самоободрения, не то ради увещевания росомахи.
под хвост. Она повернется к тебе с рыком, и тут сразу -- быстренько ее за
шею и рвануть на себя. Если укусит -- пусть кусает за грудь. Лишь бы до шеи
не добралась. Эта не доберется. Эта слишком старая. Ей уже пора в Страну
Обильной Еды. Зажилась ты, матушка росомаха.
для атаки, росомаха попалась на удочку Куха, свалилась на спину, задрыгала в
воздухе лапами, отчаянно рванулась в последний раз, но разжалобить
решительно настроенного горца так и не смогла. И испустила дух в его
железных пальцах.
отдышавшись.
общем-то ерундой как спасение ее жизни.
отличие от предыдущих ночей, когда Куху приходилось подолгу тормошить его, в
тот раз он проснулся вовремя. Даже чуть раньше. Ибо спать при таком жутком,
раскатистом храпе, сверлящем мозг и уши, было просто невыносимо. Даже
человеку с такими закаленными нервами, каким Эгин себя считал.
долиной, словно вой заблудившегося желтого волка. Храп был громок, раскатист
и не собирался затихать, а становился все громче и громче. И, что самое
удивительное, храпели в точности у Эгина под боком. Что это с Кухом,
заболел, что ли? Или, может, заплутавшая уховертка случайно залезла ему в
ноздрю и, не найдя обратной дороги, с перепугу уязвила его беззащитную плоть
изнутри? И теперь в носу у Куха все распухло и он стал храпеть? А какого
Шилола он вообще спит? Таков был приблизительный строй мыслей Эгина перед
тем как он все-таки открыл глаза и, потирая щеки, к которым пристала солома
и сухая хвоя, сел.
обычном месте, у изголовья Эгина, положив трубку на колени. Горец
вглядывался в темноту. Без страха -- а так, вроде бы праздно любопытствуя.
То и дело он грел дыханием свои окоченевшие руки. По всему было видно, что
он сильно замерз. Да оно и не мудрено, ведь плаща на нем не было. Но храпел
-- храпел не он.
укутанное его шерстяным плащом и зарывшееся в мох и хвою, словно крот в
мягкую землю. На тело, бывшее источником душераздирающего храпа.
вверху. Она спастись из Кедровая Усадьба. Я ее тут встретить. Случайно.
"мамаша Лормы", была рождена даже не в одной рубашке, а сразу в трех.
солдатом, она наверняка получила бы прозвище Заговоренный.
самой, без проводника и помощника, без пищи и теплой одежды, не зная ни
ключей, ни родников, подняться высоко в горы и даже правильно разыскать
тропу, ведущую на верхние пастбища. Она не упала в пропасть, не стала
добычей медведя, не была укушена ядовитой змеей или малым скорпионом. Но
даже на этом ее везение не окончилось. После всего этого ей удалось выйти
невредимой из поединка с росомахой и встретить знакомых и расположенных к
ней людей, которые если и не станут носить ее на руках, то скорее всего
уступят ей, многострадальной, своего коня.
долину.
полусветским кокетством в улыбке сказала барыня Хена. И, оперевшись о руку
Эгина, в два счета вскочила в седло.
начать с того, что Лорма скорее всего жива, а окончить тем, что
местоположение Лормы ему неизвестно, а Ваи больше не существует. Но, как
сообразил Эгин, подобная мысль была абсурдной. Ибо в его истории не было
такого "хорошего", что накрепко не склеивалось бы с плохим. И такого
"плохого", которое не оборачивалось бы хорошим.
болезнью -- плохое и хорошее всегда срастаются. Или лучше -- вот это самое
зацепление плохого с хорошим и называется жизнью", -- с некоторых пор у
Эгина появился вкус к подобным наблюдениям и он с удивлением ловил себя на
том, что вспоминает прочитанные философские трактаты гораздо чаще, чем
трактаты по военному и магическому искусству.
одинаково сдержанно. Оно и понятно -- ее собственные приключения (или,
скорее, злоключения) до того притупили ее чувства, что чужие беды уже
перестали восприниматься ею как нечто важное и способное вызывать страдания,
удивлять или расстраивать.
-- лучше, чем попасть в когти смерти. С выводом, сделанным барыней Хеной,
был согласен даже Кух.
замуж, -- заключила Хена, как будто раньше Эгин только и делал, что обивал
порог Кедровой Усадьбы с утра до вечера, желая залучить в жены милую,
конечно милую девушку. А она, Хена, только и знала, что отказывать ему в
этой чести. И вот теперь, на горной тропе, на нее снизошла широта взглядов и
она...
Потому что его мыслями снова безраздельно завладела Овель. Даже черные ветры
хуммеровых бездн, трепавшие его волосы последние дни, не смогли заставить
аррума забыть о супруге гнорра.
каштанововласая Овель сидит на его ложе, поджав колени. Совершенно нагая и
благоуханная.
нагнувшись, и, дружески или, скорее, запанибратски хлопнула по плечу со
скабрезнейшим выражением лица.
довольно часто. Привалов стало гораздо больше, чем раньше. И свободного
времени -- тоже. Но не усталость была причиной столь частых остановок. Кух
искал верный путь к деревне горцев и стал надолго отлучаться, чтобы провести
нужные изыскания.
кочевала туда-сюда, никогда, впрочем, не выходя за границы, непонятно кем и
когда установленные. Да и деревня сама, по рассказам Куха, лишь называлась
деревней.
кедровых деревьях. А кедры в той местности были куда более крепкими и
величественными чем даже те, из которых некогда была сложена злосчастная
Кедровая Усадьба. На верхних ярусах ветвей Дети Пчелы плели себе огромные
гнезда и жили в них, по уверениям Куха, "припеваючи". На Малом Суингоне было
под сотню кедровых рощ, в которых племя в то или иное время разбивало свой
лагерь. И почти каждое древо в этих рощах имело на своей вершине дом,
сплетенный из ветвей. Раз в два-три месяца племя переходило из рощи в рощу,
оставляя свои старые дома и перебираясь в новые. А иногда они жили по
несколько лет в одной роще, не тяготясь своим постоянством. Иногда Дети
Большой Пчелы уходили на самый край своей горной страны и обживали новую
рощу. Плели новые гнезда и искали новые источники воды.
спрашивать поленился. Хотя и признал, что такой своеобразный способ жизни
имеет ряд своих неоспоримых преимуществ.
безопасности от дикого зверья, которого здесь было полным-полно. Медведь
едва ли заберется к тебе в дом без твоего ведома, а если он и попытается это
сделать, его нападение будет легко отбить благодаря своему господствующему
положению небожителя. Селевым потокам и обвалам будет непросто смести твою
хижину бурной весенней или ветреной зимней ночью, ибо кедр, чьи корни длиной
в лигу (как клятвенно заверил Кух сомневающегося Эгина), сокрушить не так-то
просто даже лавине. И, главное, Дети Пчелы, которые живут в полнейшем
согласии с природой и своими странными верованиями, имеют все основания быть
счастливыми даже в своих плетеных гнездах. А это, в конечном счете, самое
важное.
не встречал даже у старших офицеров Опоры Писаний, занятых распутыванием
Суворов Виктор
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Андреев Николай
Глуховский Дмитрий
Орлов Алекс