ты только можешь уговаривать меня отказаться от редчайшей в моей жизни
возможности и все ради того, что сам же считаешь суеверием? Где же твоя
хваленая честность, Жив?
горькая тьма, появившаяся вдруг в его взгляде, его немое приятие измены.
Но ведь это вовсе не так, не измена - она с ходу отвергла такое слово.
Она отнюдь не собирается изменять Живу! Они любят друг друга, и речи не
может быть о какой-то там измене. Жив сможет приехать к ней спустя год,
максимум два. Они ведь взрослые люди - незачем им цепляться друг за дру-
га, точно детям малым. Любовь взрослых людей основана на обоюдной свобо-
де, на взаимном доверии. Тью повторяла теперь все это себе, как прежде
говорила ему. "Да, да", - почти беззвучно отвечал он, баюкая ее и лас-
кая. После Жив лежал в абсолютной, до звона в ушах тишине пустыни, сна
ни в одном глазу, и думал: "Это умерло, не родившись. Это никогда и не
начиналось".
Они любили друг друга - нежно и бережно, они продолжали беседовать на
темы истории, экономики, этнологии, они цеплялись за любое занятие. Тью
готовилась к обязанностям, которые предстояло исполнять в экспедиции на
Терру, изучала принципы иерархии на далекой планете. Жив сочинял курсо-
вое эссе о социально активных поколениях на планете Уэрел. Оба трудились
весьма настойчиво. Друзья устроили для Тью грандиозные проводы. На дру-
гой день Жив сопровождал возлюбленную в космопорт. Тью крепко ухватилась
за него и, не в силах оторваться, то и дело целуя, повторяла, чтобы он
не откладывал, непременно через год поспешил следом за ней на Терру. Жив
посадил ее на борт флайера, которому предстояло доставить путешественни-
ков на орбиту, где их ждал звездолет системы НАФАЛ, и помахал на проща-
ние рукой. Затем вернулся в свою квартирку в южном кампусе школы.
оцепенении. Глядя в одну точку на стене. Жив не пил, не ел и почти не
отвечал на тревожные расспросы друзей. Такие же, как он, выходцы из пу-
эбло, приятели вмиг сообразили, в чем дело, и сразу же послали за цели-
телем (так называли врачей на Хайне). Поняв, что дело придется иметь с
уроженцем одного из южных пуэбло, целитель сказал:
было признать голос прежнего Жива:
к "напеву самообладания", а я тем временем отыщу человека, способного
воззвать к твоим богам.
нулись тут же. Всю ночь они сидели с Живом и пели "напев самообладания"
на двух языках и четырех диалектах, пока наконец страдалец хриплым шепо-
том не подтянул им на пятом, с трудом выговаривая слова одеревенелыми
губами. Затем он свернулся клубком и проспал тридцать часов кряду.
кем-то беседовала. Но в комнате, кроме них двоих, никого не было.
умереть здесь. Это неправильно, это стало бы непоправимой ошибкой. И ты
это знаешь. Неподходящее место. Неправедная жизнь. Ты знаешь это! Что
держит тебя здесь? Ты заплутал? Ты не знаешь дороги домой? Ты ищешь ее?
Так слушай, вот она. - И старуха высоким визгливым голосом завела песнь
почти без слов и без мелодии, вроде бы знакомую Хавживе - казалось, он
слышал ее целые столетия назад. Когда женщина, завершив пение, продолжи-
ла свою бессвязную речь, свою беседу ни с кем, он опять провалился в
сон.
узнал, кто была она и откуда взялась. Да он и не спрашивал. Старуха го-
ворила с ним на его собственном языке, на диалекте Стсе.
тель распорядился перевести его в лечебницу в Тесе, самом климатически
благоприятном уголке планеты, настоящем оазисе с горячими источниками.
Здесь под защитой кольцевой гряды скал зеленел лес и даже распускались
цветы. Бесконечные тропки петляли вокруг подножий гигантских деревьев,
выводя к берегам всегда теплых озер. Небольшие пруды давали приют говор-
ливым пернатым, голосам которых вторили гейзеры и бесчисленные крохотные
водопады, не умолкавшие, в отличие от птиц, и в ночи. Сюда он и был пос-
лан на поправку.
Греясь на солнышке на пороге своего коттеджа, расположенного посреди за-
росшей папоротником прогалины, он разговаривал как бы сам с собой.
целого. Ничто всегда меньше части, - говорил он, следя за колебаниями
темнеющих на фоне неба тяжелых ветвей. - И неважно, из чего ты выстроишь
собственный мир, свой крохотный, разумно устроенный, уютный мирок, если
это как раз и есть ничто, которое всегда меньше целого. Поэтому любой
твой выбор оспорим. А любое знание ограничено - бесконечно ограничено.
Разум - это сачок, запущенный в безбрежный океан. Все, что ни зачерп-
нешь, - это всегда фрагмент, всегда взгляд украдкой, всегда беглая сцин-
тилляция. Все человеческое знание локально и изначально частично. И вся-
кая жизнь, жизнь любого из людей, извечно ничтожна, произвольна, беско-
нечно мала, она слабый проблеск отражения от? - Его голос пресекся, и
над поляной посреди вековечного леса вновь повисла беспокойная дневная
тишина.
также факультет - оставив социологию, любимую науку Тью, он обратился к
занятиям в Службе Экумены, которые были сродни прежним, но вели к совер-
шенно другой работе в будущем. Такая перемена должна была задержать его
в школе по меньшей мере на год, после чего, если позволят успехи, он мог
надеяться на приличную должность в системе. Справился он блестяще, и
спустя два года его вызвали в администрацию школы и самым деликатным об-
разом, принятым среди консулов Службы, спросили, не сочтет ли он для се-
бя возможным и уместным принять назначение на Уэрел. Юноша немедленно
ответил согласием. Друзья закатили грандиозную пирушку в честь такого
события.
столом одна из однокурсниц. - Все эти материалы о войнах и рабстве, о
классах, кастах и дискриминации - разве все это не из истории Терры?
прежним своим полным именем.
лась.
Решила, что именно поэтому ты больше не обзаводишься подружкой. Господи,
если б я только раньше знала!
обнял раздосадованную однокашницу за плечи.
бовь и бросил Йан-Йан, так теперь предали его самого. Не существует пути
назад, но нет пути и вперед. Стало быть, следует свернуть, уйти в сторо-
ну. И, хотя он человек, ему не жить с людьми. Хоть он и стал одним из
историков, ему с ними не по пути. Остается лишь жизнь с иной расой.
что сам себе все испортил. Но он знал также, что два главных стержня,
пронизавшие его жизнь, - боги и историзм, - в сочетании друг с другом
наделили его недюжинной силой, применимой в любых обстоятельствах, где
угодно. И еще он знал, что единственно верное применение знания - осу-
ществлять свое предназначение.
простукал его и молча присел. Хавжива тоже уселся. Искушенный в молча-
нии, юноша частенько забывал, что оно отнюдь не принято среди историков.
почти в медитативном тоне. Как бы то ни было, нужды отвечать на него
юноша не нашел.
ся, добавил: - Теперь пройдись туда-сюда.
Просто я всегда теперь такой, немного не в себе.
гой стороны, раз уж ты собрался на Уэрел, может, это даже и к лучшему.
Прощай, беззаботная студенческая жизнь!
дятся друг с другом. В этот день Хавживе пришлось выдержать немало таких
прощальных объятий. А назавтра он уже ступил на борт звездолета "Ступени
Дарранды" и канул в космическую пустоту навечно.
- умерла мать Хавживы, умер отец, не стало и Йан-Йан. В мир иной перешли
все, кого он знал в Стсе, и все друзья по учебе в Катхаде и Be. К момен-
ту посадки они были мертвы уже долгие годы. Даже ребенок, рожденный