Чтение 45–й страницы книги ~Жизнь Кости Жмуркина, или гений злонравной любви~

считать откровенными слова, сказанные на ухо?) Тот лукаво улыбнулся и кивнул.

Топтыгин, сидевший лицом к залу, а следовательно, имевший здесь особые
права, предложил приступить к обсуждению.

Однако семинаристы почему-то помалкивали, сдержанно перешептываясь между
собой.. В конце концов кто-то неуверенно произнес:

- Мне это напоминает Амброуза Бирса. Есть у него похожий рассказик.

- Ты имеешь в виду "Случай на мосту через Совиный ручей"? - сразу оживился
всезнайка Балахонов. - Нет, тут другое... Вот у Борхеса сходные мотивы
встречаются.

Опять воцарилась неловкая тишина, которую, жизнерадостно улыбаясь, нарушил
Топтыгин:

- Коллеги! Волшебники и волшебницы! Мы собрались здесь не для того, чтобы
отыскивать сомнительные аналогии. Такова уж природа литературы, что настоящее
не может существовать в отрыве от прошлого. В конце концов даже великий Шекспир
использовал чужие сюжеты. Аналогии, параллели, вечные образы и сознательные
заимствования при желании можно обнаружить в любом произведении, даже столь
популярном, как роман Самозванцева "Арктическая мечта". Дело не в этом. Сейчас
мы должны оценить язык, стиль, фабулу произведения. Способность автора строить
сюжет, выписывать характеры и развивать интригу. В этом плане просто неуместно
упоминание реакционного писателя Борхеса, скомпрометировавшего себя связями с
олигархами и сионистами... Итак, кто желает высказаться?

Опять все молчали, пряча глаза, и тут словно какой-то бес потянул Костю за
язык.

- Я, между прочим, живу поблизости от описываемых в рассказе мест. Река
эта течет и у нас, хотя называется немного иначе. Как встречали Красную армию
литовцы и как они помогали ей бить фашистов, я знаю. Да и все это знают.
Поэтому считаю идею рассказа лживой, притянутой за уши.

- Вы имеете что-то против дружбы советских народов? - болезненно удивился
Топтыгин (можно было подумать, что Костя покушается на нечто незыблемое, типа
гелиоцентрической системы мира или необходимости прививать оспу).

- Ничего подобного! Мы с автором как раз дружим. - Костя похлопал Бармалея
по плечу. - Но только зачем искажать историческую правду? Думаю, в душе он со
мной согласен.

- Правда общечеловеческая не всегда соответствует правде сиюминутной,
узкоисторической, - всплеснул руками Топтыгин ("Ну вы и загнули!" -
прокомментировал это высказывание Балахонов). - Князь Игорь исторический и
князь Игорь опоэтизированный - это совсем разные люди. Задача литературы не
объяснять, а звать. Хочу, чтобы все присутствующие усвоили это... А рассказ
нужный, особенно сейчас, когда кое-где опять зашевелились буржуазные
националисты. Лично я рекомендую его к печати.

- Минутку внимания! - старик Разломов, сидевший чуть на отшибе, жестом
показал, что просит слова. - Помнится мне, я этот рассказ уже где-то читал.
Правда, под другим названием. Но, кстати, на русском языке. Было это лет эдак
двадцать пять тому назад. Как бишь именовался тот журнал...

- "Стандартизация и метрология", - охотно подсказал Бармалей. - Январь
шестидесятого года. - Сейчас я вам все объясню.

Оказывается, Бармалей очутился здесь потому, что, кроме него, фантастикой
не баловался больше ни один литовский автор, а соответствующая разнарядка в
местный Союз писателей поступила. Сам он ничего подобного давно не пишет, свой
ранний рассказ считает откровенно слабым и публиковать его не собирается. И
вообще он уже давно является полноправным членом Союза писателей, в
доказательство чего было предъявлено соответствующее удостоверение, очень
заинтересовавшее присутствующих. Многие из них хотели бы иметь такую книжечку.

Довольно щекотливый вопрос разрешился сам собой. Бармалею простили его
маленькую мистификацию и обещали в будущем назначить директором
Северо-Западного отделения ТОРФа, если необходимость в создании такового
возникнет.

Следующий автор был сравнительно молод годами, лицо имел честное и
целеустремленное, в пьяных оргиях замечен не был, зато обо всем судил прямо и
откровенно. От него можно было ожидать , чего-то свеженького, смелого, яркого.

Свой рассказ он читал стоя, возможно, из чувства уважения к аудитории. Уже
после первого абзаца Костя насторожился. Точно так же повели себя и многие
другие участники семинара. Они недоуменно переглядывались, пожимали плечами и
даже вертели пальцами возле виска.

Причина эта состояла в том, что доселе автором представленного рассказа
считался один довольно известный американский писатель-фантаст. Текст совпадал
слово в слово, только англоязычные имена и были заменены на славянские. Едва
только чтение закончилось, как ничего не подозревающий Топтыгин попросил автора
немного рассказать о себе.

Биография его была безупречной - комсомолец, производственник, заочник
Литературного института. Вырос на книгах Горького, Кочетова, Самозванцева,
Савлова.

Топтыгин расцвел. Со своего места вскочил Чирьяков, видимо, признавший в
молодом авторе. своего соплеменника-кроманьонца.

- Я всегда говорил, что литературную смену нужно искать на фабриках, в
колхозах, в геологических партиях, на рыбачьих сейнерах! Пора избавиться от
гнилого снобизма! Я сам начинал весовщиком в райпотребсоюзе! Знание жизни,
помноженное на талант, способно рождать такие шедевры... такие... - он
запнулся, подыскивая подходящее словцо.

- Что-то вроде "Горшка стихий", - брякнул кто-то из задних рядов.

- А хотя бы! - Чирьяков сделал энергичный жест правой рукой, словно нанося
нокаутирующий удар. - Мой роман переведен на восемнадцать языков! Им
восхищались такие... такие люди! Впрочем, не будем отвлекаться... Спасибо
автору за его прекрасный рассказ! Какая идея, какая образность, какой язык!
Немедленно готовить к печати!

- Язык действительно неплохой, - загадочно улыбнулся Балахонов. - Шекли
писать умеет. Да и переводчик постарался. Честно сказать, я с удовольствием
послушал любимый рассказ моей юности.

- Что вы хотите сказать? - насторожился Топтыгин.

- Я хочу сказать, что это плагиат. Причем плагиат наглый. Содрано все
подряд, от первой фразы до последней. Не знаю, на что надеялся автор, выдавая
чужое произведение за свое.

- А вы не ошибаетесь? - Топтыгин явно не знал, что делать дальше.

- Нисколько. В этом легко убедиться. В библиотеке Дома литераторов,
безусловно, есть произведения вышеназванного Шекли. Сравните тексты.

Зал разразился злорадным хохотом, свистом и улюлюканьем. Даже Верещалкин,
лицо которого было опять скрыто черными очками, улыбался в бороду.

- Надеюсь, вы разъясните нам этот парадокс? - Топтыгин обратился к
освистанному автору, все это время соблюдавшему завидное хладнокровие.

- Конечно, - тот обвел зал ясными, очень честными глазами. - Кто-нибудь из
присутствующих имеет понятие о современном литературном процессе? Вижу, что
никто... Придется разъяснить.

- Ну и наглец! - покачал головой Разломов.

Между тем автор, фамилия которого, кстати говоря, была Желтобрюхов, ничуть
не тушуясь, стал излагать теорию современного литературного процесса
применительно к научной фантастике. Очень ловко доказав, что благодаря развитию
средств связи и росту культурного обмена литература во многом утратила свои
национальные черты и приняла усредненный, космополитический характер, он от
обобщений перешел к частностям.

Сближение идей и чаяний, переосмысление жизненных ценностей и даже
сходство подсознательных реакций вполне могли привести к тому, что у разных
писателей в разных полушариях планеты могли появиться сходные произведения.
Теория вероятностей, кстати, это не отрицает. И вообще, кто такой этот Шекли?
Никакого Шекли я не знаю! Рассказ написан десять лет назад, чему есть надежные
свидетельства. Нужно еще разобраться, кто его у кого украл. Желтобрюхов у Шекли
или Шекли у Желтобрюхова.

Ответом ему были едкие реплики и иронические аплодисменты. Чтобы замять
неловкость, Топтыгин быстренько перешел к третьему номеру, а конкретно - к
рассказу Кронштейна "Из записок космического разведчика".

Косте передали его собственную рукопись, покрытую красными карандашными
пометками, словно тело сифилитика - язвами. За пять минут, которые ушли на
чтение, он натерпелся страху больше, чем за самую опасную милицейскую операцию.

Голоса своего Костя не слышал, а текст различал с трудом. Закончив
последнюю фразу, он некоторое время не мог заставить себя глянуть в зал.

В чувство его вернули только слова Топтыгина: "У вас все?"

Бубенцов показывал Косте большой палец. Балахонов кривился, но не так, как
на помои, а скорее как на недобродивший квас. Слово для обсуждения просили
сразу несколько человек - Бармалей, Разломов, Лифшиц и даже Хаджиакбаров.

Однако Топтыгин, опростоволосившийся два раза подряд, решил сейчас взять
реванш.

- Подождите! - сказано это было так, словно у Топтыгина вдруг прихватило
сердце. - Прежде чем приступить к разбору чисто литературных качеств этого
произведения, не мешало бы определиться с его концепцией. Гласность гласностью,
плюрализм - плюрализмом, но протаскивать откровенно злопыхательские, откровенно
чуждые нашему строю идеи нам никто не позволит, в первую очередь - собственная
совесть... Вот вы критикуете колхозный строй, издеваетесь над тружениками села,
ерничаете по поводу объективных трудностей, все еще имеющихся в животноводстве.
Смеяться можно над чем угодно, но только не над народом! Тем более
народом-кормильцем. Этого не позволяли себе даже такие известные сатирики, как
Демьян Бедный и Сергей Михалков. Нельзя обобщать отдельные недостатки! Нельзя
огульно очернять то, что создавалось трудами нескольких поколений! Нельзя, в
конце концов, танцевать на гробах!

- Где это видно, что я танцую на гробах? - попробовал защищаться Костя. -
Покажите мне хоть одну строчку, где я огульно очерняю труд нескольких
поколений? Это рассказ про одну отдельную корову, про одну отдельную доярку и
одного отдельного заведующего фермой.

- Молодой человек, - произнес Топтыгин с укоризной. - Литература - это
сила! А любая сила может быть как разрушительной, так и созидательной. На
основании нескольких примеров, пусть даже типичных, вы представляете колхозный
строй в негативном свете. Нет, я сам прекрасно знаю все его недостатки. Но с