величину?!
остановившись, я бросил через плечо:
Чего я и ожидал:
не казенная!!!
подумал я, а вслух продолжал развивать тему "деревенщины".
знают! Ходить нормально не умеют, вечно толкаются и на ноги наступают!
Пыхтят за спиной, как перегретый самовар! Ну и работничков себе Епископ
подбирает!
двигались уже довольно быстро. Именно в этот момент я снова остановился и,
обернувшись, заорал:
шарахнулся в сторону. Стена, конечно, выдержала его напор, а вот сам монашек
достаточно громко зашипел. Видимо, зашибся малость.
настроение можно было бы назвать лучезарным, но в этот момент впереди
показалась дверь, которая вела в отведенную для меня столовую.
столиком со стоявшим рядом с ним стульчиком. На столике был сервирован
весьма скромный завтрак на одну персону. Прежде чем усесться на свое место,
я критически обозрел выставленные яства. Яичница из трех яиц и двух кусочков
желтоватого, плохо прожаренного сала, два тоненьких кусочка сероватого
хлеба, один из которых был намазан какой-то буроватой грязью, являвшей собой
разновидность местного джема, и высокий узкий стакан, на две трети
наполненный желтой мутноватой жидкостью - не то соком, не то компотом с
мякотью. В общем - полная мерзость!
американский! Не хватает только яблочного пирога и жареной индейки...
сопение значительно усилилось. Я уселся на единственный в комнате стульчик
и, придвинув к себе тарелку, понюхал ее содержимое. При этом я прошептал
соответствующее заклинание.
ингредиентов я в нем не обнаружил. Разочарованно вздохнув, я взял в левую
руку тонюсенький кусочек хлеба, в правую предложенную мне двузубую вилку и
ковырнул яичницу.
он ко мне пришел, когда я, оглянувшись через плечо, увидел, какими глазами
смотрит на мою яичницу сопровождавший меня монах. Можно было подумать, что
передо мной стоит пудинг английской королевы!
стакан. Самое большое удовлетворение я испытал, когда услышал за спиной
горький вздох-стон разочарования. Этот жлоб надеялся, что после меня
останется что-нибудь съестное! Фигу!!
поинтересовался:
монашек и снова приветливо улыбнулся.
замешательство. Судя по его растерянной физиономии, выходило, что радоваться
встрече с Епископом мог только сумасшедший. К тому же я поспешил его
подбодрить:
впереди, показывая мне путь, поскольку коридор, по которому мы шагали, начал
ветвиться. И я не преминул этим воспользоваться! Широко вышагивая, я
поминутно наступал ему на подол рясы или на стоптанные каблуки башмаков и
при этом беззлобно ругался:
ноги-то поднимай, что как старик по полу шаркаешь! Да шевели ногами-то,
шевели, что на месте стоишь! И ряску свою подшил бы, что ли, метет, пол, как
баба плохая, люди на ее подол наступают!
оглядываясь, чтобы оценить разделяющее нас расстояние.
не заметил, как вслед за своим провожатым влетел в просторную приемную.
Монах лихой рысью пересек помещение и спрятался от меня за маленьким
столиком, притулившимся возле большого письменного стола секретаря.
разрезом наглых глаз, тонким, несколько длинноватым носиком и ярко-алыми
губами, подчеркивавшими матовую бледность щек. Не обращая внимания на
вошедших столь странным способом посетителей, она спокойно продолжала
полировать свои длинные холеные ногти. Только когда запыхавшийся монах
натужно пробасил:
ноготков и посмотрела сначала на моего провожатого, а затем перевела свои
глазищи на меня.
хрипотцой, словно у заядлой курильщицы, а тон высказывания позволял думать,
что Епископ вкупе с остальными местными мужиками притаились у нее под
каблуком. Ох и не люблю я такой тон! Именно поэтому мне пришлось
удивленно-равнодушно приподнять левую бровь, ледяным взглядом раздеть то,
что было видно у девицы над столом, чуть разочарованно хмыкнуть и уже после
всего этого произнести:
разочарован хваленым местным гостеприимством...
чуть покраснела, вскочила из-за стола и быстро направилась к двойным арочным
дверям в углу приемной. Уже взявшись за витую бронзовую ручку, она
обернулась, опять хмыкнула, и на этот раз вполне прилично, и, вильнув
бедрами идеальных очертаний, исчезла за дверью.
она тебя сожрет!
удивлением отметил, насколько эта чернявенькая курильщица похожа на
секретаря нашего проректора по хозяйственной работе Катьку Ермоленко. Такая
же заносчивая хмыкалка и, наверное, такая же... поклонница Эроса.
глазками, и, не закрывая дверей, предложила:
решил не обращать на девчушку внимание. Пока! Сейчас у меня должна была
произойти очень серьезная встреча, и мне было не до флирта. Я с достоинством
пригладил свою бороду и шагнул за дверь, которая бесшумно за мной закрылась.
вдоль всей стены тянулись высокие стрельчатые окна, стекла которых были
затенены непонятной легкой дымкой. Свет сквозь эти стекла проходил
беспрепятственно, но был каким-то рассеянным, чуть персикового оттенка. По
левой стене располагались книжные шкафы, сплошь заставленные различного
размера книгами, тубусами со свитками, маленькими статуэтками самого
разного, порой весьма фривольного вида, другими предметами не совсем
понятного для меня назначения. На полу во всю ширину кабинета был постелен
ковер, намертво глушивший шаги. У дальней стены стоял совсем небольшой для
комнаты таких размеров письменный стол, рядом с которым притулился низенький
журнальный столик.
позволили.
спокойный голос, звучавший так, словно его хозяин стоял рядом со мной. - Не
стесняйся, будь как дома...
чего я не хотел, так иметь это место своим домом! Однако не мог же я
игнорировать приглашение хозяина кабинета, поэтому я двинулся к столу по
пружинящему под ногами ковру. Подойдя ближе, я с некоторым недоумением
уставился на человека, сидевшего на хозяйском месте.
совершенно пустой стол, расположился довольно молодой пижонистый парень,
одетый в некое подобие камзола. Сам костюм и прилагавшиеся к нему штаны были
чистого черного цвета, широкий отложной воротник и манжеты на рукавах
серебряные. На выставленных для всеобщего обозрения черных ботфортах сияли
серебряные же шпоры, которыми их владелец немилосердно царапал столешницу.
Если это был пресловутый Епископ, то выглядел он скорее как испанский
вельможа или английский пират из романа Сабатини.
перчатку, в сторону гостевого кресла, значительно уступавшего в комфортности
его собственному. Поскольку выбирать все равно было не из чего - кресло было
единственным, - я стащил с головы голубую шляпу и бросил ее на журнальный