаемую свободу: без страха, ненависти, зависти. Ему казалось,
что он умер и вспоминает, как он чувствовал себя после предсмертной
Русанов Владислав
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Шилова Юлия
Фазиль Искандер
Афанасьев Роман