одним пальцем он выстукивал что-то на счетном автомате. Мне следовало бы
уйти, однако я, попросив его продолжать работу, остался. Мне хотелось молча
посидеть у него.
проявляются у него умственные усилия. Он грыз эбонитовую контактную палочку,
морщился; вдруг лицо его прояснилось, он посмотрел вокруг с таким
изумлением, словно перед его глазами разыгрывались самые удивительные сцены,
потом что-то проворчал, соскочил с письменного стола и стал ходить из угла в
угол, прищелкивая пальцами. Наконец он подошел к аппарату, записал несколько
фраз и, улыбаясь, обернулся ко мне.
Это Гообар подсунул мне такой орешек.
в смысле системы, а не машины. В поисках его я раскопал такое математическое
болото, что хоть плачь. Это проблема, к которой можно приступить с двух или
даже с двадцати сторон сразу, как тебе угодно, неизвестно лишь, какая из них
ведет к цели.
хотя усваивал лишь с пятого на десятое. Насколько я понял, его преследовало
ощущение, что появляющаяся в уравнениях бесконечность может уничтожить весь
их физический смысл. Эта бесконечность была вначале очень послушна и
позволяла перебрасывать себя с места на место; он попытался поймать ее в
ловушку, рассчитывая, что, если она попадется на его уловку и появится
одновременно в обеих частях уравнения, он сумеет устранить ее путем
сокращения. Однако упрощение из послушного приема превращалось в лавину,
сметающую все на своем пути, кропотливое преодоление математических дебрей
давало в итоге 0=0. Это был безусловно правильный результат, но для радости
он оставлял мало повода.
умолк, взъерошив волосы,
задачей. Эта проблема, как видишь, очень специальная. Нужный мозг можно было
бы построить, но не здесь: он по размерам может быть равен самой "Гее".
и выполнил бы задачу в должное время только потому, что производит
двенадцать миллионов операций в секунду. Нет, это все чепуха. Подумай
только: решать задачу вслепую! Я всегда говорил, что эти электрические мозги
ползают, хотя и с молниеносной быстротой, а человеческая мысль летает.
Специалисты по кибернетике вообще не ощущают стиля работы математиков; им
все равно, как автомат решает, лишь бы решил... Если бы удалось открыть
необходимую метасистему... Постой, черт возьми!
Потом заглянул на экран, крякнул, причесал пальцами растрепанные волосы и
дотронулся до выключателя. Вернулся он с таким разочарованием на "лице, что
я ни о чем не стал спрашивать. Он уселся на ручку кресла и начал
насвистывать.
гравитационном поле.
дискуссию на эту тему.
который бегает по поверхности огромного предмета и стремится понять, как он
выглядит в целом. Я не могу охватить своим сознанием сразу больше, чем
какую-то мелкую долю проблемы. А Гообар? Что ж, может быть, он и сумел бы
охватить ее целиком, но прежде он должен был бы приступить к ее решению с
той же стороны, с какой приступил и я, и пройти весь путь, который я уже
прошел. Стало быть, он смог бы не помочь мне, а лишь решить проблему за
меня. Но, если мы станем отдавать Гообару каждую проблему только потому, что
он разрешит ее быстрее, мы недалеко уйдем! Впрочем, он и так завален
работой.
он не партнер, не равная мне сторона в беседе; его мысль накрывает меня, как
стеклянный колокол муху, вмещает в себя все мои аргументы, утверждения,
гипотезы, и попытка выбраться из сферы его ума столь же напрасна, как
желание пешехода выйти за пределы окружающего его небосвода.
я.
куда как далеко! Впрочем, и он в одиночку не справился бы, потому что даже
гений может думать в данный момент только о чем-нибудь одном, и ему, таким
образом, пришлось бы жить тысячи полторы лет... Да, без нас он ничего не
сделал бы, это я могу сказать спокойно.
давно:
которые ты мысленно преобразуешь? Видишь ли ты их как-нибудь?
конечном счете... немного похоже на ряд черных зверьков... - сказал я
неуверенно.
подумал!
представляешь себе его в виде четырех букв?
возразить я и замер, увидев его взгляд.
выражений, как же иначе ты их видишь? - не сдавался я.
знаешь, где у тебя руки и ноги?
воссоздавать в памяти их вид?
которой он. живет, мне, наверное, никогда не удастся проникнуть. Но вот
удивительно: Руделик помог мне не думать о моем сне. Руделик помог мне, а ни
Амета, ни Зорин не могли этого сделать. Почему?
же тревоги, которые терзают и меня. А Руделик, поглощенный работой, вообще
никаких тревог не испытывает. Как же я завидовал ему, погруженному в свои
математические заботы!
мимо меня и исчез за углом. Скоро умолк звук его шагов; в коридоре слышалось
лишь пение детей, доносившееся из парка. Они пели "Кукушку".
искать там, в этом тупике, человек, который прошел мимо меня? Я несколько
мгновений прислушивался: всюду было тихо. Затем я пошел к повороту. Там, в
полумраке у стальной стены, прижавшись лбом к металлу, стоял человек.
Подойдя ближе, я узнал его: это был Диоклес. В тишине отчетливо доносилось
отдаленное пение "Кукушки".
Охваченный внезапной тревогой, я схватил его за плечи и попытался оторвать
от стены. Он стал сопротивляться. Вдруг я увидел его лицо, лишенное
выражения и спокойное. У меня опустились руки.
нужно?
Он обращен к Полярной звезде и, значит, ближе всего к Земле. Ближе на
несколько десятков метров: что это значило по сравнению со световыми годами,
отделявшими нас от нее! Я рассмеялся бы, если бы мне не хотелось плакать.
ко мне, но и ко всему кораблю, к каждому члену экипажа, он был брошен в лицо
всему существующему. Мной овладело ощущение ночного кошмара. Я повернулся и
пошел прочь по длинному коридору все быстрее, почти убегая. А за мной
гналась "Кукушка" - детская песенка.