Чтение 45–й страницы книги ~Черневог~

уже спадает, и осталось только здесь.

Ничего лишнего, что давало бы возможность хоть что-то понять: как
всегда у колдунов.

- "Здесь", - словно эхо повторил Петр. - Что это значит "здесь"? - и
взглянул на Сашу. - Что за чертовщину он несет?

Но сейчас он был между двух колдунов. Оба отвернулись и смотрели в
никуда, бормоча что-то вроде того, что сказал Черневог:

- У них больше нет сил...

А затем он услышал и сашин голос:

- Петр, лошади возвращаются.

Обычному человеку только и оставалось, что собрать поклажу и
надеяться, что вот-вот все происходящее обретет хоть какой-то смысл, хотя
при этом он мог и пожелать, чтобы эти два колдуна, о которых идет речь, не
были до конца единодушны.

Первым неожиданно появился Волк. Затем из леса показалась Хозяюшка,
поглядывая на них из-за спины Волка, словно еще не была уверена в том, что
вновь видит перед собой, обычные деревья, которые только что оказались
столь странно ненадежными.

Но нигде не было никаких признаков Малыша, и Саша воспринял этот факт
как непонятный и беспокойный. Молчание леших, казалось, близилось к концу,
замкнувшись лишь среди этой маленькой рощи, и Саша продолжал раздумывать
об этом в тот самый момент, когда появились лошади. Ему порой казалось,
что это место собрало все окружавшее их зло. А что касается леших, то
видимо лишь небольшая их часть была доброжелательно настроена к колдунам.

И он сказал, обращаясь к Петру:

- Лошади слишком ослабли и вряд ли способны на большой переход, иначе
мы давно бы добрались до реки и я бы никогда и близко не подошел к этому
месту.

Он часто пугал Петра своими неопределенными заявлениями, и, сам зная
об этом, подумал, с некоторой отрешенностью прислушиваясь к окружающему:
он ничем не мог его успокоить, а самые казалось бы верные слова вряд ли
могли описать их положение, не затрагивая сущность происходящего. Ведь
существовало нечто странное и чужое, беспокоящее его и наводящее все время
на одну и ту же мысль: что бы ни вызвало окружавшую их тишину, оно к тому
же еще и уменьшало его способность к колдовству, и следовало бы
благодарить Бога, что и Черневог испытывал точно такие же затруднения в
этот момент.

Но после некоторых раздумий Саша понял, что тот вряд ли был под таким
же давлением: все желания, которые направлял Черневог, не проходили для
Саши незамеченными. Черневог постоянно пытался доказать ему, что он
защищает и их и Ивешку своим колдовством, и ругал его, называя маленьким
дурачком, который только путает его планы и в конце концов только погубит
их всех...

Он постоянно напоминал Саше, что Ууламетс научил его совсем не тому,
а только задушил все имевшиеся у Саши способности, чтобы использовать его
как орудие для своих собственных целей. Он продолжал убеждать Сашу, что до
этого старик точно так же ошибся и с самим Черневогом, и с Ивешкой. Он
искал свои собственные пути, и эти его желания все еще живут вокруг них, и
примером тому может быть то, что он, Саша Мисаров, в конце концов явился
на это место!

- Оставь меня в покое, - пробормотал Саша, подбирая поводья Хозяюшки.
Он забросил их ей на шею и водрузил на ее спину свою поклажу, стараясь
своими желаниями удержать лошадь на месте. Он все еще надеялся, что ему
удастся прорваться сквозь окружавшую тишину и услышать хоть что-нибудь от
Ивешки, но его продолжало беспокоить загадочное предложение леших, так как
где-то в глубине собственного сознания, еще сохранившего способность
рассуждать здраво и расчетливо, он ощущал себя так, будто они уже отыскали
Ууламетса: ведь Ивешка постоянно обвиняла его в том, что все его мысли и
советы всегда напоминают ей собственного отца.

- Он сформировал тебя так, чтобы ты был слепым орудием в его руках, -
заметил Черневог, на этот раз он говорил вслух, стоя сзади него. -
Ууламетс никогда не имел друзей, и ты прекрасно знаешь об этом. Разве ты
забыл?

То, что он слышал сейчас, уже не было детскими заблуждениями, это
были устоявшиеся мысли, и Саша даже взглянул на Кави Черневога.

- Ты увлекаешься колдовством, - продолжал тот, - и старик тоже делал
такие попытки. Только один Бог знает, куда они в итоге завели его.

Саша с трудом вспрыгнул на спину Хозяюшки и сверху еще раз посмотрел
на него.

- Оставь меня в покое! - сказал он в очередной раз, а Петр подошел к
ним ближе, ведя Волка в поводу, грубо оттолкнул Черневога от Хозяюшки и
сказал:

- Иди, иди. Не пытайся прибрать к рукам никого из нас.

Черневог, должно быть, внутренне сопротивлялся такой грубой выходке,
если бы его неожиданный гнев не нашел более определенного направления:
Саша почувствовал в этот момент, как на него пахнуло холодом, но более
Черневог ничего не сделал, а Петр, оставшийся таким образом невредимым,
подал Саше мешок с горшками и связку книг.

Господи, он совсем забыл про эти книги...

- Петр, - прошептал он, как можно теснее прижимая мешок к себе, -
будь поосторожнее с ним. Не задевай его, и не делай впредь ничего
подобного!

- Со мной ничего не случится, малый, ничего. Ты только позаботься о
нас, хорошо?

Петр повернулся и отошел от Саши. Саша со всей осторожностью
пристроил книги и мешок с горшками впереди себя. Черневог стоял, поджидая,
когда Петр водрузится на Волка. В этот момент Саша вдруг отчетливо подумал
о том, что следует направить к реке именно Волка, потому что его нос был
пожалуй самым лучшим проводником в сложившихся обстоятельствах, когда
неустойчивые попытки использовать колдовство в этой мертвой тишине
заканчивались явной неудачей.

- Не управляй Волком, пусть он идет без поводьев, - сказал он Петру.
- Я думаю, он найдет дорогу.

- Хорошо, - сказал Петр, неодобрительно взглянув на него, и перестал
натягивать повод.

Разумеется, можно было попытаться не прибегать к суждениям Ууламетса,
можно было совершенно искренне не делать этого, но сашины собственные
мысли работали с большим трудом и детали событий продолжали ускользать от
его внимания.

Он даже подумал о том, глядя на Черневога, идущего впереди Хозяюшки,
было ли это его желание или это было желание Черневога - заставить лошадь
искать дорогу к реке?

Он тут же поймал себя, что все еще думал о том пушистом белом клубке,
с острым и прожорливым совиным клювом, который так неосторожно налетел на
меч...

Но как только он отделался от этой мысли, как тут же ее сменили
воспоминания о сером камне и сплетенных в кольцо колючих кустах. Он знал,
откуда могли проникнуть к нему подобные мысли. Чтобы отвлечься, он
некоторое время прислушивался к лошади и пытался уловить запахи реки... Но
Черневог упорно проскальзывал в его мысли, откровенно колдовским способом,
идя рядом с его лошадью с понуро опущенной головой:

"Это Драга попыталась с помощью Совы завладеть мной. Я был совсем
глупым мальчишкой, и она надоумила меня отыскать это гнездо. Теперь я
думаю, что именно так и было. Я подозревал, что она убила мать этого
птенца, намереваясь заставить меня, чтобы я спрятал у него свое сердце. Ей
казалось, что Сова была подвластна ее колдовству. Именно так оно и было,
пока я не убил ее".

Это страшное признание, подумал Саша, жалея Черневога, хотя это и
была с его стороны безобразная уловка: он тут же подумал о Воджводе и о
своем собственном воспитании, когда в лучшем случае это было лишь
невнимание, а в худшем - откровенная постоянная жестокость. Он припомнил
все это так отчетливо, что эти воспоминания показались ему неуместными
здесь, в этом месте... если только это не было очередной ловушкой.

А Черневог тем временем продолжал: "Мог ли ты предположить, что
Ууламетс хотел оставить тебе то, что ты больше всего боялся потерять?"

Саша пожелал тут же, чтобы Черневог замолчал, но в то же мгновенье,
почувствовав внезапную слабость, вспомнил о том, как Ууламетс угрожал
Петру, поставив его жизнь против той помощи, которую он потребовал от
Саши...

Все так же отчетливо он вспомнил, как разлетелась на куски чашка,
которую держал в руках Петр, поводом для чего послужили лишь возражения,
которые Петр высказал старику... И как он сам говорил, в страхе уговаривая
Петра замолчать, напуганный тем, что таким же образом, как треснула та
злополучная чашка, в один прекрасный момент могло разорваться на куски и
его, Петра, сердце...

И тем не менее, Ууламетс был добрым колдуном, по своему
добродетельным, потому что, хотя он и угрожал Петру, хотя он и ненавидел
мысль о том, что Петр был избранником ее дочери, он не смотря на это не
убил его и не вымогал ничего лишнего, что мог бы получить за это со своего
ученика.

Больше того, старик полностью отвергал волшебство как вещь, абсолютно
бесполезную для него и для остальных людей, и как вещь чрезвычайно
опасную... Таков мог быть итог всех положительных качеств Ууламетса.

Саша так задумался над этим, что не мог даже сообразить, кому именно
принадлежала эта последняя мысль, ему самому или Черневогу. Затем он