чуждую землю, которая совсем не земля. Нас встретили динозавры и
птицеящеры...
пронзительный взгляд парализует жертву.
исчезает.
говорить. Не надо ничего объяснять.
Я с трудом выталкиваю из себя слова.
Феликс... Недалеко от устья Большой Реки. В море. Так объяснил мне
гладкокожий...
бродит птицеящер. А там, за холмами - плоскоголовые. Я не хочу туда
возвращаться... Не хочу!..
таком тщедушном сложении! Да нет, Зумби вовсе не тщедушен! Он лишь
немногим уступает Ного. Он тащит за руку какое-то безволосое худощавое
тело.
ее за предплечья. Дикари, столпившиеся на лужайке, изумлены. Добычу
принято убивать немедленно, а она еще жива! Дикари возмущены. Шаман
спрашивает, почему Зумби не убил жертву?
сородичей. Он тщеславен и честолюбив, - при всей условности этих
понятий в применении к дикарям. Почему он должен был убить свою
жертву? Ного же не убил своего безволосого! И никто не спрашивал,
почему Ного не убил.
не понимает, для чего Ного понадобилось это слабое безволосое существо
с белой тоненькой кожей; любой, даже самый слабый дикарь придушил бы
его одной рукой, если бы Ного не охранял его так ревностно. Не зря
белый пришелец все время держится за Ного, боится даже на шаг отойти,
понимает, что его сразу же прикончат. Никто не знает, почему Ного не
хочет убить своего белокожего. Зумби тоже хочет иметь такую игрушку.
Вот он и добыл ее. Окруженный толпой сородичей, Зумби объявляет табу
на свою собственность. Это мое! Это мое! И если кто-нибудь позарится
на собственность Зумби, тому несдобровать. Кулак у Зумби тяжелый.
Правда и то, что вначале Ного объявил, что Гррего - его товарищ,
вызыватель огня. Но когда голодные соплеменники однажды решили
все-таки съесть "товарища", то Ного объявил Гррего своей
собственностью и наложил табу.
собственность. Он воздевал руки к небу и на пугающе непонятном языке
молил богов и духов о своем освобождении.
не умел добывать себе пищу, а Зумби хоть и считал его своей
собственностью, но кормить не собирался. Его страдания прекратила
смерть.
доставалось мне. Я пытался изучить его язык, а так как это было
возможно при посредстве скудного языка плоскоголовых, то мои успехи
были слабыми. Я учил его языку плоскоголовых, чтобы изучить его
собственный язык.
узнать об этой планете, чтобы знать, куда направиться после побега.
не уверен, правильно ли я понял безволосого...
как плоскоголовые, а с интересом, словно уже видел нечто подобное. В
его глазах я видел преклонение. А какое возмущение горело в них, когда
кто-нибудь из плоскоголовых обходился со мною грубо, неуважительно! Он
подолгу мне что-то втолковывал. На его лице было страдание от того,
что я не могу его понять. Однажды на песке он стал рисовать какие-то
фигуры. И тут до меня дошло! То, чего я не понимал в его словах, я
понял в рисунках! В бесхитростных линиях на песке я узнал корпус нашей
ракеты, наполовину погруженной в волны. Я был потрясен. Как и он сам.
Потому, что я тыкал себя в грудь и затем показывал на рисунок и
рыдал... Он был безволосый, у него была гладкая кожа, он был намного
ближе к землянам, чем к плоскоголовым. Он многое хотел мне рассказать
рисунками, но я и в рисунках не все понимал. Но я понял про Большую
воду, то есть реку - и мы с Ного вышли к ней. Возможно, были рисунки и
про большое озеро, и про водопад... Если бы я все понял!
мягкие ладони. Сразу утихают все мои боли. Я хочу, чтобы Лена не
исчезала и чтобы я мог чувствовать на своем лице ее ладони
долго-долго.
Зумби был болен. Гладкокожий остался без защиты и пристал к нам,
поближе к Ного. Почти половина племени болела лихорадкой. Больные
лежали в кустарнике. Многие умерли.
кустом. Я приносил ему воду и жареное мясо. Воду пил, а мяса не хотел.
Так и умер...
состоянии и осознаю это. Бред и прояснение накладываются друг на
друга, как два изображения на одном кадре фотопленки. Лена была со
мною, сейчас ее нет. Ного сует мне в рот кусочки мяса, и я торопливо
проглатываю их, пока мое нутро принимает еду... Стоит мне открыть
глаза - начинается головокружение. Закрою глаза - вижу Лену, ее платье
цвета янтаря. Мне хорошо с нею, но она требует, чтобы я все ей
рассказывал: как мы бежали от плоскоголовых, как строили плот... Потом
она исчезла навсегда.
водопада, тучи брызг, в которых играла радуга, мокрые скалы, торчащие
из воды. В нескольких метрах потрескивал костер, у костра сидел
Ного... Я вернулся в реальный мир, чтобы подумать, как он мне чужд и
насколько мне лучше в другом мире, где есть Лена в шелковистом
солнечном платье, есть ее глаза, смеющиеся или строгие, с равнодушными
или заинтересованными вопросами.
водопада, вытащил на берег и уложил под этим большим деревом. Он добыл
огонь и поддерживал его все дни моего долгого беспамятства. Он ловил в
заводи крупную рыбу. У него было время смастерить лук и стрелы,
получившие у меня высокую оценку. Я радовался, когда понял, что Ного
научился плавать тогда, когда мы строили плот. Теперь радуюсь вдвойне:
я научил Ного плавать, чтобы Ного спас мне жизнь... Я, что ни говори,
порядочный эгоист.
здоровым. Головокружения исчезли, перестала болеть нога, хотя я
по-прежнему ступал ею осторожно.
Ного швыряет в них камни, заготовленные с вечера. Часто думаю о Лене,
навещавшей меня, когда я находился в раздвоенном мире. Интересно,
вопросы, которые она мне задавала, это были ее или мои вопросы?
Наверное, все-таки мои.
мое поведение, особенно в стане плоскоголовых. Я был слаб и запуган. Я
выжидал, когда мог наступать. Мне часто недостает решительности. Я
часто бывал мягок и покладист из элементарного страха. Но и это не
все...
Феликс был прав. (В чем? Ума не приложу!) Она доказывала, что нельзя
было ждать этого случая. (Какого этого?)
для нас это - Земля! Мы можем дать ей какое угодно имя на нашем языке.
Но потомки здешних жителей будут называть ее так, как сочтут нужным, и
правы будут они, а не мы.
у народа - своя история. Вернее, будет своя история.
жертвы, наши усилия?
возможно, и мы попадем в эту историю. И от нас зависит, какой она
будет, эта история. Мы, конечно, не можем дать им очень много - это
Доставалов Александр
Буджолд Лоис
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия