Чтение 45–й страницы книги ~Когда прольется кровь~

поддержали родовых.

У даборцев было численное превосходство. Но в армии Гнезда служили в
большинстве своем солдаты умелые, опытные, наученные не только драться, но
и дисциплинированно исполнять команды. Да и у Тоши под началом было
пятьсот гвардейцев, словно нападающий зубр уничтожавших все на своем пути.

Распятый на кресте Магвер широко раскрытыми глазами глядел на
человеческое бурление. Он видел массу сплетающихся тел, пыль, поднятую
тысячами ног. Видел качающиеся и падающие штандарты, безумных
барабанщиков, пляшущих в такт отбиваемым ими ритмам, гонцов, мечущихся с
приказами. Все это он мог увидеть издалека, оттуда, где стоял его крест.
Но в то же время он видел битву иначе. Возможно, голод и страдания сделали
восприятие тоньше, возможно, дурманящие настои, выпитые утром, обострили
разум.

Он различал с этого расстояния и отдельных людей. Татуировку на их
щеках, кровь на руках, ему казалось, что он может даже выделить в общем
гуле отдельные голоса.

Вот собака прыгает к горлу лесоруба из клана Косманов. Мужчина
замахивается топором, но бурое тело проскальзывает под его рукой, кидается
на грудь, переворачивает. Они борются на земле, собака раздробляет
челюстями правую руку лесоруба, тянется окровавленной мордой к его горлу.
Мужчина резко поджимает ноги, левой рукой выхватывает из-за голенища
кремневый нож. В тот момент, когда собака хватает его за горло, он вонзает
острие в живот зверю. Хрип собаки и крик человека сливаются в ужасающий
вой, оба тела замирают. Они мертвы.

Вот два ольтомарца ворвались в самую середину большой группы крестьян
из клана Петушиной Шпоры. Спина к спине они отражают удары врагов.
Крестьяне, уверенные в численном превосходстве, идут вперед, неосторожно
подставляя себя под удары. Ольтомарец громко хохочет, но не может отразить
удар копья. Опускается на землю. Его друг, не чувствуя уже за спиной
опоры, оборачивается. В тот же момент удар кремневого топора раздробляет
ему череп.

В другом месте сошлись двое мужчин с зелеными бородами. Друзья из одной
деревни, один служит бану, другой - повстанцам. Но колебание длится всего
секунду. Руки тут же вздымаются для удара, а рты выкрикивают одинаковые
клановые кличи.

Магвер видел умирающих людей, все еще пытавшихся убивать. Собак с
перебитыми лапами, продолжавших кусать ноги врагов. Кружащих над полем боя
кричащих птиц, у которых растоптали гнезда.

Эти два видения как бы взаимодополнялись. Первое - сверху, издалека -
помогало оценить ход боя. Это походило на смотр глиняных солдатиков,
расставленных на песке малышами. Второе - позволяло видеть истинную битву,
ощутить ее вкус, запах и прикосновение.

Вслушаться в ее пение.

На правом фланге войск Белого Когтя шел ожесточенный бой. Родовые,
благодаря многочисленному перевесу, сломали линию обороны ольтомарцев,
врезались в ряды подымной пехоты. Однако их напор заглох - собаки и
собачары устроили даборцам кровавую баню.

Подобная ситуация сложилась и на левом фланге повстанческой армии.
Здесь ополченцы сошлись с равными им по вооружению и умению, хоть и
несколько менее численными отрядами Гнезда. Возможно, будь здесь только
мобилизованные пехотинцы, фланг бы развалился. Но предвидевшая развитие
боя Тоши оставила на нем еще знать с их сьени, а сьени, как известно, не
отступают. Будут стоять, даже если начнут гибнуть, как мухи, удержат линию
обороны, пусть их останется пятьдесят или десять. Сьени, оставшись в
одиночестве, все равно будет биться с врагом.

Очень трудно одолеть армию, которая не отступает. Обычный солдат, видя
падающих товарищей, вдыхая аромат Черной Розы, когда его окружает толпа
врагов, - показывает спину. В панике или без паники уступает поле один,
второй, десятый, а потом уже никто не в состоянии сдержать бегства. Нет
ничего легче, чем сесть беглецам на шею и безжалостно рубить их. С поля
могут бежать и наемники, и благородно рожденные, дружинники и повстанцы.
Но не сьени-вольноотпущенники. Эти сопротивляются до конца, молча убивают
и погибают молча.

Так же, как и победоносная Гвардия.

Если на флангах шел сравнительно равный бой, то в центре побеждали
солдаты Гнезда. Сразу это заметить было сложно. Небольшой отряд Гвардии
стоял недвижимо, как скала, и солнечные блики играли на сотнях кремневых
остриев. Напротив них клубилось гораздо более многочисленное
подразделение.

После первой атаки на земле остались два гвардейца. Щиты их товарищей
тут же сомкнулись и вновь замкнули строй. Напротив же траву покрывала гора
трупов. Много раз еще приходилось ополченцам отступать, оставляя на земле
убитых и раненых. И вдруг оказалось, что их численное превосходство уже не
столь велико, правда, они еще покрывают Шершней, как вязанка веток,
придавливающая костер, но рано или поздно огонь пожрет их и вновь вспыхнет
ярким пламенем.

Тем более что напуганные гибелью товарищей и тщетностью своего напора
ополченцы начали пятиться, разбегаясь в тыл и по сторонам.

Белый Коготь, видя, что в центре его армии вот-вот может образоваться
огромная дыра, кликнул гонцов. Они помчались к Гарлаю Одноглазому. Две
тысячи стоявших до сих пор в бездействии бойцов повстанческой армии
двинулись вперед.

Тоши словно только этого и ждала. Теперь уже почти все силы Белого
Когтя вступили в бой. Гвардейские барабанщики сменили ритм.

Щитоносцы поднялись с колен. Отбросив тяжелые большие щиты, схватились
за топоры, палицы и карогги.

Шершни двинулись на солдат Гарлая.

Слева до ушей Магвера донесся звук шагов. Оторвав взгляд от поля боя,
он насколько мог повернул голову.

И увидел нескольких мужчин. Музыкантов с флейтами, певцов-кастратов и
двух одетых в черное воинов. В этот момент они как раз остановились перед
одним из крестов. Черный размахнулся и вонзил острие длинного копья в
голову распятого человека.

Белый Коготь решил, что время жертв пришло.

Истоптанная земля отмечала путь, который прошли тысячи бойцов.
Повстанческая армия прокатилась через даборские поля, словно огромный
валун, сминая траву и еще не сжатый хлеб, сметая хворостяные заборы, валя
пугала. А совсем рядом росла прекрасная спелая рожь. Как же приятно взять
в руки такой колос, растереть в ладонях.

Дорон лежал в хлебах на самом краю поля так, что только одинокие стебли
отделяли его от раскинувшегося дальше луга. Полные колосья, стебли,
дрожащие под порывами ветра, заставили его на минуту забыть о мести и
крови. Мысли полетели к далекому дому, к собственной земле, к своим полям.
Что там творится, остался ли дома кто-нибудь из мужчин, чтобы позаботиться
о земле? Салот наверняка решил, что уже слишком стар для войны, но остался
ли кто еще?

Однако поверх мягкого шума хлебных колосьев пробивался другой звук -
оглушающий жестокостью, мощью. Гул боя. Крики и стон, топот ног, хруст
ломающихся палиц и костей, удары палок, бьющих по щитам, выкрики
командиров, звуки сигнальных рогов, дробь барабанов, пение заклинателей,
лай собак, восторженные крики детей, облепивших деревья. Все это было
перемешано, сплетено, оглушало, вонзалось в уши, словно каменные иглы.
Дорон чувствовал в этом гомоне победную мощь, страшную и жестокую, но
одновременно возбуждающую, принуждающую кровь быстрее бежать по жилам,
разогревающую мышцы.

Он почти не видел боя.

Холм, на котором стоял Белый Коготь и Красная Сотня, заслонял поле
битвы. Только край левого фланга был виден Листу, но и этого было
достаточно, чтобы полностью привлечь его внимание. Он видел, как боевые
собаки врываются во фланг линии бунтовщиков, как наконец начинают
двигаться вперед ряды ольтомарцев и подымной пехоты, а стоящее напротив
родовое войско начинает пятиться. Оно боролось, не поддавалось панике, но
уступало поле, оставляя множество убитых.

Это видел Дорон. Если б он передвинулся на каких-нибудь сто шагов
правее, то прямо перед ним оказалось бы все поле боя. Но, поднимаясь, он
вдруг вспомнил, зачем сюда, собственно, пришел.

Чтобы рассмотреть привязанных к крестам людей, надо было подойти ближе
к холму, к тому месту, где стоял Белый Коготь. Это было небезопасно, но
возможно; множество людей - гонцы, раненые, беглецы и ребятишки -
крутились на тылах повстанческой армии. Дорон встал. И даже ахнул при
мысли, что снова вынужден прикидываться стариком. Сгорбился и поплелся к
холму.

Увидел одетых в черное солдат с длинными копьями. Их окружали певцы и
танцоры.

Видимо, дела шли скверно не только на левом фланге, и Коготь приказал
убить узников. Среди них мог быть и Магвер. Если так - и Дорон знал об
этом прекрасно, - никто уже не сумеет ему помочь.

Лист почувствовал, как в нем нарастает ярость и тоска.

Барабанщики забили дробь, заклинатели запричитали, несколько танцоров
закружились вокруг крестов. Все это было слишком далеко, чтобы услышать,
что они говорят и кого призывают, но Дорон видел прекрасно. Острие
вонзилось в лицо, а второе - под живот распятого человека. Узник начал
рваться, напрягся, словно хотел разорвать ремни, удерживающие его кисти и
щиколотки. И умер, сделавшись Тенью.