когда-то Белоуху, в этот день не работала, знал он и то, что кроме старика
пьяницы, по совместительству истопника крематория, там никого не было. Он
приехал к помещению фирмы минут на десять раньше назначенного им срока.
Постучался и услышал пьяный старческий голос:
выдавил: - Слышь, спрашиваю: кто?
старик и приоткрыл дверь. - Гроб нужен, что ли? - спросил он, мельком
окинув незнакомое лицо посетителя.
литровую бутылку "Кремлевской".
провозгласил старик, ловко подхватывая бутылку. - Гробы есть - хоть три
бери, а вот с печью намного труднее: там выходной! - Можно было подумать,
что здесь никаких выходных не бывает. Старик выжидающе уставился на
Каюмова.
показывая стодолларовую банкноту.
старый, сразу взбодрюсь! - тут же мерзко захихикал истопник.
побазарю со своими приятелями немного, идет? Когда у тебя печь-то
подоспеет?
чуть-чуть! - Глаза старика хитро блеснули.
поддерживаю! Так что можете через час и привозить вашего "приятеля"!
"дровами"! - кивнул он на зеленую банкноту. - Ладно, не мое это дело! -
тут же заметил он, почуяв, что, не ровен час, его и самого протопят на
этих же "дровишках". - Я ж вас и не видел вовсе! Мало что может
причудиться пьяному человеку! - Он даже как-то протрезвел и стал
суетливым. - Ну что, пойду, пожалуй?
головой. - Только не переусердствуй с "Кремлевской де люкс"! Ты мне нужен
трезвым и работящим!
числились и не такие грехи - в прошлом он служил под Киевом у фашистов в
зондеркоманде. После окончания войны ему удалось на пару лет схорониться,
но ктото все-таки его узнал и сдал органам. Отмотав двадцать пять лет по
советским лагерям, Макар ничуть не раскаялся в содеянном и теперь находил
утешение только в двух вещах: в смерти и в водке. И того и другого с
избытком нашлось там, где он сейчас работал.
кто-то осторожно постучал.
щелкнул замком.
сказать, и ростом Бог не обидел, втащили третьего. На вид ему было лет
сорок пять, никак не меньше. Небольшая прядь седых волос придавала ему
весьма интеллигентный, даже импозантный вид. Несмотря на то что во рту у
него был кляп, глаза завязаны, а руки скручены за спиной, он вел себя на
удивление спокойно, надеясь, видимо, что все обойдется: вряд ли кто-либо
всерьез мог угрожать ему лично. С такими-то связями в уголовном мире
Алма-Аты! Да, откровенно говоря, он и сопротивляться-то не мог: с двух
сторон ему в бока упирались пистолеты.
прихватив по пути деревянный ящик с инструментами.
как складское, помещение, Каюмов включил свет и грубо бросил:
только глаза привыкли к свету и он рассмотрел всех троих. Ни одного
знакомого. - Вы не знаете, с кем связались!
вопрос: сколько? - Белоух продолжал говорить наглигм тоном, все еще не
осознав своего положения.
дрель в твою жопу, а перед этим отрежу тебе яйца: вдруг они у тебя
железные! - очень тихо проговорил Каюмов, с такой улыбкой и таким тоном,
словно объяснялся ему в любви.
слушаю! - Белоух наконец-то осознал, что шутить с ним не собираются, и
впервые в его голосе послышался страх, он мгновенно побледнел.
то вполне возможно, что тебе совсем не будет больно! Ты понял?
проговорил Каюмов и выжидающе умолк.
Белоух.
Белоуха брюки вместе с трусами.
сослуживца Константина Богомолова!
Каюмов.
которыми нарезали здесь красную материю для обивки гробов и захватил ими
яички мгновенно побелевшего от ужаса Белоуха.
не знаю, что вы хотите услышать!
от нетерпения глаза подручного.
Белоух истошно взревел и, все еще не веря, взглянул вниз, на окровавленные
комочки упавшие к его ногам.
слезы.
выйти на тех, кто церебросит его за границу! А им он отстегнул сто
пятьдесят тысяч зеленых! Те отвезли его сначала в Чечню, а потом в
Пакистан!
стон и слезы, подвывая выкрикивал Белоух.
подручного, как тот уже откинул окровавленные ножницы в сторону, подхватил
в руки дрель с длинным сверлом и включил ее. Дрель так страшно взвизгнула,
что даже у Каюмова заломило зубы.
тысяч! - завопил Белоух, от страха вращая глазами, которые, казалось,
вот-вот вылезут из орбит.
виноват: я ж тебя предупреждал! Ответил бы сразу на мои вопросы и никто не
сделал бы тебе больно, Эх, люди, люди, никак не могут понять своей выгоды!
- огорченно добавил он и махнул рукой.
Белоуха, и через мгновение оно уже вгрызлось в его сердце. Коротко ойкнув,
Белоух обмяк в руках Хорькова и вскоре уже покоился в свежевыструганном
гробу, а в его руках, как выразился Мясник, "для смеху", покоились его же
яички.
приказал Каюмов.
мне нужно успеть позвонить! - Каюмов быстро вышел и к назначенному часу
уже входил к себе домой.
Нью-Йорк! Богомолов заплатил триста тысяч долларов за свой переброс через
границу! - доложил Каюмов.