отношения родителей Рихарда еще не были омрачены жизненными разногласиями,
да, пожалуй, и политическими, Нина Семеновна Зорге, урожденная Кобелева,
по письмам сдружилась с двоюродным дедом Рихарда - Фридрихом Зорге -
соратником Маркса, хотя никогда с ним не встречалась. Старик, вынужденный
эмигрировать в Америку, в письмах к невестке каждый раз рассказывал о
каком-либо эпизоде из своей жизни, о своих встречах и взглядах. По мере
того как возрастала их духовная близость, Фридрих Зорге все больше уделял
места в письмах ушедшему, пережитому. Он приводил выдержки из своей
переписки с Марксом и Энгельсом, с которыми дружил, которых глубоко
уважал, взгляды которых разделял. С Энгельсом его роднило еще и другое -
оба они были участниками Баденского восстания, их связывало боевое
содружество в революции, прокатившейся через все европейские страны.
передал в Институт Маркса - Энгельса - Ленина кое-что из переписки
Фридриха Зорге с Карлом Марксом, но это было далеко не все.
но мать заботливо хранит резной ларец с дорогими ей письмами. Среди этих
писем оказалось и письмо Маркса, написанное старому Зорге из Карлсбада. На
поблекшем конверте стоял обратный адрес.
друг его деда.
часть города. Его охватили сложные чувства, схожие с теми, что испытал он
впервые при входе в Мавзолей Ленина. Нечто похожее Рихард пережил еще
раньше, когда, раскрыв ленинский том, вдруг увидел фамилию Зорге...
воспоминания, Рихард совсем не знал брата своего деда, но он испытывал
чувство благоговения человека, отдающего долг ушедшему из жизни
единомышленнику и соратнику... Рихард как-то особенно ясно ощутил себя
наследником идей своего деда. Этому единомыслию с великим международным
братством коммунистов прошлого века способствовала мать Рихарда. Он был
многим обязан ей. В семье она была как бы связной двух поколений -
поколений Фридриха и Рихарда Зорге.
не порывали связей с Германией. Одной из таких связей была переписка Зорге
с Марксом и Энгельсом. Она продолжалась десятки лет, и Фридрих Зорге,
хранивший всю жизнь дорогие для него письма, опубликовал их незадолго до
своей смерти. Рихард читал их в немецком и в русском издании с
предисловием Ленина, но еще до этого многое рассказывала ему мать.
Давным-давно она показала Рихарду письмо деда, в котором он вспоминает о
последних годах переписки с Марксом.
благополучно, его тревожила судьба сына. Адольф рос типичным молодым
американским бизнесменом, который не желал иметь ничего общего с идеями
отца, его братьев, с идеями людей, участвовавших в революции, в борьбе
Севера с Югом. В семье произошел конфликт. В самом конце столетия дед
написал о своих огорчениях Энгельсу, писал, что Адольф работает инженером
и намерен уехать в Европу.
Дед огорчался, тяжело переживал, что сына развратила американская жизнь,
что он стал бизнесменом, таким далеким от революции. Но Рихард помнит
другое - огорчения своего отца, который стремился сделать из Рихарда
предпринимателя-коммерсанта. А он, как дед, стал революционером, и мать
была на его стороне...
ему улицу. Он нашел ее, нашел и тот дом, в котором жил Маркс, - высокий, с
колоннами, с каменными мансардами и сводчатыми проемами окон. Здесь и
сейчас был пансион.
"А зачем это? Нужен ли этот поиск, который я предпринял? Наивный
романтик?" И Рихард сам же ответил: "Да, романтик!.. Хранитель прошлого и
настоящего! Хранитель революционных традиций!"
Рихард гордился своими дедами, их дружбой с людьми, которые определили и
его, Рихарда, мировоззрение. Взгляды младшего Зорге сформировались не
сразу. В борьбе отца с дедом за Рихарда Зорге мог одержать верх
коммерсант, делец, представитель фирм Маннесмана, Круппа в России, кого-то
еще. Этому воспрепятствовало многое, главное - жизнь, война, революция,
заочное знакомство Рихарда с дедом и его братьями через полвека...
Иначе когда же еще они свидятся.
Чуть прихрамывая, он сошел по трапу на берег, в многоголосый шум порта.
гостинице средней руки, которая не могла, конечно, тягаться с
"Империалом", но имела, однако, репутацию вполне солидного заведения.
Белый отель, с несколько тесноватыми, на японский манер, номерами, стоял в
стороне от шумной Гинзы и в то же время не так уж далеко от нее, чтобы
живущие в отеле могли чувствовать оторванность от городского центра.
туристы, военные - люди самых различных профессий среднего достатка.
Именно такая гостиница больше всего устраивала журналиста, впервые
приехавшего в Японию и не завоевавшего еще признания читателей.
портье с неизменными своими атрибутами - полками для ключей,
пронумерованными, как рулетка, громоздкими книгами для записи приезжающих,
коллекций телефонов на полированной, похожей на ресторанную, стойке. Рядом
суетились услужливые бои в жестких картузиках с позументом; бои мгновенно
угадывали и выполняли любое желание клиентов. Был здесь еще один
завсегдатай - человек неопределенной наружности и возраста. По утрам,
когда Зорге спускался вниз и подходил к стойке, чтобы оставить ключи, этот
человек либо мирно беседовал с портье, либо сосредоточенно перелистывал
книгу приезжих. Он вежливо кланялся Зорге и потом, нисколько не таясь,
неотступно следовал за ним, куда бы тот ни поехал. Он часами ждал Рихарда
у ворот германского посольства, в дверях ресторана или ночного клуба, куда
заходил Зорге, потом сопровождал его до гостиницы и исчезал только
глубокой ночью, чтобы рано утром снова быть на посту.
приставленный к иностранцу или подозрительному японцу. Всегда молчаливый и
вежливый, он тенью ходил следом, ни во что не вмешивался, ни о чем не
спрашивал. Он только запоминал, что делает, где бывает его подопечный.
Непостижимо, как этот человек, отстав где-то в городской сутолоке, через
полчаса снова брел следом за Рихардом, который только что вышел из такси в
другом конце многомиллионного города-муравейника.
иногда за журналистом следовала женщина с ребенком за спиной. Появлялись
какие-то другие люди, с безразличным видом крутившиеся рядом. У себя в
номере Зорге обнаруживал следы торопливого обыска: кто-то рылся в его
чемодане, забыв положить вещи на те же места. Под телефонным диском Рихард
обнаружил крохотный микрофон для подслушивания разговора...
людьми. А подозрительными считались все, кто приезжал в Японию.
землю мокрый снег пополам с дождем, Рихард пожалел своего безответного
спутника. Веселая компания журналистов направлялась к Кетелю в "Рейнгольд"
- немецкий кабачок на Гинзе. Зорге уже познакомился со многими
корреспондентами, с работниками посольства, с членами германской колонии,
которая в те годы насчитывала больше двух тысяч людей. Новичка-журналиста
охотно посвящали в токийскую жизнь, водили вечерами в чайные домики и
японские кабачки. Но нередко предпочтение отдавалось немецким заведениям,
где можно было поесть сосиски с капустой, запивая баварским пивом,
чокаться глиняными кружками под крики "Хох!" и непринужденно болтать о чем
только вздумается.
круглыми цветными фонариками, множеством светящихся вывесок, вспыхивающих
иероглифов. Казалось, что стены улицы фосфоресцируют в густой пелене
падающего снега. Зорге приотстал от компании и пошел рядом с осведомителем.
стоптанные башмаки, жиденькое пальтецо и непокрытую голову. - Давай
сделаем так: от Кетеля я не уйду раньше десяти часов. Я обещаю тебе это.
Ступай пока погрейся, выпей саке или займись своими делами... Держи! -
Рихард сунул в руку осведомителя несколько мелких монет.
большой винной бочки, перешел улицу и нырнул в кабачок, перед которым, как
лампада, висело смешное чучело рыбы с черным цилиндром на голове. На
притолоке был прикреплен еще пучок травы, сплетенный в тугую косу, и
спелый оранжевый мандарин, чтобы отгонять злых духов, - таков новогодний
обычай. Хирано прикоснулся к талисману - пусть он оградит его от
неприятностей. Полицейский осведомитель не был уверен, что его не обманет
этот европеец с раскосыми бровями... Но так не хочется торчать под
холодным дождем...
военнопленных, застрявших в Японии после мировой войны. Сначала он еще
рвался домой, в фатерланд, а потом женился на хозяйке квартиры, открыл
Корнев Павел
Корнев Павел
Буркатовский Сергей
Шекли Роберт
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия