полегчало - даже думать о чужих повышениях не любил.
вывалил живот, обнажил напоминающие бревна ляжки, не стесняясь, не
испытывая ни малейшего неудобства, будто совершенствами никак не уступал
даме, ожидающей под чужими одеялами. К Фердуевой домой Филипп наведываться
отказывался наотрез: его район, все простреливается, да и ей зачем лишние
разговоры? Поистратив пыл, откинувшись на подушках, сползая вниз - ложе
так и не обрело горизонтальности, несмотря на газету, подоткнутую под
ножку - Филипп поведал, как пасут двоих баб-воровок на складе. Установили
камеру, скажем, на втором этаже здания напротив склада, чтоб засечь, что и
когда выносят, понаблюдать за растащиловкой дэфэцэ. А фокус в том, что муж
старшей кладовщицы, капитан гаишный, оповещен дружками и сообщает жене,
когда и насколько установят камеру, мол, притормози, подруга, на это
время. И я все знаю, а мне что? Честные люди на складе навроде атомного
взрыва средь бела дня, а ты докажи, что тащат? Заковыка! Филипп уткнулся в
плечо женщины, захрюкал, похоже пуская пузыри.
Филиппа обдало жаром. Одеться никак не успеешь, натянул одеяло повыше,
пытаясь укрыться за пододеяльником с пуховой начинкой, как за броневой
плитой.
конура - тень.
припарковался Почуваев. Только его не хватало! Эм Эм попусту не заявится,
выходит, возникла надобность в Помреже для хозяйки. Девицы с недоумением
взирали, как к величественному Ваське направлялся забубенный Почуваев,
вылезший из видавшей виды двадцать первой "волги".
Нина Пантелеевна просила, чтоб ты их превосходительство доставил ко мне на
дачу в субботу.
сообщили - всегда есть кому стукнуть - о его контактах с северянами, и
фердуевское доверие поколеблено: с помрежевской головы и волос не упал.
Почему? Зачем тогда его пасли северяне, чтоб засвидетельствовать почтение?
решился, пожилой человек, неудобно, да и вообще при всех несовершенствах -
свой, не продаст, разве что цену выкликнут несусветную. В доме Помрежа,
вылизанном и уютном, девицы протрезвели. На стол накрывали без труда:
холодильник хозяина ломился. Все, что оставалось после сторожевых
дежурств, после ночных гульбищ в здании института, после игорных баталий,
парных воркований в специально приспособленных холлах, Помреж тащил к
себе. Почуваев не удивился, поступал так же не из жадности, а
исключительно жалея время, поди раздобудь, даже при деньге, а тут готовое.
миньонами, полумрак успокаивал, разглаживая морщины, изгонял метания из
зрачков.
изредка понижая голос. Уставление стола снедью завершилось, Помреж, будто
вырвав кухню из когтей полумрака, врубил многоламповую люстру с
хрустальными висюльками и бронзой, притаившуюся под потолком.
Отставник с основательностью рыбака, прикидывающего достоинства снастей,
рассматривал предлагаемые стати: крепкие икры, крутые бедра, белые руки,
пока еще не размазанные в блин охочими лапищами груди. Определенно, в
расположении Почуваева к залеткам сыграл роль полумрак, подготовил к
положительному восприятию и при ярком освещении. Помреж сразу засек, что
неприступность, даже язвительность Почуваева касательно девиц, истаяли на
глазах, ткнул локтем под ребро отставнику, плавно повел рукой жестом
конферансье представляющего актера, расхохотался:
до поросячьего? А? Решайся, затворник.
барахлил; особенно ценил при возлияниях обстановку принятия горячительных
напитков; у Помрежа все располагало: закусь, водка из морозильника, грибки
в плошке с длинной ручкой, теша семужки розовая с желтинкой,
просвечивающая, истекающая жиром.
поносом и решил дачу пропустить, или набрешет, что сновал по городу в виду
надобностей предстоящей субботы, припозднился, устал и... поездку перенес
на утро. На утро?.. После пьянки ехать и того хуже, понадобится слетать
домой, отоспаться, и уж после двигать на дачу, к вечеру или наутро
послезавтра...
мальчонка, и не припоминалось, когда ж его гладили. Рука Почуваева ответно
поползла к черному чулку, обтягивающему ногу, матовому от подчулочной
белизны кожи. Девица увернулась, отставник охнул: без рюмки, видать,
расторопность снижается, как ни крути, выпадало принять водочку.
дня.
перегружать? Условимся для простоты. Черная будет первая, рыжая - вторая.
красноты ушей, то есть напрягаясь и шевеля раковинами, чтоб не пропустить.
Почуваев у нас Михаил Мефодьевич, между прочим, ведущий спец по женскому
вопросу. Понимающие дамы сообщали, что о-го-го! Так, Мих Мифодич?
вспылить или, напротив, обратить все в шутку. Решил не кобениться. Помреж
- хозяин, Помреж угощает, Помреж и девок приволок - надо умерить гордыню.
Эм Эм покачал головой, пожалел, что не наделил его Господь даром лопотать
всегда остро и смешно, всегда в десятку, чтоб все кругом ржали до колик.
Приключение само катило в руки. Отставник тронул рюмаху граммов под сто,
мол, наливай, чего время изводить понапрасну. После первого опрокидывания
Почуваев освоился, закусил грибком, отметил: неплохи, но до его солений,
куда там, решил выказать и себя мужчиной решительным и смешливым:
замолк, подумал, выбрал дожимать:
данным.
Васька прожег Почуваева изумленным взором, будто внезапно заговорившее
полено или заплясавший топор... чудо одним словом.
брат. Таких употребляют только вместе, как в торговом наборе: чай без
манки не моги, одна без другой в работу не идет. Так, дамы? - Помреж
обнажил клыки, похоже собираясь щелкнуть лошадиной челюстью для острастки
несогласных.
покуролесить, кажись, выпадает, заводной Васек. Руки отставника засновали
к столу и от стола, запихивая в разверстый рот всячину из васькиных
запасов.
водочки, поухаживай за генералом. Да... я еще не сообщил высокому
собранию? Эм Эм у нас полнозвездный генерал. Американский! Ей, ей, ему на
Эльбе вручил сам Эйзенхауэр. Переправу ладили американцы, понтонную, и
вдруг шальной "мессер" ухнул, рубанул бонбой, как раз посредине реки, и
крепеж понтонный вышиб враз. Тут Эм Эм, как был во всем дорогом, в стылую
водищу нырь, а весна ранняя, холодрыга, и... руками свел понтоны и держал
вручную, чтоб течение их на разводило, а по верху шли амерканские танки.
Как их там?
империалист, а тоже понимает, что в сапогах да жиденьком исподнем, да
шинельке истертой до дыр особенно понтоны не подержишь. Доставить,
говорит, мне героя. Прислали американцы просителя. Энкавэдешники
посмурнели. Им решать отпустить, Эм Эма или погодить. Вдруг чего сболтнет
лишнего, или умыкнут его мериканцы, а может Почуваев единственный в
Красной армии, кто может понтоны, наведенные под танки, запросто руками
держать? Пахнет потерей для обороноспособности страны. Не годится. Тут
шустрый энкавэдешник предлагает лейтенанту Фишеру или Фишману - к тому ж
еврей проситель, уже стремно, с евреями глаз да глаз, может, хотят
обратить Почуваева в талмудическю веру, а там использовать супротив
отечества - мол, готовы принять вашего главкома у нас, какая, мол,
разница, где амерканскую тушенку трескать, а водки у нас хоть залейся.
Фишман заюлил, еще боле насторожив органы. В общем заявляется Эйзенхауэр,
а Почуваева уже отмыли, отчистили, даже успели урок американского языка
дать, парень молодой, способный, на лету хватал, на чистом ньюйоркском
диалекте доложил генералу: мол, наши пересра... тов... то есть, господин
генерал, не пустили, но дело не в этом, а в том, что немецко-фашистский
гад не смог нанести ущерб понтонному мосту, и ваши белозвездные шермана
проследовали из пункта А в пункт Б безо всяких потерь и нареканий для
соединения с частями наступающей Красной Армии.
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Трубников Александр