крайне западло, а швейцарских ростовщиков-банкиров, как известно, зовут
цюрихскими гномами. В последние месяцы в контролируемых бандой организациях
Шкабара появлялся всегда с Гномом, и они подолгу беседовали с директорами
или с главными бухгалтерами. Следствие продвигалось черепашьими темпами, так
как банкиры и финансисты, из которых Шкабара, как пиявка, сосал кровь,
ничуть не помогали прояснить ситуацию. Боялись бандитской мести, не верили
власти, что она способна сегодня кого-либо защитить, а кроме того, наверняка
у многих из них было рыльце в пушку. Нынче капиталы честно не делаются,
опять же по причине воровского и чиновничьего рэкета и высоких налогов.
беспристрастный вопрос Самурай, хотя ответ волновал его чрезвычайно.
занимается бухгалтер Звонарев, -- устало, вполголоса ронял слова в пустой
электричке следователь, -- я тут же получил у прокурора санкцию на его
арест. Впрочем, оказывается, Звонарев и по другим делам числился во
всероссийском розыске. Но задержать его не удалось. Он пропал на другой день
после того, как ты задержал Шкабару. Теперь обвинение строим по косвенным
доказательствам. Ты ж понимаешь, что такой Шкабара в России не один. И
сколько же денег в стране уходит в трубу. В их трубу, на Запад... Все
туда... И попробуй их найди, обнаружь...
говорить...
Герман узнал в тот же трагический день задержания, только не предполагал,
что дружок Шкабары такую кликуху имеет плюс несколько ходок в зону и
находится во всероссийском розыске, но это сути дела не меняло. Самурай, как
и следак, сразу уразумел, что ключ или отмычка к секретным счетам Шкабары за
границей находится у человека с распространенной русской фамилией Звонарев.
В бумагах Шкабары были и координаты, как ни странно, оказавшиеся подлинными.
Кольцов позвонил по указанному в папке телефону на следующий же день; на
другом конце провода испуганно ответили: его нет дома. Несмотря на опасную
ночную операцию и суету, выпавшую ему как командиру с предстоящими
похоронами товарищей, Кольцов из Солнцево снова отправился в город, на
Ленинский проспект, где проживал бухгалтер, имевший двусмысленное погоняло
Гном.
касавшееся даты революции: промедление смерти подобно. Эту фразу он считал
универсальной на все случаи жизни и всегда трактовал ее по-своему. В
отношении бухгалтера эта фраза, на взгляд Самурая, звучала весьма актуально.
В течение дня Звонарев мог узнать по многим каналам, что Шкабара не вылетел
в Австрию, а задержан милицией. В таком случае человеку, знавшему о тайных
миллионах банды и тем более разыскиваемому по прежним преступлениям, не
имело никакого смысла задерживаться в белокаменной. Москва могла стоить ему
свободы или даже жизни.
как имел право носить его и вне служебного времени; захватил он с собой и
наручники. Он знал, что без бухгалтера миллионы Шкабары за кордоном --
просто приятная, навевающая грезы сказка. А деньги, казалось, были так
заманчиво близки! Для бухгалтера арест не оказался бы неожиданным даже без
санкции прокурора, хотя тогда Герман еще не знал, что Звонарев находится в
розыске, как не знал и других, особо пикантных подробностей его лихой жизни.
Кольцов понимал, что секреты зарубежных счетов он должен выбить из Звонарева
или в обмен на его жизнь -- метод радикальный, но эффективный, -- или войти
с ним в долю. Тут интересы их совпадали полностью: ни бухгалтер без
документов, находящихся у Кольцова, не мог воспользоваться миллионами, ни
Герман, обладающий половиной тайны, не мог разжиться со швейцарских счетов и
копейкой.
спрятать, но понимал, что Звонарева нужно перехватить позарез. Несколько
дней его можно продержать у себя -- жена как раз накануне задержания Шкабары
улетела к родителям во Владивосток: женился ее младший брат, а свадьба да
похороны -- дело святое. В конце концов он мог рассчитывать и на помощь
Хавтана, тот за последние годы круто поднялся вверх: разъезжает на "саабе",
купил шикарную квартиру в сталинском доме, кажется, в том самом, что описал
некогда Юрий Трифонов в знаменитой повести "Дом на набережной". Теперь ему
принадлежал ресторан "Золотой петушок", где некогда Хавтан угощал их,
бритоголовых, перед отправкой в армию.
снова, когда после службы в армии и работы во владивостокской милиции
вернулся в Москву через пять лет. Много воды утекло в России за пять лет,
многое изменилось в жизни обоих. Ресторан этот, "Золотой петушок", был
первым в жизни Германа Кольцова, где он гулял по-настоящему, и на всю жизнь
произвел на него неизгладимое впечатление: и интерьером с его искусственными
деревьями в пластмассовых кадках, и яркими голландскими цветами из шелка,
которые ежевечерне пылесосили, и огромными зеркалами в аляповатых рамах под
старину, занимавшими простенки, -- все это показалось тогда Кольцову верхом
роскоши, изящества и вкуса, атрибутами другой жизни. И как-то под
настроение, через полгода после возвращения в Москву, он предложил своей
жене Леночке: а свожу-ка я тебя в ресторан, куда до армии любил захаживать.
Об убранстве, о деталях интерьера, когда-то так поразивших его, Герман
Леночке не рассказывал, хотел ошеломить ее, тем более что в ресторанах они
вообще не бывали, да и какие во Владивостоке рестораны? Так... пункты
общественного питания... Леночка конечно же ахнула, ибо она не знала, что от
прежнего "Золотого петушка" осталось только место да название.
Перестроенное, перепланированное лучшими архитекторами и дизайнерами
заведение стало рестораном, сделавшим бы честь любой европейской столице,
будь то Париж или Лондон. Здесь царил хваленый евростандарт плюс российская
роскошь на грани милого излишества, а главное -- был простор, то, чего так
не хватает старушке Европе; она давно перестроилась и лишних метров и
капиталов ей взять просто неоткуда.
-- владеть паузой, держаться спокойно, Герман только теперь понял, каким
жалким был тот прежний "Петушок". И еще Герман сразу смекнул, что в сто
долларов, на которые он рассчитывал в тот вечер, в таком ресторане не
уложиться, но нисколько об этом не пожалел, потому что видел, какой истинный
восторг, радость вызвал "Золотой петушок" у Леночки. Однако чудеса на этом
не закончились... Позже, анализируя событие, Кольцов пришел к мысли, что
встреча со старым знакомым по прежнему адресу была суждена ему свыше. Как
все люди, живущие двойной жизнью, он был суеверен без меры...
стояли таблички с надписью на двух языках: "Зарезервировано". Пока Леночка,
не остывшая от восторга, выбирала место по своему усмотрению, мимо них
прошел к выходу, благоухая прекрасным одеколоном, элегантный господин в
светлой тройке и ярком шейном платке вместо галстука. Герману в какое-то
мгновение показалось, что он знает этого сухощавого человека со
стремительной походкой и цепким, всевидящим взглядом. Мужчина, быстро
проскочивший мимо них, вдруг словно наткнулся на невидимую преграду,
обернулся и вопрошающе-азартно крикнул:
русские еще не научились скрывать свои истинные чувства и не думают, как это
выглядит со стороны и какова будет реакция окружающих на шумную встречу.
руку, церемонно отрекомендовался: Леонид Андреевич. Так Кольцов впервые
узнал, как зовут давнего приятеля.
столик, все лучшие уже были заняты или заказаны.
хорошо просматривалась эстрада, где сегодня выступало варьете из Одессы, и,
сняв табличку "Зарезервировано", пригласил их широким жестом занять места:
Склонившись по обе стороны от хозяина, они застыли в ожидании приказа.
Хавтан, не прерывая беседы, словно мельком, негромко приказал:
расстарается. Старого кореша встретил, пять лет не виделись...
быстро исчезли, чтобы исполнить заказ по высшей масти, -- такие приемы
Хавтан давал не часто.
богатую сервировку стола, тонкий, изысканно расписанный английский фарфор,
бокалы из французского хрусталя, приборы из русского серебра.
чтобы чаще вспоминать молодость, купил этот ресторан, -- ответил хвастливо
Хавтан, поигрывая тяжелым золотым браслетом массивного "Ролекса" на худом
загорелом запястье. Глядя на жену Кольцова своими пронзительными глазами, он
вкрадчиво спросил: -- А вам у нас понравилось?
тут перед отправкой на службу богатые проводы устроили.
Андреевич.
персоне, для таких чрезвычайно важно, как они выглядят, как их оценивают со
стороны.
поинтересовался гостеприимный хозяин, вспомнив старую кличку гостя.