поступок выглядел экстравагантным - нынче не в моде было щеголять в грубой
одежде из вещества с лоскутами, скрепленными не мыслью, а нитками. Плевать -
так мне было если не очень удобно, то, по крайней мере, привычно.
по холодному полу, я умылся в кухне водой, скопившейся за ночь в ванне, и
задумался над тем, что хочу получить на завтрак. Я уже научился готовить
яичницу, но ее я ел вчера, а сейчас мне захотелось творога, простого
крестьянского творога по рубль двадцать за пачку - Алена всегда покупала его
в ближайшем к дому супермаркете, почему-то только там был в продаже творог
расфасовки Можайского молочного комбината, самый вкусный на свете. Глупо
было думать о такой пачке сейчас, это вызвало приступ ностальгии, и я
опустился на табурет, даже не подумав о том, что и он мог быть лишь
видимостью, мыслью о мебели, оставленной мной вчера вечером и не убранной в
закоулки памяти.
перестань. Это ведь не прошлое. Это даже и не жизнь. Ничего этого не было.
Ничего. Нельзя думать об этом - кто-нибудь увидит твои мысли, и что тогда?"
Я, конечно, не знал, что могло быть тогда, но испытывать судьбу мне совсем
не хотелось.
существовать сейчас в этом мире. Может, даже в этом городе. Она, скорее
всего, не помнит себя прежнюю, но внешность, физическое тело... Чушь.
Физическое тело не обязательно повторяло свою земную суть - разве я сам был
похож на Аркадия Винокура, жившего в Москве? Из зеркала на меня смотрел
мужчина, которому можно было дать лет тридцать пять (да, мне столько и
было...), но более высокий и жилистый, с низким лбом и широкими скулами. Я
помнил себя более привлекательным, но это обстоятельство почему-то меня
совсем не волновало.
стал дневным, желто-оранжевым, времени у меня оставалось слишком мало, и я
бросил чашку с блюдцем в раковину, даже не пытаясь их вымыть. От усилий у
меня уже болела голова: я все время пытался использовать безоткатный метод,
которому меня еще в первый день обучил Ормузд. Пользуясь этим методом, я был
уверен, что не расквашу нос о стену или стол, но, с другой стороны, я
перекладывал свои проблемы на кого-то, может, на того же Ормузда, и это не
добавляло мне ни оптимизма, ни уверенности в собственных силах.
своим делам, не обратили на меня внимания, хотя я, по местным
представлениям, выглядел достаточно странно в своем балахоне. Только чей-то
пес, сидевший посреди дороги, посмотрел на меня умными глазами, и мне
показалось, что он ехидно фыркнул. Интересно, - подумал я, - кем был этот
пес в той жизни? Собакой? Скорее всего, нет - он мог быть и человеком,
слишком уж у него ясный и осмысленный взгляд. Может, он и мысли мои читает?
ухватиться за спинку скамьи, стоявшей перед домом. Пес фыркнул еще раз и
медленно побрел по улице. Навстречу плыл на высоте полуметра ковер-такси, на
котором сидели трое мужчин, занятых оживленной беседой. Ковер наехал на
собаку, перерезал ее пополам и поплыл дальше, а пес даже головы не повернул
- это и не пес был, оказывается, а чья-то очень глубокая мысль, чье-то
представление: я еще не научился отличать видимость от сущности, мысль о
предмете от самого предмета.
на его ворсистую поверхность - так в детстве мы с приятелями на спор прыгали
на подножки поднимавшихся со стоянки аэробусов. Толик, мой школьный друг,
однажды упал с высоты двух метров, потому что не удержался на скользкой
поверхности, и несколько дней провел в больнице. С тех пор я боялся прыгать
на ходу, но ведь не здесь же, да и двигался ковер медленно, пассажиры не
торопились. Покосившись в мою сторону, они продолжили беседу, к которой я не
стал прислушиваться.
беседу, располагался в центральном квартале - фасад его выходил на рыночную
площадь, которую я пока обходил стороной: боялся, что буду неправильно
понят, и те идеи, которыми я не собирался делиться ни с кем и ни за какую
плату, будут расценены, как продающиеся, и чем это могло для меня
закончиться, я не знал, да и знать пока не хотел. Лучше не появляться на
рынке - от греха подальше.
видимый издалека амбарный замок с цифровым кодом. Я растерянно остановился.
Зачем Ученый пригласил меня к себе, если сам куда-то ушел?
а буквенным, причем буквы были вырезаны в металле кириллицей - наверняка
специально для меня. Я повертел барабан, не услышал щелчков и подумал, что
самым простым и естественным был бы код, составленный из букв моего имени.
Аркадий? Нет, Минозис не мог знать, что когда-то меня так звали. Да и букв в
слове было шесть, а не семь. Ариман, конечно же. Шесть букв. Код замка - и
код имени. Ассоциация настолько очевидна... За кого он меня принимает, этот
Минозис?
пылью рассыпался в моих руках. Пыль немедленно раскалилась чуть ли не
докрасна, в металле замка энергии оказалось более чем достаточно, я поспешно
отряхнул пылинки, они взлетели и попыли по воздуху в сторону базарной
площади. Конечно, зачем пропадать добру?
оказалось сумрачно, но очень уютно. На мгновение я задохнулся от ощущения,
не испытанного с детства: будто вернулся домой из школы, бросил в угол ранец
и повалился на шкуру - в моем детстве это была синтетическая шкура тигра с
такой же синтетической, но все равно страшной головой, а здесь на полу
лежала огромная шкура то ли медведя, то ли иного, более варварского
существа. Шкура выглядела настоящей, жаркой от недавно пролитой крови, а
оскаленная морда животного смотрела на меня пустыми, но все равно смертельно
злыми глазами. Можно было и испугаться.
деятельности для вас предпочтительнее: наука, философия, созидание? Или,
может, учительство?
как ему удалось все атомы своего наверняка не маленького тела обратить в их
духовную сущность? Вчера я попробовал сделать нечто подобное лишь с одним
своим пальцем - выделившееся при этом тепло было так велико, что я завопил
от боли, мне показалось, что у меня чернеет и плавится кожа, и все сразу
вернулось обратно: и палец, и та его ментальная суть, которую мне не удалось
увидеть своими глазами...
разговаривать, не видя собеседника.
настолько вы уже юны, чтобы не сообразить такой малости. Не по сторонам
нужно смотреть...
с ковром-шкурой, я немедленно увидел и хозяина. Минозис оказался тщедушным
седоволосым мужчиной лет семидесяти на вид, правда, с очень гладкой и
молодой кожей - результатом то ли косметической операции, то ли постоянного
мысленного омоложения. Он стоял метрах в двух от меня и вглядывался в мои
мысли так пытливо, что я мгновенно закрылся, будто прикрыл лицо ладонями.
из ничего диван коричневой кожи. Подобная легкость обращения с духовными
сутями была мне в новинку, я вполне допускал, что диван на самом деле
являлся лишь идеей дивана, и сесть на него я смогу только если и сам
обращусь в собственную идею, а этого я сделать даже не пытался: разве я знал
достаточно о самом себе?
пристального взгляда своих черных глаз.
взглядом высверливать в моем лбу отверстие. - От помощи Ормузда вы
отказались, но знаете о мире далеко не достаточно для того, чтобы жить
самостоятельно. Я не могу выпустить вас в жизнь, вы это и сами прекрасно
понимаете. Вы даже не смогли увидеть меня, войдя в комнату, хотя я всей
душой... Ариман, я не понимаю вас: то ли вы слишком просты, и тогда вам
лучше надолго остаться в Калгане, то ли чересчур сложны, и тогда вас нужно
оставить здесь навсегда, поскольку вы являетесь замечательным объектом для
научного познания. Что скажете?
головой Минозиса возник легкий пар, мысль овеществлялась помимо его воли,
настолько он был взволнован.
действительно еще не освоился, не понимаю, что говорю.
меня вырвалось, но сейчас мне уже был ясен смысл вопроса: мы разговаривали с
Минозисом, а до того я говорил с Ормуздом и другими людьми и не испытывал
трудностей в общении, но, черт возьми, действительно - на каком языке мы
общались? Это был не русский - я с недоумением понял, что не смог бы
записать привычными буквами ни одного сказанного или услышанного слова. Но и
никаким другим этот язык тоже быть не мог по той простой причине, что я не
знал других языков - меня им не обучали.
успел его ощутить - наверняка ведь он видел не только мою физическую
оболочку, мысли воспринимал тоже, я только не знал, насколько глубоко в мое
сознание он мог забраться.
Прозоров Александр
Грабб Джеф
Шилова Юлия
Майер Стефани
Шилова Юлия
Шилова Юлия