зашитой, особенно если подпишут Шкирятов с Сусловым, их прямо-таки распирает
от пролетарского интернационализма".) сразу же передал письмо от Белкина и
Фурера -- явно задиристое, на таком Сталин выспится, он большой мастер
добивать...
Вождя, поставили вопрос: а как быть с глухонемыми? Поскольку великий Сталин
разъяснил советскому народу и всему прогрессивному человечеству все,
относящееся к грамматике, словарному фонду и семантике, вывел гениальный
закон о том, что мысли возникают лишь на базе языкового материала,
опрокинув, таким образом, низкопоклонного аракчеевского идеалиста,
псевдофилолога Марра, остался нерешенным лишь один маленький вопрос,
связанный с глухонемыми. Ведь .они не имеют языка?! На какой же базе
возникают их мысли? Всегда, во все века, в любые общественные формации, как
явствует из указания товарища Сталина, сначала было слово и лишь на его базе
появлялись мысли. Вне слова нет мысли. Как спроецировать это гениальное
открытие великого Сталина на убогих? А ведь их миллионы! Может ли самое
демократическое общество на земле игнорировать этих несчастных?
времени заниматься психологией идиотов!"; потом, однако, вспомнил, что сам
просил чего-то острого, без аллилуйщины и надоевших славословий.
рубленых, разящих фраз, а потом написал своим четким, безукоризненным
почерком: "Вы интересуетесь глухонемыми, а потом уж вопросами языкознания.
Видимо, это и заставило вас обратиться ко мне с рядом вопросов. Что ж, я не
прочь удовлетворить вашу просьбу. Итак, как обстоит дело с глухонемыми?
Работает ли у них мышление, возникают ли у них мысли? Да, работает у них
мышление, возникают у них мысли. Ясно, что, коль скоро глухонемые лишены
языка, их мысли не могут возникать на базе языкового материала..."
подчеркивая при этом поразительную, разящую логику Иосифа Виссарионовича.
голове, однако, все время вертелось возражение самому же себе: "Но если я
допускаю Мысль вне Слова, то, значит, прав Марр? А пусть, -- вдруг озорно
подумал он. -- Пусть. Я подчинюсь Политбюро, их хвалебным отзывам, напечатаю
ответ; посмотрим: кто в стране посмеет возразить или хотя бы отметить
несоответствие, противоречивость моего ответа... Не посмеют ведь.... А с
тем, кто решится, следует встретиться, послушать; я совершенно отучился
видеть людей, которые хоть в чем-то перечат мне, а это плохо, лишает мысль
необходимой активности в защите. В этом кабинете меня все хвалят, газеты
хвалят -- хотят, чтобы я расслабился! Им всем мое кресло не дает покоя..."
рукопись членам Политбюро;
информацию, что они говорят о моем труде дома... "Что они говорят дома? --
он переспросил себя раздраженно. -- Гений и мудрый вождь, вот что они
говорят дома! А мне надо знать, что они думают! А сие не дано, потому что,
когда на скамью подсудимых сядут Молотов, Микоян и Ворошилов, их показания
снова, как и Пятакову с Радеком, придется писать мне -- в камере все
совершенно теряют чувство достоинства и здравого смысла..."
"большевизм" (оно слишком уж связывало партию с Лениным, лишало ее державной
заземленности, которая куда как надежней синагогальных дрязг лондонского и
иных съездов, особенно сейчас, после победы, когда встали задачи по
реальному включению вс§й Европы в орбиту новой социальной структуры,
основоположением которой является Русь), он аккуратно вписал пассаж о том,
что империи Александра Великого, Кира и Цезаря не могли иметь общего языка,
однако есть "те племена и народности, которые входили в состав империи,
имели свою экономическую базу и свои издавна сложившиеся языки"...
времен, пустил "по кругу", разослав членам Политбюро; снова ожидал хоть
одного вопросительного знака на полях: "Какая империя имеется в виду?
Британская? Но ее нет более. Значит, Российская?..", "Почему "Октябрьский
переворот"? .Так о нас писали белогвардейцы".
подставлять своего шефа?! Вот он, механизм, которому отданы годы труда, вот
она, Система, которая гарантирует единство равных при беспрекословности Суда
Первого!
всех университетов, Сталин, полис-тывая свой труд (уже привык к тому, что
писал он, тех, кто готовил, попросту вычеркнул из памяти), вдруг наткнулся
на фразу: "Язык умирает вместе со смертью общества. Вне общества нет языка".
безапелляционной чеканностью, а потом вдруг резко поднялся с тахты: "А
латынь?! Или древнерусский?! Это же бред какой-то! Языки живы вне общества!"
вписал в текст какой-то враг; с внезап? ной усталостью увидел свой карандаш;
сам писал; "ни один из академиков не посмел сказать, что это абракадабра...
А кто виноват? Я, что ли? Их рабский характер виноват, их врожденный страх
виноват, не я!"
утру (было уже около четырех, скоро рассвет) документы с негативными
отзывами наиболее ярых антисоветчиков по поводу брошюры "Языкознание".
ознакомившись с отзывами, понял, что Сталину, во всяком случае лично он, их
не понесет. Как он может положить на стол генералиссимуса, например, такое:
"В условиях сталинской темницы, при невиданной в истории человечества личной
диктатуре, когда люди вынуждены со слезами показного счастья называть "день"
"ночью", а "зло" "добром", как может, "коммунистический император",
истребивший цвет страны, терпеть высказывания академика Марра о том, что
"язык (звуковой) стал ныне уже сдавать свои функции новейшим изобретениям,
побеждающим пространство, а мышление идет в гору от неиспользованных его
накоплений в прошлом... Будущий язык -- мышление...". Как может терпеть
подобное Сталин, который запрещает самое мысль, расстреливает выдающихся
ученых России, провозглашает бионику "мракобесием", кибернетику =--
"происками еврейских космополитов", а генетику -- "заговором мирового
сионизма"?! В принципе мы можем радоваться этому, ибо Сталин зримо доказал,
что коммунизм лишен какого бы то ни было здравого смысла, если запрещает
разрабатывать первооснову военной науки -- кибернетику, однако мы не можем
не сострадать великому Народу, попавшему в лапы тирана"...
гадость завистливых интриганов, купленных американской разведкой; приказал
подобрать отзывы из леворадикальной прессы -- коммунистические газеты
Сталина бы не устроили, он потребовал абсолютно "нелицеприятную информацию".
Кое-как настригли.
кивнул министру, взял у него из рук папку и бросил:
сосредоточенный; удивился:
журналиста, который, приводя его, Сталина, пассаж о том, что "никакая наука
не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики",
подчеркивал, что генералиссимус показал ученым в России, чересчур
перегибавшим палку в плане критики Менделя и Моргана при явном
попустительстве Жданова, претендовавшего на роль идеолога, кто на самом деле
является истинным мыслителем России.. Именно Сталин не просто не глушит
критику, как это делал Жданов, а, наоборот, бесстрашно зовет к ней -- вот
образец мудрой государственности, преподанный тому же Белому дому,
погрязшему в охоте на ведьм; "один-ноль в пользу Джу-зеппе Сталина;
коммунистический выпускник семинарии дает фору политикам со светским
образованием..."
теологическое образование было значительно глубже и в чем-то практичней
гуманитарного, хотя нас приучали к таинству общения с вечными постулатами, а
светская школа давала достаточно широкий разброс знаний, но без той
одержимой систематичной сосредоточенности, которой от нас требовали.
веру, ни религию, позволяя себе порою чуть тронуть "боженьку", да и то в
фольклорном смысле, понятном народу, которым он безраздельно правил. (Тем не
менее священников, истинных подвижников Веры, бросал в тюрьмы, безжалостно
гноил в лагерях, расстреливал.)
признался он себе как-то, не видать мне как своих ушей ни победы над
оппонентами, ни, как следствие этого, партийно-государственного лидерства.
Мне противостояли все -- все без исключения члены Политбюро Ленина и
большинство его ЦК, с изумлением думал он, порою не веря себе самому, а
сейчас они стали шпионами, диверсантами, врагами народа, осведомителями
гестапо; такими и останутся на века в памяти русских.
правили Каменев с Зиновьевым? Как я понял, что настало мгновение готовить
Каменева и Зиновьева к удару против Троцкого, пугая их тем, что он, герой
Октября, председатель Петросовета и Военно-Революционного Комитета, рано или
поздно свалит их, ленинцев, чтобы стать во главе партийной пирамиды и
подменить учение Старика своим, вполне оформившимся; троцкизм был весьма
популярен в Италии, Германии, Франции, Мексике -- особенно после введения
нэпа: "шаг назад от революции"...
Посняков Андрей
Лондон Джек
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Браун Дэн
Каменистый Артем