Чтение 44–й страницы книги ~Все девушки любят бриллианты~

Он отступил и сделал преувеличенно-широкий, барский приглашающий
жест.

Она вошла в номер.

- Раздеваться не буду, - бросила она.

- А я хотел бы, - скабрезно хмыкнул он.

- Паяц! - обдала она его презрением. Презрение-то презрение, гнев-то
гнев, но ты приехала ко мне. Без предупреждения и без приглашения. В два
часа ночи приехала. По стылой Москве. По ледяным улицам, где не ходят
трамваи, а такси будешь ловить два часа - не поймаешь.

- Позвольте, сударыня, предложить вам с морозца добрую рюмку
коньяку...

Она не ответила, внимательно и быстро оглядывая номер. Номер был
роскошным. Приемная, спальня... На столе стояла бутылка армянского
коньяка "KB" и валялся распечатанный блок "Мальборо".

- Значит, ты и вправду стал обыкновенным жуликом... - высокомерно и
грустно протянула она. Он пожал плечами.

- Но сколько веревочке ни виться... - произнесла она ту же самую
клишированную фразу из судебных очерков в "Известиях", которая и ему
сегодня приходила в голову.

- Теперь слушай, - продолжила она. - Тебя возьмут. Очень скоро.

Наверно, даже завтра...

- Ты служишь на Петровке?

- Не перебивай. Раз я говорю - я знаю.

- Откуда?

Она продолжала, словно не замечая его вопросов:

- У тебя еще есть время. Бросай все. Уезжай. Бросай, бросай все,
сматывай удочки и беги! Беги! В тайгу, в тундру, в пустыню!.. Может, они
тебя не найдут... А может, лучше, чтоб нашли. Тебе же лучше.

- Ты меня любишь?

- Я ненавижу тебя. Негодяй. - Она развернулась, отворила дверь:

- Прощай, мелкий жулик.

Он бросился к ней, схватил за рукав каракулевого пальто:

- Постой!

- Если ты думаешь, что я тебя простила, ты очень сильно ошибаешься. -
Она брезгливо вырвала рукав из его рук. - Прощай!

Дверь номера с силой захлопнулась. Ее каблучки застучали по
гостиничному коридору.

Объясняться бесполезно.

"О, эти русские женщины, - подумал он. - О, эти советские женщины!
Они любят и ненавидят, спасают и презирают, оскорбляют и жертвуют для
тебя собой - и все это одним махом, одновременно. В едином, так сказать,
порыве!.."

Он задумчиво выпил рюмку коньяку. Постоял в раздумье, а потом
решительно вышел из номера.

***

В парижском пригороде Марн-ле-Вилле малыш Жак в темноте своего
переулка сразу приметил "Пежо" с парижскими номерами. Может, это
полицейские так маскируются? Да нет, они бы приехали как полагается, с
мигалкой... Жак мрачно подумал:

"Сейчас в полицию еще один сигнал поступит...

Ворчливая Жаклин позвонит, скажет, что я пропал".

Из машины вышли два человека. Они говорили по-английски. Надежно
скрытый кустами Жак прислушался: как хорошо, что с английским у него все
тип-топ!

- Их там может быть сколько угодно, - мрачно сказал один, тот, что
постарше.

- Не больше четырех, - возразил второй, помоложе.

Жак решительно выскочил из кустов и возбужденным полушепотом
проговорил:

- Месье! Пока их там всего двое! Я покажу, где черный ход!

***

Столовка громко рыгнул:

- Тошнит меня от этих долбаных сандвичей! Бомж сердито буркнул:

- А меня тошнит, когда ты рыгаешь... Пойду отолью.

Он лениво поднялся и направился к двери. Его остановил Столовка:

- Тормозни... Кажись, кто-то ходит.

Бомж среагировал мгновенно. Он одним прыжком подскочил к Татьяне и
приставил к ее виску пистолет.

А Столовка осторожно подкрался к двери.

Часы показывали начало первого.

***

Самолет приземлился в полночь. Виза ему была не нужна. Семь лет назад
он за пять штук "гринов" купил паспорт гражданина Государства Израиль.
Теперь мог ездить, куда душа пожелает.

Сонные французы быстро произвели все формальности, и уже в двадцать
минут первого Михаил Ефремович Шлягун пожал руку Рустаму и небрежно
кивнул Мелешину.

***

В полночь удалось выйти на связь с водителем того такси, в которое
пересели бандиты вместе с заложницей. Тот сообщил адрес, по которому он
отвез подозрительную компанию.

***

В двенадцать ночи дошло дело до телефонного звонка маленького Жака.
По адресу дома мадам Мартин отправили наконец освободившуюся патрульную
машину.

***

В голове плескалось море, кричали чайки. Промелькнула южнороссийская
Набережная и ее красный "пежик"... Вспомнилось почему-то, как она первый
раз пришла на лекцию в университет. Выплыло озабоченное милое лицо
Валеры и встревоженные глаза мамми.

Татьяна закрыла глаза еще крепче. Она тоже слышала, что в доме кто-то
есть. Но если этот кто-то - спаситель? - сейчас войдет в комнату, она
мгновенно получит пулю в голову.

Татьяна так сильно зажмурилась, что теперь перед глазами плавали
оранжево-красные круги.

***

Том недаром служил в морской пехоте. Когда его напарник с непонятным
угрожающим русским криком ворвался в дверь, он бросил с платана, росшего
перед домом, булыжник в окно.

Пистолет, прижатый к виску Тани, дернулся в сторону обманки.

Первый бандит выстрелил в сторону русского, но тот уже успел
отпрыгнуть в угол. Том бросился с дерева прямо в окно, раздирая руки и
лицо стеклом.

Пистолет стал поворачиваться в его сторону.

Хватка, сжимающая Таню, ослабла.

С подоконника Том выстрелил прямо в лицо бандиту. Струя раскаленного
газа ударила тому в глаза.

Второй бандит стал переводить пистолет на Тома.

И в этот момент лежащий на полу напарник в нечеловеческом прыжке
кинулся на бандита и сшиб его с ног.

Выстрел, предназначенный Тому, угодил в потолок.

***

Таня не поняла, что случилось.

Она только слышала грохот распахнувшейся Двери и дикий выкрик
по-русски:

- Спецназ! Всем лечь!

Затем прогремело два выстрела, зазвенело разбиваемое стекло, на долю
секунды мелькнуло, кажется, в окне лицо Тома, а потом снова чей-то
нечеловеческий крик. И дикая боль в голове. Неужели человек чувствует,
когда его голову разносит на куски?

Она потеряла сознание.

***

Рустам успел остановить таксиста. Машина свернула в проулок за
пятьдесят метров до дома мадам Мартин. На подъездной аллее стояли три
полицейские машины.

***

Первой мыслью было: "Неужели на том свете так сладко пахнет?"

Она двигалась куда-то. Голова по-прежнему болела. Но она чувствовала
руки и ноги, она могла пошевелить ими и почему-то была уверена:
ничегошеньки плохого с ней не случилось. И уже не случится.