черная обедня - украсть святые дары и осквернить их.
Вначале ты что-то меньше поминал бога, а? Уж не суешь ли ты мне в нос свою
набожность, чтобы иметь повод...
все.
Луиза еще спала - день накануне был утомительный. Скоби повернул голову и
стал на нее глядеть, - на лицо, которое он когда-то любил, лицо, которое
он любит. Она панически боялась смерти на море и все-таки вернулась, чтобы
ему лучше жилось. Она в муках родила ему ребенка и мучилась, глядя, как
этот ребенок умирает. Он-то, ему казалось, сумел всего этого избежать.
Если бы только ему удалось сделать так, чтобы она никогда больше не
страдала! Но он знал, что эта задача невыполнима. Он может отдалить ее
страдания, вот и все, но он несет их в себе, как заразу, которая рано или
поздно коснется и ее. Может быть, ей уже передалась эта зараза - вот она
ворочается и тихо стонет во сне. И, положив ладонь ей на щеку, чтобы ее
успокоить, он подумал: эх, если бы она поспала еще, тогда бы и я мог
уснуть опять, я бы проспал, мы бы опоздали к обедне, и еще одна беда была
бы отсрочена. Но она проснулась, словно его мысли прозвенели, как
будильник.
одеваться на казнь. Но он все не решался произнести спасительную ложь;
всегда ведь может случиться чудо! Луиза в последний раз провела пушком по
носу (но пудра тут же спекалась, едва прикоснувшись к коже) и сказала:
Много-много лет назад, в другой жизни, называвшейся "детство", кто-то,
кого тоже звали Генри Скоби, играл в школьном спектакле шекспировского
Готспера. Выбрали его по росту и по старшинству, но все говорили, что
сыграл он хорошо. Теперь ему снова предстоит играть - право же, это не
труднее, чем просто лгать.
заставить мышцы симулировать боль и просто закрыл глаза. Глядя в зеркало,
Луиза сказала:
любопытный тип священника, гораздо интеллигентнее отца Ранка. - Скоби
казалось, что она никогда не оглянется и не заметит его. - Ну вот, теперь
в самом деле пора идти. - Но она все еще продолжала возиться у зеркала.
Слипшиеся от пота пряди никак не удавалось причесать. Наконец он увидел
из-под полураскрытых век, что она обернулась и поглядела на него.
и Скоби почувствовал его во рту, у него сразу отлегло от сердца. Казнь
отсрочена. Он с облегчением вздохнул: - Вот теперь лучше.
хотелось, чтобы мы вместе причастились.
вечной гибели. - Мы можем пойти в любой другой день.
вместе с другими причастниками у алтарной решетки: он настоял на том, что
пойдет с ней в церковь. Отец Ранк отвернулся от престола и подошел к ним с
причастием. Domine, non sum dignus... [Господи, я недостоин (лат.)]
domine, non sum dignus... domine, non sum dignus... Рука его привычно,
словно на военных учениях, коснулась пуговицы мундира. На миг ему
показалось жестокой несправедливостью, что бог предает себя во власть
человеку то в образе человека, то в виде облатки - раньше в селениях
Палестины, теперь здесь, в этом знойном порту, тут, там, повсюду. Христос
велел богатому юноше продать все и следовать за ним, но то был понятный,
разумный шаг по сравнению с поступком, который совершил он сам, отдавшись
на милость людей, едва ли знающих, что такое молодость. Как отчаянно он
любил людей, со стыдом подумал Скоби. Священник медленно, с остановками,
дошел до Луизы, и Скоби вдруг почувствовал себя изгоем. Там, впереди, где
стояли коленопреклоненные люди, была страна, куда ему больше никогда не
вернуться. В нем проснулась любовь, любовь, какую всегда питаешь к тому,
что утратил, - будь то ребенок, женщина или даже страдание.
2
оборотную сторону лист плотной бумаги. Он посмотрел листок на свет: теперь
сквозь строки его стихотворения уже нельзя было прочесть спортивную
хронику. Он старательно сложил листок и сунул в карман; там этот листок,
наверно, и останется, а впрочем, кто знает?..
почти как в тот раз, когда он входил в публичный дом, и даже с той же
опаской - кому охота менять привычный ход жизни? - пошел вниз, к дому
Луизы.
мужчина: сразу же соединить разорванные нити - поцеловать ее, как ни в чем
не бывало, если удастся - в губы, сказать "Я по вас скучал", держать себя
уверенно? Но отчаянное биение сердца - это позывные страха - мешало ему
соображать.
думала, что вы меня забыли. - Он принял ее руку как знак поражения. -
Хотите чего-нибудь выпить?
проклятый мальчишеский румянец заливает ему щеки, - я пытался написать
стихи.
невыносимое, - объяснил он. - Терпеть не могу весь этот модернизм! - Он
жадно следил за выражением ее лица.
он, идешь на это унижение, зачем выдумываешь, что ты влюблен? Он где-то
прочел, что любовь выдумали трубадуры в одиннадцатом веке. Зачем это было
нужно, разве мало нам похоти?
только на бумаге. Он ждал, что она засмеется.
лихорадка.
размахивал листочком из "Даунхемца".
всех на свете?
Николаев Андрей
Шилова Юлия
Гуревич Георгий
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Браун Дэн