школу в Буэнос-Айресе, где я учился. Мне там было нехорошо. Пусть он
станет настоящим аргентинцем, как ты сама, а не серединкой на половинку
вроде меня". Написали, отец мой?
разными почерками? Она может удивиться...
дело. Бог ты мой, сочинять письмо все равно что запускать в ход "Гордость
Фортнума" в дождливое утро. Рывок за рывком. Только покажется, что мотор
заработал, а он тут же глохнет. Ну ладно... Пишите, отец: "Лежа здесь, я
больше всего думаю о тебе, и о ребенке тоже. Дома ты всегда лежишь справа
от меня, и я могу положить правую руку тебе на живот и почувствовать, как
брыкается оголец, но здесь справа ничего нет. Кровать слишком узкая.
Впрочем, довольно удобная. Мне не на что жаловаться. Я счастливее многих
других". - Он сделал паузу. - Счастливее... - И тут он закусил удила: -
"До того как я встретил тебя, детка, я был человек конченый. Каждый должен
хоть к чему-то стремиться. Даже миллионер хочет нажить еще миллион. Но до
того, как ты у меня появилась, к чему мне было стремиться - разве что
выпить свою норму. Моим матэ я, в сущности, никогда особенно похвастать не
мог. Потом я нашел тебя, и у меня появилась какая-то цель. Мне захотелось
сделать так, чтобы ты была довольна, обеспечить тебе будущее, а тут вдруг
появился еще и этот наш ребенок. Теперь у нас с тобой одна и та же забота.
Я не собирался жить долго. Все, чего мне хотелось, - это сделать так,
чтобы первые годы были у него хорошие - первые годы так важны для ребенка,
они вроде бы закладывают основу. Ты не думай, что я оставил всякую
надежду, я еще отсюда выберусь, несмотря на них всех". - Он снова сделал
паузу. - Конечно, это только шутка, отец мой. Как я могу выбраться? Но я
не хочу, чтобы она думала, будто я отчаялся... Ах ты, господи, "Гордость
Фортнума" на какое-то время заработала, мы чуть не выбрались из кювета, но
больше я не могу. Просто напишите: "Дорогая моя девочка, люблю тебя".
только, бывает, увидишь на библиотечной полке чьи-то "Избранные письма".
Вот бедняга! А то и два тома писем!.. Кое-что я все-таки позабыл сказать.
Впишите в самом конце. Как постскриптум. Понимаете, отец мой, это же у нее
первый ребенок. У нее нет никакого опыта. Люди говорят, что у женщины
действует инстинкт. Но лично я в этом сомневаюсь. Напишите так:
"Пожалуйста, не давай ребенку сладостей. Это вредно для зубов, они совсем
мне зубы испортили, а если что-нибудь тебе будет неясно, спроси у доктора
Пларра. Он хороший врач и верный друг..." Вот и все, что я могу придумать.
- Он закрыл глаза. - Может, попозже добавлю что-нибудь еще. Хотелось бы
дописать два-три слова, прежде чем вы меня убьете, те самые знаменитые
предсмертные слова, но сейчас я слишком устал, чтобы еще что-нибудь
сочинять.
смерти. Есть только одна счастливая смерть - это смерть вдвоем, но, даже
если бы вы не вмешались, я слишком стар, чтобы так умереть. Подумать
страшно, что она останется одна и будет бояться, когда наступит ее очередь
умирать. Я хотел бы находиться рядом, держать ее за руку, утешать: ничего,
Клара, я ведь тоже умираю, не бойся, и не так уж плохо умереть. Вот я и
заплакал, теперь вы сами видите, какой я храбрец. Только мне не себя
жалко, отец. Просто мне не хочется, чтобы она была одинока, когда станет
умирать.
благословить, но забыл, как это делается.
вижу даже и признаков его присутствия, а вы?
Каждое слово письма, продиктованного Фортнумом, он почему-то воспринимал
как упрек, несправедливо направленный в его адрес. Он был так разъярен,
что зашагал прямо к выходу, но, почувствовав, что автомат индейца
упирается ему в живот, остановился. Ребенок, думал он, что ни слово -
ребенок, верный друг, не давай ребенку сладостей, чувствую, как он
брыкается... Он постоял на месте, хотя автомат все так же упирался ему в
живот, и желчно сплюнул на пол.
вы не можете мне поверить и меня отпустить?
это свобода.
абсолютно нечего делать. Я врач. Одного пациента мне мало.
сочинял стихи, потому что их легче запомнить. Это был способ общения, и
все. А теперь, когда у меня есть сколько угодно бумаги и ручка, я не могу
написать ни строки. Ну и плевать. Зато я живу.
последняя возможность. Купи как можно больше продуктов. Чтобы хватило на
три дня. И чтобы их нетрудно было нести.
в воскресенье вечером, а полиция может быть здесь задолго до этого.
Придется обходить города стороной.
фигурки, доктор Пларр сказал:
Хэмфрис. Мы играли с ним и в тот вечер, когда вы дали такую промашку.
задумывался, напевал себе под нос.
сразиться с сеньором Фортнумом.
издалека. Акуино схватил автомат, но больше выстрелов не последовало.
Доктор Пларр сидел на полу с черной ладьей в руке. Она взмокла от пота.
Все молчали. Наконец отец Ривас сказал:
имеет к нам отношение.
муниципалитету, если бы не военные опознавательные знаки.
приемник во всем квартале. И так уже о нем слишком много знают.
Я даю ему ладью фору.
было практики.
пропыленный, он был похож на усохшую мумию, выкопанную из земли с дорогими
реликвиями, захороненными вместе с нею, - револьвером и потрепанным
томиком в бумажном переплете. Что это - требник? - спросил себя доктор
Пларр. Или молитвенник? С чувством безысходной скуки он опять повторил:
в требник?
Посняков Андрей
Куликов Роман
Суворов Виктор
Херберт Фрэнк
Акунин Борис
Куликов Роман