Чтение 45–й страницы книги ~Охотник за смертью. Война.~

И они пошли друг другу навстречу, величайшие чемпионы Империи и Восстания, четверо достойных людей, чьи различные убеждения не допускали компромисса, подписанного иначе, как острием меча. Оуэн и Сайленс медленно кружили друг около друга, их мечи легко соприкасались, пока они изучали слабости и уязвимые места противника. Хэйзел и Фрост сразу ринулись в схватку, обмениваясь режущими и рубящими ударами; мечи их схлестывались, подстегнутые соперничеством, которое сильнее ненависти или гнева.

Оуэн и Сайленс обменивались выпадами, ударами и защитами, холодно и расчетливо, до предела напрягая силы и умение, оба прошедшие суровые школы, где не прощают ошибок. Мечи их сталкивались, рассыпая искры, и никто не отдавал ни дюйма и не отступал ни на шаг. Так быстро мелькали их мечи, что глаз не мог уловить, и мысль бы не уследила. Оуэн не форсировался, и даже мысли об этом у него не было. Этот бой он хотел выиграть честно. Он сражался за идеалы, не только свои, но и всего Восстания, и либо он победит честно, либо вся жизнь его не имела смысла. Сайленс вкладывал всю свою силу в каждый удар и всю быстроту в каждый выпад и защиту, и все же лишь с трудом отражал атаки Дезсталкера. Молодой мятежник бился так, будто для него не имеет значения собственная жизнь, нужна лишь победа. Сайленс пытался вызвать у себя такое же чувство. От него теперь зависела вся Империя. Все, во что он верил и за что сражался. Но его уверенность не была так тверда, как у Оуэна, может быть, поэтому его меч стал на какую-то ничтожную долю медленнее, и Оуэн отбил его клинок в сторону, шагнул вперед и приставил острие меча к горлу Сайленса. Долгое мгновение они двое стояли так, лицом к лицу, тяжело дыша от изнеможения. Они посмотрели друг другу в глаза и узнали то, что там увидели.

— Я не могу тебя убить, — произнес наконец Оуэн. — Это будет как убить себя. Сдавайтесь, капитан. Отложите меч, и я гарантирую вам жизнь. Восстанию нужны будут такие люди, чтобы восстановить разрушенное.

— Моя верность…

— Принадлежит народу Империи. Помогите нам сохранить лучшее, чтобы мы не выбросили его вместе с плохим.

Капитан Джон Сайленс оглянулся на свою императрицу, потом на Ад, в который она превратила свой двор, медленно разжал ладонь и дал мечу упасть на пол. Почти без звука. Оуэн опустил свой клинок. Они уважительно кивнули друг другу и обернулись посмотреть на Хэйзел д'Арк и инвестигатора Фрост. Те бились на равных, лицом к лицу, тяжело и хрипло дыша, мечи дрожали в их уставших руках. Только глаза их были так же свирепы, но у них обеих уже кончались и силы, и выносливость, и слишком гордыми были они обе, чтобы обратиться к своим сверхъестественным силам и умениям.

— Хватит, Хэйзел, — сказал Оуэн. — Никому из вас не победить. И никто из вас не собирается уступать. Слишком вы похожи. Будем считать, что рабочий день закончен, и займемся тем, зачем сюда пришли.

Хэйзел задумалась; пот стекал с ее тяжело нахмуренного лица.

— А, ладно, — бросила она наконец. — Всегда можем продолжить, когда у нас будет на это больше времени. — Что скажешь, инвестигатор? Я шагну назад, если ты тоже шагнешь.

— Никогда, — ответила Фрост. — Я инвестигатор. Империя сделала меня тем, что я есть. Я не сдаюсь и не прекращаю битву — во мне это не заложено. Убей меня, если можешь, мятежница.

— Не обязательно так ставить вопрос, — сказал Оуэн.

— Нет, обязательно. Это моя жизнь, смысл моей жизни, мое назначение. Я не отступаю. Не могу. Убейте меня, если можете. Хэйзел опустила меч.

— Не могу. Так — не могу.

— Я могу, — сказал Кит Саммерайл. И движением таким быстрым, что никто и не понял, пока не было уже поздно, он выхватил спрятанный кинжал и метнул его во Фрост изо всей силы. Она обернулась на голос, и кинжал попал ей в горло. Густо хлынула кровь, струями растекаясь по груди. Фрост выпустила меч и обеими руками схватилась за горло, и между пальцами ее ключом била кровь. Сайленс немедленно оказался рядом, охватив ее руками. Ее затрясло, и он обнял ее крепче. Она была ошеломлена, недоумевала, будто не могла поверить в то, что с ней происходит.

— Дурацкая смерть, — сказала она, с трудом выговаривая слова, и кровь разбрызгивалась при каждом слове алым туманом. — Холодно. Очень холодно.

— Я здесь, Фрост, — сказал Сайленс. — Я с тобой.

— Никогда не думала… что вот так… все кончится.

— Тихо, — шикнул на нее Сайленс. — Побереги силы, пока мы найдем врача.

— Мы никогда друг другу не лгали, капитан, — сказала Фрост. — Не надо сейчас начинать.

— Так исцели себя! Я же смог!

— Поздно, капитан. Слишком поздно.

— Ты была хорошим солдатом. — Голос Сайленса сломался. — Лучшим до самого конца.

— А как же. Я же инвестигатор. Джон…

— Да?

Но дыхание уже покинуло ее с последним долгим выдохом, и ее больше не было. Сайленс прижал ее к своей груди.

— Хорошим солдатом. Хорошим солдатом. Наконец он ее выпустил и встал. Мундир его пропитался ее кровью. Он посмотрел на Саммерайла, а тот улыбнулся ему в лицо.

— Зачем? — спросил Сайленс. — Зачем ее, а не меня?

— Ты убил моего Дэвида, — ответил Кит. — Теперь ты знаешь, каково мне было. Хочешь попробовать убить меня прямо сейчас, старик?

— Не сейчас, — сказал Сайленс. — Здесь было достаточно смертей. И она все равно бы не сдалась. Только не попадайся мне на глаза, убийца.

Он повернулся к Оуэну и Хэйзел, будто они знали, что делать дальше. Стелмах и Фрост погибли, а он отрекся от своей императрицы. Невозможно было поверить, что вся его жизнь вот так развалилась за несколько секунд.

— Мне жаль инвестигатора, — сказал Оуэн. — Но иногда просто невозможно, чтобы не проиграл никто.

— Ты любил ее? — спросила Хэйзел. — Ты ей когда-нибудь об этом говорил?

— Она не знала бы, что ответить, — отозвался Сайленс. — Она была инвестигатором.

И больше нечего было сказать на эту тему, и потому они все повернулись к Лайонстон, одиноко сидевшей на Троне. А она ответила вызывающим взглядом. Все ее сторонники были мертвы или побеждены, но она не сдавалась. Это был момент чистого противостояния, и напряжение повисло в воздухе внезапно притихшего Ада. Охранники-ангелы были мертвы, девы вновь стали людьми, и даже голографические иллюзии застыли, будто ожидая, что будет дальше. Оуэн медленно подошел и встал один у подножия Железного Престола. Он долгий путь прошел к этому месту и к этой секунде. Встать лицом к лицу с женщиной, которая разрушила его жизнь и лишила его всего, чем он дорожил. Это из-за нее он был обречен странствовать по Империи, всегда удирая от бегущих по его следу псов, нигде не находя убежища или покоя. Из-за нее ему пришлось стать тем, кем он еще не понял, хочет ли он быть, тем, кем его всегда хотела видеть его Семья — воином. И сражаться за дело, в которое и сам не всегда верил до конца. Но каждый раз, когда его охватывали сомнения, ему было достаточно вспомнить девушку, лежащую на окровавленном снегу Мистпорта, изувеченную его собственным мечом и беспомощно плачущую, пока он из жалости не прекратил ее страдания. Теперь пришла пора положить всему этому конец. И он кивнул императрице почти фамильярно. — Все кончено, Лайонстон. Пора уходить. Сойди.

— Нет, — сказал Джиль. — Еще нет. Не кончено, пока я не скажу, что наступил конец. Отойди от Престола, Оуэн. Это не твоя минута, а моя.

Все головы повернулись к нему. Старый воин в меховых одеждах варвара, легендарный герой прошлых столетий, стоял чуть поодаль от остальных с мечом в руке. Он улыбался, и что-то было в этой улыбке, отчего шел по коже мороз. Подняв меч, Джиль коснулся лезвием связанных в пучок волос, как носили наемники. Меч легко прорезал густые волосы, и Джиль, задумчиво подержав их в руках, отбросил в сторону.

— Вот и все, — сказал он. — Я более не наемник. Больше не сражаюсь за чужое дело. Я снова сам себе хозяин, я — Дезсталкер, и я возьму теперь корону, как мне и подобает. Я стану императором и наведу порядок. Ибо я единственный понимаю, что нужно делать, чтобы восстановить Империю. Чтобы сделать ее сильной, пока не восстали хэйдены, или пришельцы, или Шаб, желая уничтожить Человечество. Люди пойдут за мной. У них всегда была слабость к героям и легендам. Я восстановлю старую Империю, какой она была тысячу лет назад, пока не завелась гниль. Никаких клонов, эсперов и прочих генетических мерзостей. Империя должна быть Империей людей.

Он по-отцовски улыбнулся Оуэну:

— Это всегда должен был быть я, Оуэн. Девятьсот сорок три года назад, уходя в стазис, я знал, что мне придется планировать на долгий срок. Выйти из времени и подождать, пока шансы снова не повернутся к моей выгоде. И все это время компьютеры моего Оплота следили за событиями и поддерживали связь с моим кланом. Они планировали и рассчитывали, формируя события, подготавливая мое возвращение. Последним со мной в контакте был твой отец, Оуэн. Очень искусный агент. Он и привел в движение окончательные планы — финансировал мятежников на Мисте, создал информационный центр Абракс и планировал последнее путешествие на Шандракор, чтобы меня пробудить, когда сделал ложный шаг и привлек внимание к себе в неподходящий момент; и тогда императрица послала Малютку Смерть, чтобы положить конец его интригам.

И это был серьезный удар. Твой отец намечался в вожди будущего Восстания, воин-политик с легендарным именем Дезсталкер. Люди пошли бы за ним, а он бы подготовил их к моему возвращению. Но он погиб, и у меня не было выбора, кроме как заменить его тобой — хилым историком, который никогда не хотел быть воином, как того требовала его кровь.

Чтобы из стали создать клинок меча, ее бьют молотами и испытывают почти до пределов разрушения. Так я отковывал тебя. Очень нетрудно было через моих агентов убедить Лайонстон объявить тебя вне закона. Ты стал тогда на путь, который неизбежно вел ко мне. Лабиринт все… несколько запутал. Планировалось, что только я пройду через него и обрету Силы, которые он обещал, но под давлением событий у меня не было выбора, как предоставить право пройти его тебе и твоим спутникам. Тебе никогда не было предназначено стать сверхчеловеком, как мне. Но ты оказался не так уж плох, Оуэн. Я сделал тебя воином, несмотря на твое сопротивление. Фамилия свое взяла. Но теперь время тебе отступить в сторону.

Это никогда не должен был быть ты, мальчик. Это моя минута и моя судьба. Я буду императором, как это было определено изначально и как тому следует быть.

Оуэн долго смотрел на Джиля, потом мотнул головой.

— Черта с два. Не для того прошел я такой путь и пролил столько крови, чтобы заменить одного тирана другим, будь он даже из моей Семьи. Убери меч, Джиль. Ты слишком долго откладывал. Твое время прошло, сейчас все делается по-другому. Восстание родилось из Подполья клонов и эсперов, а не из твоих интриг. Хватит с нас Семей и императоров. Время… чему-то новому.

Джиль медленно пошел на Оуэна, и тот предостерегающе поднял меч. Джиль остановился.

— Не делай этого, мальчик. Не заставляй меня тебя убить.

— А ты меня не убьешь, — сказал Оуэн. — Я из твоей Семьи. Последний из твоих потомков. Последний Дезсталкер.

— Я всегда могу начать новую линию, — спокойно сказал Джиль. — Я никогда не обещал тебе ни богатства, ни славы, ни легкой смерти, Оуэн, а только шанс стать легендой. Чем бы ни была для тебя живая легенда. Я… я люблю тебя, Оуэн, по-своему. Последнего моего потомка. Мое дитя в любом смысле, который только имеет значение. Не становись у меня на пути, мой мальчик. Я делал… страшные вещи, ужасные вещи. Я создал Генератор Пустоты и погасил тысячу солнц. Это мой шанс на искупление, на исправление порядка вещей. Сделать все так, как должно быть. Не пытайся его у меня отнять. Ты прошел долгий путь, славно бился, делал то, что было правильно, и не уронил чести Семьи. Я люблю тебя, Оуэн.

— А мне плевать! — выкрикнул Оуэн, двумя руками направляя взмах меча в шею Джилю. Меч Джиля взметнулся в отбиве, и искры дождем рассыпались от лязгнувших лезвий. Тут же они закружили друг вокруг друга, прищурив глаза, выискивая слабости, которые можно использовать. Все остальные отступили. Они понимали, что это — личное дело. И все же Хэйзел держала у бока дезинтегратор. Она знала, что Оуэн никогда не простит, если она вмешается в поединок, но про себя она решила, что если Джиль победит и Оуэн погибнет, она пристрелит Джиля в затылок, и к черту все последствия.

Оуэн и Джиль могли бы использовать дарованные Лабиринтом силы, но не стали. Это было дело, которое надо решить внутри Семьи. Они нападали и парировали, мечи сверкали причудливыми дугами в руках неожиданно равных бойцов. Джиль был первый из Первых Мечей, легендарный меченосец и фехтовальщик, но Оуэн, как он сам сказал, прошел долгий путь. Бывшего кабинетного ученого-историка бросало из боя в бой, оттачивая и расширяя его умение, пока он не стал тоже легендарным фехтовальщиком. В конце концов, это было у него в крови. Оуэн и Джиль дрались на пределе сил, вкладывая всю свою силу и быстроту в нечеловеческие удары на высшем уровне форсажа и еще выше, даже не замечая этого.

И так они бились долго, обмениваясь ударами и легкими ранами, и никто не мог пробить защиту другого и нанести удар, который вызвал бы смертельную рану. Они оба устали и заметно замедлились, и даже их бесконечная сила начала истощаться. Тут до Джиля впервые дошло, что этот бой он может и не выиграть. Такому испытанию он не подвергался со дней своего расцвета. Он может проиграть! Но эта мысль была нетерпима и потому недопустима. Не для того он ждал девятьсот сорок три года, чтобы уступить свою звездную минуту нахальному потомку. Он нахмурился и потянулся внутрь себя за данной Лабиринтом силой. Всего-то и надо было, что телепортироваться Оуэну за спину, и бой будет окончен. В таком раскладе честь уже не важна. Но как глубоко он ни заглядывал, силы найти не мог. Она была блокирована, заперта силой Оуэна. Где-то в самой глубине сознания Джиль понял, что никто из них не может использовать свою силу против другого, которого тоже изменил Лабиринт. Это был предохранитель, установленный самим Лабиринтом, и знание это открывалось, лишь когда в нем была нужда.

Джиль был потрясен. Он уже привык к этой силе почти до зависимости, привык иметь у себя в рукаве не убиваемый козырь. Но он быстро вновь овладел собой. Если этот способ не проходит, есть и другие. Джиль не стал бы легендарным воином, не знай он нескольких грязных приемов. У Саммерайла была правильная мысль. Как и у Кита, у Джиля был спрятанный кинжал. Он никогда Оуэну о нем не говорил — не видел необходимости. Значит, надо только заманить Оуэна в ближний бой и ткнуть кинжалом, пока он будет отвлечен. Вот так просто. Оуэн не будет ожидать от него грязного приемчика в стиле Малютки Смерти. Джиль улыбнулся.

Тщательно, шаг за шагом он заманивал Оуэна в столкновение, заставляя его думать, что он сам его планирует, и вот они сошлись грудь в грудь, глядя друг на друга поверх скрещенных мечей так близко, что их тяжелое дыхание смешивалось в воздухе. Каждый из них давил изо всех сил, напрягая ноги, чтобы только удержаться на месте. Джиль пристально поглядел в глаза Оуэна, отвлекая его внимание, свободной рукой исподтишка вытаскивая кинжал. Улыбнувшись Оуэну, он ударил его кинжалом в ребра — только для того, чтобы наткнуться лезвием на металлическую руку Оуэна, которая поставила кинжалу блок. Лезвие отскочило от золотистой руки, и Джиль понял, что Оуэн ждал именно такого коварного приема. Он качнулся вперед, потеряв равновесие, и Оуэн ударил его головой в лицо. Громко треснул сломанный нос Джиля, он отшатнулся с залитым кровью лицом, и не было для Оуэна в тот момент ничего проще, чем пронзить его мечом.

Мгновение они стояли, глядя друг на друга поверх протянутого меча Оуэна, потом меч Джиля выпал из его руки, Джиль взглянул на торчащий из своей груди клинок, но не упал. У Оуэна мелькнула дикая мысль, не придется ли отрезать ему голову, чтобы прикончить, но тут ноги Джиля подкосились, и он рухнул на колени. Оуэн выдернул меч, Джиль свалился лицом вниз и больше не шевелился. Оуэн стоял, тяжело дыша, над своим мертвым предком. Хэйзел подошла и положила руку ему на плечо.

— Я теперь последний, — задумчиво сказал Оуэн. — Оставались только Джиль, Дэвид и я, и теперь остался я один. Последний из Дезсталкеров.

— Как невыносимо трогательно, — раздался с вершины Трона голос Лайонстон. Голос звучал чуть надломленно, но она вполне владела собой. — Но как бы ни радовало меня зрелище моих врагов, убивающих друг друга у подножия моего Трона, боюсь, что мне придется положить конец этой бессмыслице. Вам никогда не приходило в голову, что я могла предвидеть подобную ситуацию и принять соответствующие меры? Я слегка застраховалась, отложила кое-что на черный день. Точнее сказать — бомбу, которая взорвет планету, погруженную глубоко в планетное ядро, рядом с геотермальным каналом, который питает мой Дворец. Да, я знаю, такие вещи были запрещены уже много столетий, но я никогда не волновалась из-за подобных мелочей. Нужен только код активации от меня, и Голгофа разлетится на много мелких симпатичных кусочков. Так что либо вы безоговорочно капитулируете, и немедленно, либо я заберу с собой в Ад весь этот мир, вас и ваше драгоценное Восстание. Что для вас важнее: ваша победа или миллиарды людей, которые погибнут вместе с вами?

Сайленс посмотрел на нее, глубоко потрясенный:

— Ты же не сможешь уничтожить колыбель Человечества?

— А ты проверь, — улыбнулась Лайонстон. Руби посмотрела на Рэндома:

— Как ты думаешь? Она не блефует?

— Вряд ли, — ответил Рэндом. — Ведь один из ее предков дал приказ включить Генератор Пустоты. А она в отчаянном положении и достаточно безумна, чтобы увидеть в смерти победу. Уж если она не может играть с игрушками, так пусть никто другой тоже не играет.

— Она блефует, — сказал Малютка Смерть. — Я сам ее убью, если вы не хотите.

— Стоп! — остановил его Оуэн. — Все шансы за то, что бомба должна сработать в случае ее смерти.

— Как ты хорошо меня знаешь, — заметила Лайонстон.

— Сдаваться нам нельзя, — сказала Хэйзел. — После всего, что мы перенесли? Когда мы так близко к победе?

— А что нам еще делать? — горько спросил Оуэн. — Добраться до бомбы мы не можем и допустить смерть миллиардов ни в чем не повинных людей тоже не можем.

— Господи, ребята, как вы легко впадаете в панику, — вздохнула Безумная Дженни. Она распростерла свой разум, и вдруг все они оказались связаны вместе, их дарованные Лабиринтом силы слились с ее силой в ослепительном белом пламени, которое горело в сознании каждого из них. Этот коллективный разум прошел сквозь пол Ада, рухнул в глубь земли, и Дженни вела их так уверено, будто для этого и родилась. Тысячи миль промелькнули в одно мгновение, они прошили сотни слоев планеты и вышли к бомбе у сердца мира. Она была хорошо защищена, но никакая защита не могла остановить проникновение этого сверхразума. Одной силой мысли они отключили бомбу от взрывателя, проверили, что других сюрпризов не осталось, повернулись спиной к безвредному теперь устройству и вынырнули сквозь землю обратно во двор Лайонстон.

— Ну и ну, — повертела головой Руби. — Вот это экскурсия!

— Жаль вас разочаровывать, — жизнерадостно обратился к Лайонстон Рэндом, — но мы только что разрядили вашу бомбу. Без дополнительной платы.

— Вы жулики! — вскричала Лайонстон, когда в ответ на ее активационные коды ничего не случилось. Она поднялась и встала на Троне, отбросила доспехи, обнажив руки. Вдруг из кожи рук высунулись дула встроенных дезинтеграторов, и она открыла огонь по мятежникам. Они бросились во все стороны, силовые лучи хлестнули по тому месту, где они только что были. Еще и еще высовывались из кожи Лайонстон дула лучевых орудий, из ребер, из плеч… На тыльной стороне ее рук выросли стальные лезвия с зазубренными краями. «Конечно, не могло быть, чтобы у нее не было имплантированного оружия, — подумал Оуэн, перекатываясь по полу. — Параноик вроде нее хочет быть готов ко всему. А она могла купить все самое лучшее».

Он ментально коснулся всех остальных, и они поставили силовой щит между собой и Троном. Когда-то они уже делали такое в Мире Вольфлингов, и этот щит выдержал залп в упор всех орудий десантного модуля. И потому они стояли на месте, целые и невредимые, а оружие Лайонстон разрядилось о силовой щит, и больше у нее против них ничего не было. Она вскрикнула от ярости и спрыгнула с Трона. Оуэн протянул ментальную силу соединенного разума и психокинетически вырвал из ее тела все имплантированное туда оружие. Она еще раз вскрикнула, когда порвалась ее плоть и окровавленное оружие упало на пол. Лайонстон свалилась вслед за ним, глядя расширенными глазами, и отчаянно вцепилась в подлокотник своего Трона. Она тяжело дышала, еще в шоке не осознав, что с ней сделали. Оуэн сбросил силовой щит, и коллективный разум распался на части. Он медленно подошел и встал над Лайонстон. Она зарычала на него, смертельно раненая и загнанная в угол, но отказывающаяся признать поражение.

— Ты не убьешь меня, Дезсталкер! Я — твоя императрица.

— Я очень хочу тебя убить, Лайонстон, — медленно сказал Дезсталкер. — Ты даже себе представить не можешь, как я хочу тебя убить. За все, что ты сделала со мной и со своим народом. За всех погибших на Виримонде, за всех, кто по твоей вине жил со страхом и болью. Но я не убью тебя, Лайонстон. Так поступила бы ты. Ты предстанешь перед судом, Лайонстон. Пусть тебя судит народ. Это право твоих жертв.

— Отлично, Оуэн, — сказала Хэйзел, становясь рядом с ним. — Наконец-то ты понял, как надо.

И вдруг плавающие экраны снова ожили в воздухе и включились. На каждом появилось лицо Молодого Джека Рэндома, и на нем играла непринужденная улыбка. То, что он мертв, его ни капли не беспокоило.